Катя Метелица, "Независимая газета", 4 октября

Уже два года Линор Горалик живет в Москве. Ведет колонки в журналах, сделала выставку у Марата Гельмана, преподавала у Арт. Лебедева, пишет роман в соавторстве с Сергеем Кузнецовым, сыграла спектакль вдвоем с Александром Гавриловым, планирует записывать диск… Это удивительно. То есть удивительно не то, что она делает все эти разнообразные вещи (она еще и из бисера плетет). Удивительно, что она вообще ходит среди нас - настоящая, теплая, разговаривает. Потому что совсем еще недавно Линор Горалик была не столько человеком, сколько рунетовским персонажем. Cвидание F2F - face to face - с рунетовской феей Линор Горалик я оформила в виде интервью. Вопросы - в алфавитном порядке. Просто слова, как в игре в ассоциации. А почему бы нет? В общем, не интервью по конкретному поводу - а интервью как повод для знакомства.

- Начнем: "А" - "Армия". Ты ведь израильтянка, Линор. Ты должна была служить в армии. Ты служила в армии?

- Да. Меня сняли со второго курса, я была зла как собака. Курсы молодого бойца для девочек - это вообще самая смешная вещь, которую я видела в жизни. Сорок пять баб в чудовищного вида форме, марширующих в сапогах… У меня, кстати, все эти вещи нормально получались, я же все-таки несколько лет занималась спортом. Могу собрать и разобрать "Узи" - легко. Я заявила, что хочу идти на офицерские курсы - и стала жаловаться на сильные головные боли.

Меня отвели к психиатру и тут же из армии освободили. Диагнозы были мания преследования и маниакально-депрессивный психоз. Потому что я сказала, что панически боюсь войны и людей в военной форме, - и это чистая правда.

- Откуда этот страх, ты видела войну?

- Через год после того как мы приехали в Израиль, началась война в Персидском заливе. Вот тогда-то я чуть не умерла от ужаса. Надо сказать, что это был мой личный, персональный психоз; поведение людей в Израиле (на повседневном уровне, не о политике говорю) было настолько восхитительно трогательным…

Паника была - но ее не было видно. Люди вели себя поразительно спокойно: не расхватывали продукты, не стояли в очередях, очень много шутили. Детский телеканал готовил детей к тому, что им, возможно, придется надевать противогазы: приглашали всех более или менее известных людей (которые еще не свалили к тому времени в Америку от ужаса) и вместе с ними разрисовывали эти самые противогазы, приклеивали к ним смешные уши, сочиняли про них стишки… Это было настолько трогательно, настолько по-человечески, что мне, советскому ребенку, этот контраст показался совершенно невероятным: я расплакалась перед телевизором. Меня научили бояться войны еще в советской школе, в Днепропетровске. Я была идеальным советским ребенком - боялась войны больше всего на свете.

- Ладно, тогда "Ваниль" пропускаем. "Грибы" пропускаем, "Дети" на всякий случай тоже пропускаем. "Доброта" - пропускаем. Вот "Е" - "Евреи". Ты, Линор, какой еврей: еврей-сионист или еврей-космополит?

- Я? Абсолютно безразличный. Видимо, космополит. Хотя и космополит какой-то… У меня недавно был разговор с Никитой Максимовым, который главный редактор "Парадокса". Я ему говорю, что вот вернулась в Москву и совершенно счастлива. Он говорит: "Как может быть счастлив человек в городе, где он в любой момент может услышать в свой адрес - жид пархатый?" Я ему честно сказала: "Знаете, Никита, я, в общем-то, и на "блядь" - говорю спасибо". Есть вещи, которыми я тихо горжусь вне зависимости от того, в какой форме это выражено. Мое еврейство не вызывает у меня ни чувства, что я избранный народ, ни чувства, что я недоизбранный народ. Оно есть - и есть.

Вот я приехала сейчас из израильского консульства. Сидит огромная очередь людей нордического типа, ждут визы, нервничают. Смешно, трогательно. Служба безопасности сканирует всех по двадцать тысяч раз - на входе, на выходе. А у меня два ножа в сумке, я их всегда с собой ношу. Финочка с выкидным лезвием и этот, видишь - survivor, любимый мой. И что: к бутылке с водой в сумке придрались, к флакону духов придрались, к клавиатуре для эсэмэсок придрались, а про ножи не звука. И так, между прочим, всегда. Я их через все границы вожу. Просто я люблю ножи. Я фехтованием четыре года занималась профессионально, и еще восточными единоборствами.

- Ну теперь самый предсказуемый вопрос: "ЖЖ" - "Живой журнал" или более широко: "И" - "Интернет", "К" - "Компьютеры". Я сама очень умеренно увлекаюсь всякой виртуальностью, но даже для меня Линор Горалик - материализовавшийся виртуальный персонаж lori_lo из live_journal. Странно, что вот ты сидишь в "Пушкине", яичницу кушаешь, разговариваешь… Вроде как пить кофе с Ларой Крофт.

- Это вполне объяснимо произошло. Потому что жила-то я в Израиле, а писала-то я на русском. В результате интернет превращается в единственный канал нормального общения. Очень закономерно, что ту же ICQ изобрели три израильских мальчика. У меня это началось в 91-м году: я училась в университете, мне показали IRC. Ну, все понятно: ощущение огромного мира, круг друзей, потом ощущение привязанности какой-то тоненькой веревочкой к интересующей тебя культуре. Потом ты начинаешь ездить в Москву, как идиот, потом ты бросаешь все и переезжаешь. И люди, которых знаешь, как эту самую Лару Крофт, вдруг материализуются - все! Включая тебя. Все, с кем я сейчас общаюсь, дружу, сотрудничаю, - все возникли оттуда. Живые люди, с запахом, говорящие, - с ума сойти. Три года назад я чувствовала себя, как Алиса, которая наконец попала в волшебный садик, - эффект пьянящий совершенно! А сейчас все пропало. Я даже закрыла свой ЖЖ. Он уже себя изжил, превратился просто в какой-то удобный способ обмениваться мелкой информацией. Причем в основном между людьми, которые и так общаются между собой по телефону. То есть виртуальность для меня как таковая просто кончилась. Зарекаться нельзя, но я теперь всячески избегаю любого бизнеса, любого менеджмента и уж тем более любого хай-тека. Зарабатываю деньги только написанием буковок и совершенно счастлива. И вообще, надо сказать, - вот, на букву "С" - "Счастье"! Я чувствую себя совершенно счастливым человеком. Пугающе! Будто живу ворованной жизнью, и у меня это вдруг возьмут и отберут…

- Значит, "Р" - "Родина". Родину ты обрела, получается?

- Вот слово "родина" меня не возбуждает никак. Просто я живу в Москве, переезжаю с одной съемной квартиры на другую и чувствую себя комфортно. Я занимаюсь только тем, чем хочу. Финансово живу более чем удовлетворительно, по моим запросам… У меня большие долги. Когда я говорю "большие" - это значит реально большие. У меня был бизнес в Израиле, который рухнул: фирма по разработке технологий. Мой брат и мой ближайший друг взяли на себя очень большое число моих долгов, сняли у меня с хвоста банки, проценты, максимально облегчили ситуацию для меня. Но долларов восемьсот в месяц приходится выплачивать.

- Еще на "Р" - "Родители". Ты отца часто упоминаешь во всяких своих заметках, чувствуется, что вы дружите.

- У меня роскошный папа. Он врач "Скорой помощи". Мои родители совершают родительский подвиг. Они люди другого поколения, по-своему консервативны. И они знают, что их дочь постоянно пишет то порнографию, то о порнографии, делает какие-то довольно откровенные вещи. Они, я думаю, прилагают титанические усилия, чтобы сказать себе, что они готовы с этим жить. Мне очень повезло с родителями. Другие бы давно убили. А мы с папой недавно беседуем в ICQ, он меня спрашивает: "Что ты делаешь сейчас?" Пишу статью, говорю, про sex devices, потом буду писать про фрагментарное письмо в русской прозе ХХ века. Как жаль, замечает мой папа, что я ничем не могу тебе помочь по второй теме...

- Ну вот "П" мы проскочили, а я собиралась упомянуть порнографию, которую ты так любишь. Первый раз я тебя прочитала, кажется, как раз в твоей рубрике "Нейротика: эротика и порнография в современной культуре"…

- Да, так она называется. Но в том-то все и дело, что я ее не люблю. Не рубрику, а порнографию. Это вообще не вопрос любви или нелюбви. Два с половиной года каждую неделю я мониторю огромное количество источников с новостями по порнографии. Я ею интересуюсь. Она вызывает у меня безумный интерес. Это такая штука, порнография, которая находится точно на грани между социально приемлемым и социально неприемлемым. И это самое близкое проявление культурного плана того, что является животной стороной человека. Настолько занимательно и смешно! Естественно и неестественно одновременно. И является такой яркой и прекрасной иллюстрацией совершенно не связанных с порнографией процессов, которые происходят в культуре… Это очень трогательная тема. Действительно трогательная, потому что вызывает большое умиление и сострадание. Хочется подойти, погладить по головке и сказать: "Ребята, все будет хорошо". Порнография - это то пространство, где человек остается ребенком: все так восхитительно наивно, так напоминает игру в "дочки-матери", где расписаны все роли. Сама идея голого восприятия сексуальной эмоции - она такая трогательная. Так все жалобно. Ну очень смешно.

- Чтобы все было по правилам, отнесем все это на букву "Э" - "Эротомания". Красивое слово, и эротомания это, конечно уж, самое на свете трогательное и смешное - два твоих любимых слова, как я заметила. "Смешно и трогательно" - как "ирония и жалость", в самом деле. Только выбери еще любое слово на "Я", которым можно все закончить.

- Я? Надо подумать. Вот что - "Яппи". Я была яппи больше всех на свете. Такой ребенок, который в восемнадцать лет закончил университет, к тому времени уже три года работал программистом, хотел карьеры в хай-теке… С пятнадцати лет я носила деловые костюмы, каблуки, галстуки, мобильный телефон, портфели. Я была самым большим яппи на земле. А потом так: в двадцать два года я перешла из чужого бизнеса в свой собственный, и установка номер один была покончить с деловыми костюмами. Я испытывала такое наслаждение, когда приезжала к клиентам (а они-то в галстуках!), а я одета черт те как, в платьице каком-нибудь с бантиками. Это было наслаждение близкое к экстатическому. Я больше никогда в жизни не буду яппи. Не то, чтобы я изжила из себя яппи насильно, но я рада, что перестаю им быть.