Ольга ПЕТРОВА, "Эврика", 3 июня
Юрий Брязгалов кандидат философских наук, начальник Департамента КНБ по Актюбинской области (1991-1996 гг..).
- Юрий Андреевич, когда вы впервые столкнулись с темой реабилитации репрессированных?
- Еще в период моей работы в Москве в КГБ СССР. Кстати, не надо говорить, что репрессии - это результат работы только органов НКВД. Тогда работали так называемые тройки, в состав каждой входил прокурор области, первый секретарь обкома и начальник НКВД. А КГБ был одним из органов, который поднял вопрос о реабилитации. Потому что все материалы осужденных, расстрелянных находились в архивах комитета безопасности. К нам люди обращались с письменными заявлениями. В течение нескольких лет у нас работала группа, о деятельности которой я ежемесячно отчитывался в акимате.
На моей памяти два случая, когда я смог помочь отыскать материалы Леону Бертеничу из Словении и ректору пединститута Арынову. Он обратился ко мне с жалобой на моих же сотрудников, которые отказались показать ему дело отца. Мы были знакомы. Я пригласил его в кабинет, дал возможность ознакомиться с делом, он заплакал...
- Выходит, для того чтобы получить исторические материалы нужно иметь связи?
- Не знаю, как сейчас, но тогда не каждый низовой чиновник мог себе позволить выдать дело на руки. Были жесткие инструкции на сей счет. А потом, дело у Арынова-старшего было довольно сложное, объемное. Обычно папки с документами на отдельных граждан ничего собой не представляли. Так, одна записочка, мол, таким-то составом осужден, тогда-то – приведен в исполнении. А у Арынова отец был интеллигент, а судьбу интеллигенции не так-то просто было определить.
- Помните, что Вы испытали, когда впервые попали на Верблюжью гору?
- Конечно, чувство горечи за ту историю, которая произошла с народом. Но я бы не сказал, что у меня как у сотрудника органов было чувство вины. Я сотрудник другого поколения, никакого отношения к тем событиям не имел.
- Верблюжья гора - не единственное место захоронения расстрелянных в Актобе. Почему официально не были раскрыты остальные места захоронения?
- Вряд ли от меня утаили бы эту информацию. Были общие разговоры, но никто конкретно мне ничего не показывал. Я и у сотрудников наших спрашивал: какие еще места есть?
Знаю, что в Алматы, в здании КГБ Казахской ССР, людей расстреливали в подвале. Долгие годы там запрещали проводить строительные работы. А что касается Актобе, я не осведомлен, а слухами не пользуюсь.
- Действительно, странно было бы пользоваться слухами руководителю организации, которая обладает самым достоверным первоисточником – архивом НКВД?
- Доступ к архивам предоставляет не тот или иной начальник правоохранительных органов, а правительство. В Англии, к примеру, архивы рассекречиваются только через пятьдесят лет. Дела, касающиеся государственных секретов, не рассекречиваются даже после двухсот лет. Что же касается наших документов, мне, кажется, общество не созрело, чтобы доступ к ведомственным архивам, когда-то имевшим гриф "совершенно секретно", доверяли каждому желающему, журналисту в том числе. Мне кажется, пока еще рановато.
- В 1975 году к приезду иностранной делегации поднимались списки захороненных немецких военнопленных на кладбище в Жилгородке. Однако общей цифры умерших немецких солдат так и не раскрыли.
- Честно говоря, всю информацию по реабилитации, которая у нас тогда была, мы называли. Как сейчас помню, закрытых тем не было. Возможно, нынешние сотрудники не могут этими данными располагать, я не исключаю, что часть документов (это мое предположение) была потом отправлена в Астану или в Алматы по просьбе прокуратуры и нашего центрального аппарата. Возможно, архив уничтожили случайно. Потому что, когда был образован комитет национальной безопасности, архивы пересматривались. Что посчитали ненужным, уничтожили. Но я лично такой команды не получал и не давал.
- Насколько же сократился после реорганизации архив?
- Уничтожили документы, касающиеся деятельности КГБ. К репрессиям это никакого отношения не имело, это просто внутренние бумаги.
- Для многих актюбинских исследователей получить доступ к материалам комитета - сверхмечта. Рассматривался ли когда-нибудь вариант, чтобы сами сотрудники КНБ вели научную работу?
- Я предполагаю, это нужно было бы сделать. Но необходима постановка темы и знание, в какой плоскости хотят предать ее гласности. Ведь каждый действует в силу своей испорченности. Дашь такому человеку материал, а он привнесет элемент фантазии, и пошло-поехало. Если бы поручили мне, как бывшему руководителю системы, я смог бы глубже увидеть (не завуалировать, а именно подать в том направлении, которое удовлетворит потребности тех, кто хочет получить информацию). А просто журналисту дать материалы… На этот счет должно быть распоряжение правительства.
- В роли писателя вы себя все-таки видите?
- Я, как историк и представитель органов, знаю, что репрессии были всегда. Во всех системах и странах головы рубили без суда и следствия. Но в моем нынешнем положении возмущаться и пытаться поднять материалы о репрессиях невозможно. У меня уже определена научная проблема (название диссертации Брязгалова "Мировоззренческое и методологическое содержание понятие интеллекта"), я над ней работаю. Если бы ко мне обратились с подобным предложением в период моей отставки, возможно, заинтересовался бы. Но сейчас поздно. Я знаю, что такое работа с архивными материалами, у меня нет на это времени. |