Сергей НЕХАМКИН, "Известия", 11 августа

Тридцать лет исполнилось со дня первого показа легендарных "Семнадцати мгновений весны". "Мама Штирлица" Татьяна Михайловна Лиознова эту дату встретила в больнице.

Татьяна Михайловна Лиознова предопределила судьбу страны.

Не помню журнал, который в разгар ельцинской чехарды провел социсследование - читателю предложили избрать президента России из любимых киногероев. С гигантским отрывом победил Штирлиц. Пришло время, и страна избрала в лидеры подтянутого, немногословного полковника разведки. Лиознова сотворила отечеству кумира на все времена .

Я пытался говорить об этом с Татьяной Михайловной, она слушала с отстраненным любопытством. В конце отмахнулась: не до того. Уже несколько месяцев Лиознова кочует по больницам, теперь вот в дикулевском центре - ноги не ходят. Занимаясь на тренажере, потянула руку. Рука болит! - а вы тут с высокими материями.

Но "Семнадцать мгновений" и через тридцать лет после создания - как атомный крейсер "Петр Великий" в рядах российского флота. Именно потому о "Мгновениях" мы говорить не стали. В конце концов Лиознова не только Штирлиц.

Разговор был долгим, перескакивал с истории на историю. Вроде - пыль, сор, частности. Но без этого не понять, откуда она взялась - режиссер Лиознова.

Родители

- Отец работал бухгалтером в наркомате черной металлургии. Тихий, мягкий человек. Безумно любил маму. Они познакомились после революции, в поезде: маме было лет шестнадцать, худенькую, слабенькую, ее отправили к родственникам в Крым, к южному солнцу. А отец родом крымчанин, село Веселое. Ехал домой из госпиталя - в империалистическую его контузило на фронте, с тех пор не слышал на одно ухо. Взаимная любовь с первого взгляда.

У нее были внезапные жуткие боли в руке - потом выяснилось, нерв не так проходит. Чуть неловко повернулась - накатывает на несколько часов. Помню картинку из детства: мама лежит, стонет, а у кровати отец носовым платком лихорадочно моет пол - помочь не может, но чтобы маме хоть дышалось легче. В 41-м ушел в ополчение. Погиб под Смоленском.

"Из ВГИКа меня выгоняли за профнепригодность"

- ВГИК? Все вышло достаточно случайно. У подружки брат поступал, я решила - почему бы тоже не попробовать? Студентов набирали Пырьев и Пудовкин, но попала я к Герасимову. А у Герасимова был актерский курс. И, естественно, после первого испытательного семестра меня выгнали за профнепригодность.

Я рыдала-рыдала, потом тряханула себя: докажи! У мамы была знакомая в ведомственной прачечной, там наше белье бесплатно стирали. Белье возила я. Была долгая дорога в трамвае через всю Москву. Попутчики попадались колоритные, я их реплики потом во многие фильмы вставляла. Написала этюд с типажами, которые наблюдала. А вместе со мной отчислили несколько человек. Я их отыскала, уломала репетировать. Как заставила Герасимова посмотреть - отдельная история. Но он после просмотра сказал, что мы все можем возвращаться. Все - понимаете? Первый урок профессии: режиссер - это человек, от которого зависят другие.

Потом я поставила "Кармен" - студенческий спектакль. Инка Макарова танцевала с кастаньетами. Герасимов на спектакль пригласил Фадеева, тот сказал: "Вот вам и Любка Шевцова!" - готовилась "Молодая гвардия". Танец перешел в фильм. К диплому меня уже называли герасимовской первой ученицей. Я обижалась: "первая ученица" - сытая-обутая папенькина дочка, правда? А я такой не была!

"Я все равно сюда вернусь!"

- Я работала на студии Горького, была ассистентом Герасимова на "Молодой гвардии", все замечательно, и тут... 1948 год, меня увольняют: еврейка. Пошла на прием в главк, объясняю: закончила ВГИК с отличием, увольнять меня никто не имеет права. Прошу дать возможность работать по специальности. Не гожусь в Москве - пошлите в Свердловск, в Сибирь, куда угодно... А кадровик кулаком по столу как грохнет, аж карандаши из стаканчика повылетали: "Вы нигде не будете работать!"

В общем, пошла черная полоса: ни денег, ни работы, мама на руках. Сергей Аполлинарьевич выручил: ставил в Вахтанговском "Седую девушку", китайскую пьесу, позвал ассистировать. Денег, тем не менее, не хватало. Мне предложили писать для "Литературки". Редактором тогда был Константин Михайлович Симонов. Он замечательно ко мне отнесся. Раз в конце дня говорит: "Можно вас п"роводить домой?" (Картавил, помните?) "Можно!" - бухаю. И тут же мысль: дура, ты что? Это по редакции ты ходишь в туфлях на во-о-от таком каблуке (моя тогдашняя гордость). А по улице? У меня облезлое пальто, чужая шапка, какие-то неуклюжие ботики... А, плевать! Я весь ВГИК проходила в юбке, перешитой из папиных брюк, и ничего, кавалеры не пугались. (Судя по старым снимкам, Лиознова в те годы была невероятно хороша. - "Известия")

Пошли гулять. Цветной бульвар, сумерки, фонари, легкий приятный морозец, на тротуаре замерзшие лужицы-дорожки, по которым, конечно же, как не прокатиться! И Симонов каждый раз подхватывал меня под локоть... Потом он взял такси, повез меня домой, к Рижскому. А во дворе у машины нас увидела мама. Дома устроила выволочку: ты - молодая девушка! раскатываешь с солидным мужчиной! что о тебе подумают?! И не то чтобы я испугалась, просто действительно мелькнуло: кто я, а кто Симонов? Попросила соседей по коммуналке говорить, что меня нет, если в телефонной трубке картавый мужской голос, вообще убегала на каток, чтобы не застал дома. Но однажды вышло так, что трубку сняла сама. Звонила секретарь Симонова: Константин Михайлович улетает в Монголию, хочет попрощаться, просит минут через пятнадцать спуститься во двор. Мама помолчала, потом: "Оденься потеплее!"

Симонов был на машине, с шофером. Сказал: уезжает надолго, но завтра 8 Марта, хочет поздравить. Прямо в машине распили бутылку шампанского. Предложил: "По Москве прокатимся? Куда хотите?" А я от выпитого на пустой желудок расхрабрилась. "К моей студии!" Подъехали, я уже веселая, опускаю стекло, высовываюсь и кричу: "Я все равно буду здесь работать! Я буду здесь лучшим режиссером!"

Можно ли орать на директора?

- В "Евдокии" у нас был кадр: героиня ловит петуха. Но петухи не любят, когда их ловят, убегают. Требовался дрессированный. Вечером собрание группы. Что с петухом? Директор фильма мнется: не будет петуха. Дрессировщик не может приехать. Я взорвалась, выложила все: и какой этот директор работник, организатор, и что по его вине срывается график... Вдруг из угла - голос мамы (я на съемки ее возила с собой, не бросать же больную дома одну): "Татьяна, как ты смеешь орать на человека!" Я командую: "Все в коридор - там продолжим!"

- А можно на директора орать?

- Мне надо было снять фильм.

(К вопросу. Ветераны студии Горького в телефонных разговорах говорили примерно так: Лиознова - невероятно талантливая, умная, блестящий организатор, но... Дальше мучительно подбирались слова: "бой-баба"... "железная леди"... Поясняли: выкладываясь насмерть сама, Лиознова и других не щадила. Она была из тех, кто в работе выедает душу, выжимает соки, пьет кровь, на ней прокатывали новичков по принципу "Выдержишь Лиознову - ничего в жизни не страшно". При этом признавали: чтобы провести через рифы такой дредноут, как те же "Семнадцать мгновений", нужна стальная рука.)

Пес писает на фюзеляж

Фильм "Им покоряется небо" (1963) уже подзабыт, но это хороший фильм. У "Известий" к нему особое отношение: картина снималась по документальной повести известинского классика Анатолия Аграновского "Открытые глаза", которая рассказывала о создании первого советского реактивного истребителя МиГ-9.

- Я сидела в долгом простое. Зарплаты не платят, с намеченным сценарием не ладится. Как-то прихожу домой, в почтовом ящике - журнал, кажется, "Октябрь", очередной номер. Листаю. "Открытые глаза" какие-то... Прочла залпом. Ночь не могла заснуть.

Когда писался сценарий, сложилась удивительная компания. Сам Толя Аграновский... Его друзья - знаменитые летчики-испытатели Галлай и Седов... Еще я привлекла Марка Гуревича, старого приятеля, авиаинженера у Челомея (обсуждали сценарий у меня на даче, Марк приезжал с "тревожным чемоданчиком" с бельем и бритвой - чуть на Байконуре что случалось, его вызывали)... Консультанты были замечательные - летчики Кочетков и Курочкин. Мы так сдружились, что они, когда вышли в отставку, на партучет встали на студии Горького (бедные, им приходилось выслушивать на собраниях бесконечные киношные дрязги). Хотя не все оказалось просто. Толя - потрясающий журналист, но киносценарии - не его дело. Я заворачиваю его варианты. Он мои идеи. Оба бесимся.

Мы запустились под условным названием "История одного самолета". Финал придумали неожиданный и резкий. "МиГ" испытан, пошел в серию. Заводская свалка, лежит фюзеляж машины, вокруг которой разворачивалась наша драма. По свалке бегает облезлый дворовый пес. Подошел к фюзеляжу, обнюхал, задрал лапу и помочился. Теперь это уже только куски железа. (Боже, как мы с этим псом намучились. Так тебе собака по команде режиссера ногу и задерет!)

Нам с фильмом очень помог Савицкий, маршал авиации, славный мужик. Он разрешил использовать на съемках свой "МиГ", распорядился насчет допуска в гарнизоны, натуру снимать. Мы приехали - и сразу застали потрясающую сцену. Над городком кружил самолет, не выпускалось шасси, он не мог сесть. И жены летчиков, не зная, чья машина, бежали к аэродрому. Повыскакивали из домов в чем были - какие-то халатики, бигуди, перекрученные чулки... Я еще подумала: это жизнь тех, про кого фильм.

Сняли, смонтировали. Сдаем. Неожиданно утром - звонок домой: вызывают в ЦК. В ЦК? Зачем? Никогда не вызывали, все решалось на уровне комитета. Положила трубку - снова звонок: Герасимова, как худрука студии, тоже вызвали, сейчас он за мной заедет. Сидим в коридоре, волнуемся. Наконец приглашают - и слышим: такой замечательной работы не видели давно. Дальше - длинная восторженная речь. И в конце: есть, однако, два принципиальных замечания - надо изменить название и убрать пса. Фильм про героических людей, а у вас какой-то пес в конце... Тут открывается дверь и входит опоздавший Толя Аграновский. А поскольку он опоздал, всей поздравительной части не слышал, только критическую. Начинает огрызаться, доказывать, что финал замечательный. Мы зашикали, разговор скоро закончился, выходим. Толя бурчит про дураков-начальников, а Сергей Аполлинарьевич царственно поворачивает голову: "Анатолий! На вашем месте я бы уже бежал за шампанским для этой дамы!"

Новое название придумывали всей студией. Может, и помпезное - но какое вышло. На Международном конкурсе авиационных фильмов во Франции фильм получил Гран-при "Золотое крыло".

Без "трех тополей"

Почему-то Лиознова наотрез отказалась говорить про фильм "Три тополя на Плющихе". Несколько раз спрашивал - она уходила от ответа. Я недоумевал, потом подумал: ну и ладно. Наверное, есть резоны. Какие вопросы интересуют журналистов? Что осталось за кадром, что было вокруг съемок? Если говоришь про "Семнадцать мгновений" - тут можно крутить: одна фактура чего стоит. Но "Три тополя"? Чистая, прозрачная картина "из нашей жизни"... Ну узнаем мы, что кто-то, например, напился на съемках, что на вокзале сняли одну машину, а к Плющихе подъезжает другая... Это принципиально?

У Лиозновой язык как бритва. Однако Ефремова вспоминала тепло. А Доронину - очень тепло. "Три тополя" - главный женский фильм страны, а все остальное не важно. Вспомним пахмутовскую музыку, ефремовские руки на руле, вспомним, как, пригорюнившись, поет Нюра песню про французского летчика, имя которого не может выговорить, - и достаточно. Наше кино!

Тяжелый карнавал

- Сделать после "Семнадцати мгновений" комедию - этого никто не ждал. "Карнавал" возник из давнего сценария Ани Родионовой. Я вела курс во ВГИКе. Студенты делали учебные отрывки. В качестве литературного материала взяли этот сценарий. Я смотрю их работы и бешусь: никто не уловил сути. Разбираем, объясняю, и я уже столько наобъясняла, столько напридумывала , что мелькает мысль: дудки! не буду им свои идеи раздаривать! сама фильм сделаю!

Организационно "Карнавал" был не менее сложным, чем "Семнадцать мгновений". Один из первых наших мюзиклов! Я просмотрела, наверное, все танцевальные ансамбли. Отобрала несколько танцев - из разных групп. Но у всех же гастроли! Мотались следом по Союзу. Группа с медведем выступает в Иванове - мчимся в Иваново. Другой ансамбль должен ехать на Дальний Восток - мы ломаем график Госконцерта, добиваемся, чтобы гастроли перенесли в Киев. Почему в Киев? Потому что там сейчас театр, где играет Ира Муравьева. В Киеве надо быстро построить такую же сцену, как в московском павильоне. И так без конца. Ире я нанимала массажиста, потому что нагрузки были страшные. Вы посмотрите - она ведет роль, она танцует вместе с профессиональными танцовщицами (научилась за несколько месяцев тому, чему учатся десятки лет), она при этом продолжала играть в театре! Между прочим, Рязанов про "Карнавал" знаете что сказал? "Лиозновой завидую черной завистью. Сделать комедию, на которой публика пятнадцать минут хохочет так, что не слышно музыки, - такое надо суметь!" Хотя мне было интересно другое. "Карнавал" - фильм про обычную девчонку, которая идет к цели, пробивая стены собственным лбом. Я знаю, что это такое.

- Фильм про вас?

- У меня все фильмы так или иначе про себя.

* * *

Лиозновой всегда нравились сильные люди - про них и снимала. Из политиков ей симпатичен Андропов. Она считает, что СССР развалили цэрэушники. Все, что происходит в стране с начала перестройки, ей категорически не нравится. А с чего должно нравиться? Была Татьяна Лиознова, знаменитый режиссер, лауреат, орденоносец, профессор, заслуженная, великая. Были слава, имя, прочный тыл, и вдруг - бац! - оглянуться не успела, ни работы, ни денег, ни советского кино. Возраст, болезни... Однажды сорвалась в случайном интервью: не могу пойти в Кремль на награждение, туфли разлезлись, а новые не на что купить. Все заахали, ей назначили одну именную пенсию, другую, но все равно - по нынешним временам, когда хворь за хворью, лекарства, больницы... Любая помощь не лишняя, любая помощь нужна. А человек-то самолюбивый!

Но есть те, кто ее не бросил. Рядом приемная дочь Людмила Лисина, постоянно приходят друзья. (Одному из них, Якову Каллеру, члену Клуба "Известий", обеспечившему эту встречу, - отдельная благодарность редакции). О ней помнят те, кто понимает: Лиознова - это Лиознова. Она - какая есть и иной быть не может.

Если время таких людей отторгает - это проблемы не только людей, но и времени.