Олег КВЯТКОВСКИЙ, "Казахстанская правда", 14 октября

Здесь пик судебной власти Казахстана - по статусу, по сути, по уму. И невозможно сходу не признать: вершина правосудия страны оформлена солидно и комфортно. Ничто не "давит" посетителя Мами в этом просторном, строгом, теплом и спокойном кабинете, тут ниоткуда ничего на гостя и хозяина не дует. И в переносном смысле слова, и в прямом. Об этом сразу я хозяину сказал. Хозяин откровенно улыбнулся.

- Сам рисовал чертеж и утверждал дизайн приемной, кабинета своего, когда создавался наш офис. Мы в Астане на левом берегу обустраивались среди самых первых. И в этом тоже - знак того, как Глава государства относится к судебной власти, какое значение ей придает Нурсултан Абишевич Назарбаев. Отвели территорию нам - в двух шагах от резиденции Президента. И я сразу решил, что Верховный суд не должен быть холодным небоскребом. Даже внешне - не должен он выглядеть так. Ближе к людям, к земле и к реальности - в этом смысл всей профессии нашей. Хорошо, что сейчас это чувствуется. И не только по нашему офису - по существу...

Недавно, в середине сентября, Кайрат Абдразакович Мами был утвержден Сенатом на свою вторую пятилетку в должности председателя Верховного суда Республики Казахстан. Кандидатура 51-летнего Мами была представлена Главой государства, одобрена Высшим судебным советом республики. И прошла сквозь Сенат на едином дыхании, в окаймлении лестных оценок и слов уважения.

Был ли это день "высшего счастья" во всей биографии моего собеседника?

- Разумеется, это и памятный, и замечательный день. Но, по-честному, "максимальное" счастье узнал я в тот час, когда родилась моя внучка. И еще - когда сын стал студентом английского колледжа, того самого, куда и хотел поступить, того, где отцовская должность значения не имеет... При новом утверждении на должность я, может, только с большей остротой почувствовал ту самую ответственность, которая живет во мне уже давным-давно, все 28 лет, от самого первого "живого" судебного дела.

- Ответственность за что?

- За любую чужую судьбу, которую определяешь своим судейским решением. Я прошел все ступеньки судейской работы. И точно знаю, что судьей быть очень нелегко, причем любым судьей, судьей любого ранга. Смотрю сейчас дело в последней инстанции, коллегиально его обсуждаем. Но все равно приходит это ощущение: сейчас решается конкретная судьба. В нашей профессии скрывается огромная опасность. Судья может душой очерстветь, день за днем разбирая кровавые драмы, истории страшные. Над уголовными делами очень ведь легко ожесточиться, "замылить глаз" и объективность потерять. Но ведь ожесточение имеет мало общего с решительностью, а злоба, пусть даже ответная, - плохой советчик и судья, плохой законодатель. Мы, например, частенько сетуем - в печати, в разговорах бытовых - на всплеск насилия, на криминальный беспредел. Но сами при этом отчетливо требуем крови, не понимая, что все это - вещи взаимосвязанные. Пусть порой это "мнение абсолютного большинства". Большинство далеко не всегда право, хотя часто оно, большинство, очень-очень категорично. Еще легче, впрочем, судейским привыкнуть к штамповке, подписывая приговор. Дела ведь, в сущности, действительно похожи. Но если возникает вот такое ощущение, то ты уже, брат, не судья. Судьи были в особом почете во все времена. И всегда в них особо ценились гуманность, справедливость и профессионализм. Такие люди были и сегодня они есть. Сегодня, кстати, судьям в Казахстане работать много легче, чем когда-нибудь. Давления партийно-советского аппарата на них сейчас нет. Нынче судьи намного свободнее, чем в те годы, когда я служить начинал. Иное дело, что у нас в стране еще не окрепли традиции независимого судейства. Но они непременно окрепнут, судьи просто должны к своей независимости привыкнуть.

- Невозможно тут спорить, Кайрат Абдразакович. Но в республике нашей сегодня работают две с половиной тысячи судей. Как говорится, их бы вашими молитвами...

- Я сейчас говорю о себе. Но ведь так же могу о других с чистым сердцем сказать. Не обо всех, конечно. Но многие судьи, пройдя от районного уровня до верховного, остались такими, как были, ответственными и порядочными людьми. Ответственность, которую возложили на тебя указом Президента или решением Сената, - ее ты должен всегда помнить. И должен быть всегда судья твердо верен присяге. Поверьте, это для меня и для моих коллег не просто красивая фраза. Почему? Потому что работа судьи - это чистая психология. Все знания и вся квалификация твоя - ну, может быть, процентов пять, не более. А все остальное - внутренние убеждения, продиктованные не только законом и принципами справедливости, но главным образом лишь собственной душой. Но претензии есть, я, конечно, согласен. Есть претензиям разные объяснения. Ну вот например. Мы первыми в СНГ пошли на открытый, прозрачный конкурсный отбор судей. Сегодня любая вакантная должность в суде объявляется в республиканской газете "Зан". И любой желающий, кто сдал квалификационный экзамен, кому есть уже 25 лет и кто имеет высшее юридическое образование, может участвовать. Конкурс проводит квалификационная коллегия Министерства юстиции, 15 человек, среди них два депутата Мажилиса, представители Генеральной прокуратуры, науки, судейского корпуса... На одно место судьи райсуда в Астане и Алматы сейчас более ста претендентов! Я не снимаю с себя ответственности за то, что порой наши судьи недостойны своего титула. Но мы же отдали на конкурс вакансии! Очень хочу добиться, чтобы списки всех претендующих на судейское кресло поименно в газете заранее публиковались. А люди, что знают про них, - пусть заранее скажут. Конечно, напраслина будет присутствовать тоже, без этого как обойтись?! Но пусть потом квалификационная коллегия решит - с учетом и таких вот мнений общества. У нас более пятисот юридических факультетов сейчас в Казахстане! А раньше было всего два - КазГУ и КарГУ, вполне хватало очень сильных кадров. И заочно теперь так легко получить юридическое образование. Но это заочное образование для юристов пора запретить! Это было бы справедливо по отношению к нашей профессии и к нашему суду.

- По справедливости, однако, очень трудно жить даже обычному, "простому" человеку. Ведь невозможно на своем пути не задевать чужие интересы. И также бесполезно зарекаться в наше время от тюрьмы и от сумы. Ну, а в суде, где постоянно сходятся две стороны, одна, проигравшая по приговору, обязательно будет обижена и недовольна. Как людям в мантии изо дня в день находить золотую середину?

- Справедливость - понятие относительное. Вы правы: кто-то из зала суда неизбежно уходит обиженным. Но уровень такой обиды все же тем меньше, чем выше в обществе авторитет суда. Меня, в Сенате утверждая, спросили о приоритетах нашего Верховного суда на предстоящие пять лет. И я сразу ответил: повышение имиджа судей и авторитета суда, а еще - утверждение ювенальных судов и появление присяжных заседателей.

- И все-таки, что значит справедливость для хорошего судьи?

- Это открытый, честный, здравый взгляд на жизнь, а еще - доброта и прощение.

- Не суди, и не судим будешь?

- Это относится к человеку вообще, философская категория, не о конкретной профессии. В чем заключается профессионализм судьи, чем он, например, отличается от простого юриста? Умением слушать и делать выводы, сопоставляя историю преступления и человека с законами. Судья должен постоянно чувствовать настроения в обществе, быть в курсе главных политических событий. И любое решение всегда соизмерять, предвидя все возможные последствия решения. Если это гражданское дело, как оно отразится, к примеру, на судьбе всего малого предпринимательства. Или же уголовное дело. Какой оно потом получит резонанс - не по одной судьбе, по многим судьбам сразу? Даже если доказано все уже тысячу раз конкретными фактами, материалами дела. А приговор, как вывести его? Одного года хватит преступнику для исправления? Или пять лет ему для этого будет мало? А какая семья у него? Что с ней станет, когда уйдет в "зону" кормилец? Может, все-таки лучше сейчас обойтись условным сроком? В руках любого судьи колоссальная власть и колоссальная ответственность. Судья должен быть очень воспитанным, очень ответственным человеком!

- Есть красивая поговорка Востока: "На ожерелье правосудия судей следует отбирать, словно жемчуг". Но, может, и не надобно судье быть очень воспитанным и справедливым, а надо просто четко знать закон и соблюдать его, на лица не взирая?

- Судья обязан понимать и принимать закон, каким он есть. Иногда мы пытаемся убедить, что Верховному суду нужна законодательная инициатива, которой сейчас не хватает. Но в то же время существует схема разделения властей и каждый должен заниматься своим делом.

"Закон суров, но он - закон" - я к этой поговорке отношусь спокойно, с пониманием и часто ее привожу. Закон должен быть адекватен явлению. Не обязательно очень жестоким, но обязательно очень точным. А наказание - оптимальным, достаточным в каждом конкретном случае, неотвратимым. Неотвратимость наказания, а не его жестокость - вот что приобретает сейчас основное значение.

- Небось, сам-то, Кайрат Абдразакович, за 28 лет не одну "вышку" выписал осужденным...

- Сказать "к высшей мере" живому, конкретному человеку мне пришлось только раз за всю жизнь. И слава Аллаху, что лишь раз, ведь это так трудно сказать... Председателем Гурьевского областного суда я на выездном процессе в Кызылкогинском районе приговорил к смерти геолога - насильника малолетней девочки. Он ее изнасиловал и закопал живой в землю, экспертиза потом подтвердила: ребенок погиб от удушья, песок забил легкие девочке. Да...

Сейчас такие приговоры Казахстан не исполняет. Впрочем, я убежден, что вообще отменять у нас смертную казнь пока рано.

- Хотя она, имея место в Кодексе, и не влияет на снижение преступности.

- Не влияет. Но тем не менее. Я допускаю, что заслуженный расстрел серийного убийцы позволит обществу избежать в перспективе конкретных потерь. Но, посмотрите, нынче во всем мире невиновных убивают террористы. А у нас - мораторий, мы даже виновных сейчас не лишаем жизни. По числу заключенных на сто тысяч жителей Казахстан с четвертого места в мире переместился на 32-е. Мы, считаю, прошли уже пик криминогенной обстановки. Количество уголовных дел в судах постоянно снижается - за счет уменьшения "бытовки": средний слой наших граждан, по моим наблюдениям, стал меньше пить. Я думаю, что всплеска преступности у нас больше не будет. И наша судебная, наша карательная практика все больше отвечают понятиям справедливого наказания. В два раза больше стало выноситься оправдательных приговоров. Во всем этом - приметы морально здорового, сильного общества, которое вовсе не мстит, отправляя свое правосудие. Это уже мораль другого порядка, особенно важная, если вспомнить следы ГУЛАГа в нашем Казахстане - следы ужасной государственной машины страха и репрессий. Я об этой машине не только читал - Солженицына и других. Мне еще в молодости приходилось пересматривать дела, заниматься реабилитацией пострадавших безвинно. Передо мной всегда судьба собственного отца...

- Какая именно, скажите, если можно.

- Очень трудная, но во многом типичная для его поколения. Мой отец воевал с самых первых секунд. Он служил в Брестской крепости, утром 22 июня они должны были уехать на дембель. И тут-то в четыре часа... Отец мне почти ничего о войне не рассказывал. Редко-редко, чуть-чуть, я со временем сам все и понял. Он ушел в катакомбы под крепостью, был там ранен, взят в плен. Ему немецкий врач отнимал ногу в лагерном госпитале без всякой анестезии... Белорусские партизаны напали на лагерь и освободили всех пленных. Ну, вы знаете, как относились тогда к бывшим пленным - и Сталин, и люди из СМЕРШа. Отца - без ноги! - сразу стали допрашивать, подозревать. Спасли его те, кто с ним в лагере был, их дружные, честные показания в СМЕРШе. Отец не дожил до шестидесяти. Он обид никому не показывал, скромно, честно и много трудился. Был директором школы начальной в поселочке Кызыл-Аскер, четыре километра от поселка Музей Джамбула. Я очень хорошо учился в школе, чуть недотягивал до золотой медали, способный был к точным наукам - к физике, к математике. Потому и пошел поступать на механический факультет сельхозинститута. Недобрал пару баллов. Оставили на подготовительном отделении, в роли запасника. Если бы кто-нибудь провалился на сессии, то сразу взяли бы меня.

- То есть вся биография ваша судейская не светилась тогда, не просматривалась никак?

- Абсолютно! Потом, впрочем, я, изучая свою родословную, установил: Мами - мой пра-прадед, был очень образован, по-арабски умел читать и писать, волостным избирался, был признанным бием большого района - на Кордае. Ну, а меня из аудитории КазСХИ забрали в армию, в Домодедово, в ПВО. Тогда уже было четыре могучих пояса, которые Москву защищали. Служилось мне легко. Никакой дедовщины в помине там не было. Никто меня не обижал. Может, повода не давал для обид. Я тогда уже был человек аккуратный, дисциплинированный. Остались в памяти горящие торфяники - мы в тумане служили, в пахучем дыму. Однажды повезли на полигон - долго, только ночами везли нас, секретно. И вот открыли дверь, а там воздух с полынью ударил... Я степь почувствовал по запаху, и кувыркнулось сердце. Думал, это Отар. Капустин Яр, однако, оказался. Там первый отпуск заработал я за службу. А после нее в сельхозинституте не стал восстанавливаться. Пошел стропальщиком на АЗТМ. Хороший был завод и замечательный был у него директор - Михаил Антонович Битный, Герой Социалистического Труда. На сборке конечных продуктов завода оклад был хороший. Я себя обеспечивал полностью и помогал родителям на пенсии, как старший сын. Поступать на юрфак шел уже абсолютно осознанно.

- Что вело?

- Понимание четкое собственных сил и способностей. Любимую физику уж подзабыл, а в истории, в литературе - наоборот, подковался, прибавил. Поступил и тогда узнал Басина Юрия Григорьевича, узнал Зиманова Салыка Зимановича, узнал Султана Сартаевича Сартаева... Пусть простят меня те мои учителя, которых сейчас не упомянул. Нам очень посчастливилось - тем, кто учился тогда: основательные получали мы знания, поныне я пользуюсь ими. Состоялось мое поколение. Не случайно, я думаю. Есть мои однокашники среди областных прокуроров, есть среди них зампред КНБ, из их числа наш нынешний министр юстиции... Вот, знаете, в народе говорят: этот клан того парня тянет, этот - этого продвигает по жизни... Мы же сделали сами себя.

- В самом деле, Кайрат Абдразакович, кто мог вас продвигать тогда - аульного мальчишку, сына, простите, безногого фронтовика...

- Моя карьера развивалась вне моих желаний, а часто даже вопреки. Я, например, очень рано по тем временам стал председателем областного суда - уже в 33 года. Тогда эта должность считалась номенклатурой Минюста Союза. И после декабрьских событий была не особо секретная жесткая директива: назначенцев из титульной нации не в Казахстане брать, а выискивать среди российских казахов... Появилась вакансия председателя Гурьевского областного суда, а я в том суде уже был заместителем и два года числился в резерве на судью Верховного суда Казахской ССР. И, кстати, очень туда хотел. Ближе к матери - это, во-первых, а во-вторых, судье Верховного суда за год в Алма-Ате давали квартиру! И я не хотел оставаться в Гурьеве, даже на первой роли. Но прибыл новый первый секретарь обкома партии Аскар Кулибаев. Решительный мужчина. И он сказал: мне нужен только местный кадр. да еще по партийной линии даванул хорошенько. А я только-только тогда стал партийным судьей, до этого был беспартийным. Заместителем председателя областного суда трудился без партбилета - вообще, сказка и нонсенс по тем временам!

- Верховный суд не миновал вас по судьбе. Но Гурьев...

- Да, это навсегда особая строка. Там многое стало "впервые". Впервые вел процессы в ИТК и в тюрьмах непосредственно, ел с заключенными из одного казана.

- Важны такие впечатления тому, кто регулярно по профессии своей обязан направлять сограждан за "колючку"?

- Исключительно! Но я, честно сказать, человек не особенно эмоциональный. Воспринимал и до сих пор воспринимаю места заключения как по жизни положенные. Раз есть преступники, есть суд - должна быть и тюрьма.

- Положа руку на сердце, верите вы, что тюрьма может в лучшую сторону переиначить осужденного?

- Места исполнения наказаний не зря ведь называют "исправительными". Но все-таки молодых людей, чья психика еще не очень стойкая, по возможности следует оставлять на свободе, наказывая. Оступившийся молодой человек из мест заключения возвращается вполне состоявшимся, зрелым преступником "по убеждению". И в то же время абсолютно убежден, что некоторых преступников надо сразу же изолировать от людей, на предельно возможные сроки.

- Как таковых определить? Вы, кстати, верите выкладкам Ломброзо?

- Нет, не верю. Не верю, что можно родиться преступником, что по внешнему виду убийцу и вора уже можно в детские годы уверенно вычислить. Нет, не так. И вовсе не бедность плодит преступления, а отсутствие правильного воспитания - дома, в семье, в интернатах. Хотя, конечно, помните, Олег, на чем в "Собачьем сердце" сорвался профессорский эксперимент?

- Ну как же - Клим Чугункин, нечаянный папаша Полиграфа Полиграфыча Шарикова!

- Вот-вот, тюрьма, стало быть, неизбежна.

- Но вы ж наверняка читали Чехова, про остров Сахалин, читали Достоевского с его "Мертвым домом"... Какая тюрьма при царе Горохе была и какой она стала при коммунистах - вы это понимаете прекрасно.

- Любая, даже "образцовая" тюрьма всегда будет страшна и томительна. Сейчас многие ИТК в Казахстане переделываются по международным стандартам, и это иностранные эксперты сразу отмечают. Но даже сутки там пробыть - это предельно тяжело, отсутствие свободы давит, как чугунная плита. Я, судья, всегда это давление чувствую, на собственных плечах его несу, читая чье-то дело. А представьте себе, если эту плиту кто-то "сверху" намеренно утяжеляет...

- Пример можете вспомнить?

- Могу. С болью в сердце - примеры, которые исключительно тяжело отразились не только на приговоренных, но и на самих судьях. В первую очередь - это дела алма-атинских "декабристов".

- Грабарник, судивший тогда Рыскулбекова, сразу после процесса уехал из нашей республики.

- Да. Замечательный специалист, очень хороший человек, фронтовик. И не он один был теми делами серьезно ранен. Но зато с другим чувством сейчас вспоминаю я Новый Узень, где после беспорядков пытались подсовывать нам дела по типу "декабристских". Никому мы тогда не позволили "под шумок" свести счеты, рассматривали только те дела, где были факты, где имелась база доказательств.

- Вам случалось этапом из зала суда отправлять замечательных, редких людей, отмеченных качествами особыми?

- В Кульсарах я рассматривал громкое дело. Как раз начинался Тенгиз, все шло к большой нефти, рождался в Союзе особенный интерес к прикаспийской пустыне. И на Кульсары приезжали высокие гости: и сам предсовмина Косыгин, и регулярно - Байбаков, председатель Госплана Союза. Кульсары очень маленький - гости очень большие. Их надо принимать и угощать, на это денег не отпущено бюджетом. В НГДУ стали выписывать крупные премии персоналу. И лихо их расходовать на всякие веселые дела. Накопилось в итоге 17 тысяч рублей. Это очень большие объемы: свыше 10 тысяч рублей - считалось хищением в особо крупных размерах. Смертная казнь предусматривалась, а минимально - 12 лет. Начальник НГДУ "Кульсарынефть", а с ним председатель профкома, мастера, которые за эти премии расписывались - всего на скамье подсудимых было 14 человек. И мне так было жаль начальника НГДУ! Очень талантливый человек, молодой, знал несколько языков... Он мог бы быть сейчас большим нефтяником, мог очень пригодиться независимому Казахстану. Но он на долгий срок пошел в колонию. Хорошо, что он там не сломался, как мне рассказали спустя много лет.

- Мог этому парню помочь адвокат, златоуст и волшебник, как сегодня порой помогает умелый защитник бандиту, тому же насильнику?

- Не думаю. Я никогда во время состязания сторон не допускал в себя симпатий-антипатий. А нынче есть и прокуроры, умеющие так располагать к себе, как не каждый защитник способен. Однако, думаю, что в перспективе прокуроры будут проигрывать более подготовленным адвокатам, когда суд присяжных заседателей повысит требовательность к обеим сторонам, когда задачей и ролью суда останется лишь только рассудить. Сегодня судья часто вынужден вмешиваться в дискуссию, вопросы задавать - чтоб докопаться до истины. А завтра за него это должны сделать сами стороны.

- Но о модели суда присяжных в Казахстане пока идут лишь споры, хотя все более и более горячие...

- Я, как руководитель Верховного суда, одним из первых начал это дело поднимать. Мы создали рабочую группу. Для переходного этапа суд присяжных в его континентальной модели будет более полезен, на мой взгляд. Почему? Потому что в подобной модели судья, как основной профессионал в процессе, может подсказывать. Мы проводили несколько конференций, где были представители стран, применяющих и классическую, и континентальную модели, а не только одну из них. Я за то, чтобы население принимало непосредственное участие в отправлении правосудия. Это только поможет поднять имидж судов. Конечно, если парламентарии сочтут, что более приемлема классическая модель, то будем ее применять. Без всякого популизма. Мы, Казахстан, по самому своему государственному устройству и по судебному устройству ближе к французской модели. А в судах Франции - континентальная модель. Но, само собой, ничего страшного не случится, если завтра депутаты проголосуют за классическую модель. Для нас, судей, она даже проще, поскольку многие из нас получили образование в СССР, а там применялась до революции классическая модель и в РФ она десять лет применяется, мы ее хорошо изучили. Я за то, чтобы наш Казахстан имел простую, эффективную, четко работающую судебную систему. Примерно, как в Польше, как в Южной Корее. Там хорошо структурирована судебная система, она там проста и понятна - как в применении, так и для самих граждан. В тех же Соединенных Штатах даже подготовленный юрист может запутаться, не говоря о простых гражданах... Строительством такой структурированной эффективной системы буду продолжать заниматься всю свою вторую пятилетку в этом кресле.

- Может быть, ваш новый срок (простите аналогию) позволит изменить в работе и в характере что-то такое, о чем вы жалеете?

- А я ни о чем не жалею из пройденного пути. Всему свое время. Так было в судьбе у меня, пусть так и останется.

- Режим, привычки, график тоже не измените?

- Зачем? И сам к нему привык давно, и коллектив привык. Все знают, что шесть дней в неделю, если нет командировок, я - за столом, с девяти утра до девяти вечера. Что до обеда - документы и прием сотрудников, а после 17 - почта, дела и снова сотрудники, если что-нибудь срочное.

- Вот Владимир Высоцкий поет уж четвертое десятилетие: "Открою Кодекс на любой странице. И не могу, читаю до конца". Не ловили себя на таком ощущении?

- Нет, давно уже Кодексом я не зачитываюсь. Не то чтобы знаю его наизусть, но сверяться построчно давно не имею на это нужды.

- А чем вы сейчас зачитаться способны?

- Любовной лирикой Степи, строкой старинного казахского поэта.

- Почему только ею одною, Кайрат Абдразакович?

- Потому что любовь к человеку всегда справедлива, все время права. А остальная справедливость - относительна...