"Костанайские новости", 21 ноября

Михаил Иванович Баранов – член президиума общественной организации "Совет генералов". Недавно из южной столицы сделал марш-бросок по северу Казахстана – сначала в Костанай, потом в Петропавловск. Встречался с офицерами полиции – на них мощная личность семидесятилетнего генерала произвела сильное впечатление. А журналистам "КН" встреча была назначена рано утром в гостинице – генеральское время расписано по минутам. В номере аккуратно и собственноручно застеленная кровать, ни одного лишнего предмета вокруг, в шкафу – лишь китель с большими звездами, плащ и фуражка...

– Михаил Иванович, известно, что полковник при высокой должности, вольно или невольно, подумывает о генеральстве. Это некая вершина для военного человека...

- Никогда не думал, что буду генералом. Начиная милицейскую службу в звании лейтенанта здесь, в Кустанайском УВД, мечтал стать капитаном. Потому что в Рудном был такой капитан Ахметзянов, старший дознаватель. Мой кумир на то время. Не по званию, а по профессионализму. Сейчас я любому служаке могу сказать: стремись стать профессионалом, а генералом уж потом. Надо знаете, как служить? Себя не жалея. Лично я при любой нагрузке говорил себе: силы еще есть. Еще можно что-то сверх заданного сделать. К работе с детства приучен. В Мариуполе нас у родителей было пятеро. Мать с отцом – на заводе, а мы со старшим братом сестер нянчили, готовили еду, убирали. В 45-м пошли в первый класс. Тогда семилетка была бесплатной, а за старшие классы надо было платить. Поэтому мы пошли учиться в ремесленное училище на электрослесарей и одновременно поступили в Школу рабочей молодежи.

– Желание учиться – это и есть желание карьеры?

– Лично я пошел за компанию со старшим братом. И пошел потому, что нам отказали в вечерней школе: нельзя учиться сразу в двух учебных заведениях. И у нас взыграло: почему нельзя? Решили доказать, что можно – через горкомы партии и комсомола, короче, нас приняли. Так что, в 55-м мы и профессию получили, и аттестаты. А 8 июля 1956 года меня вызвали в военкомат – на сборы часы дали, как в войну. И – в теплушки, и в Кустанай, помогать убирать целинный хлеб.

– Каким вы увидели Кустанай в июле 1956 года?

– Маленький провинциальный городишко, одноэтажный. Машины – редкость. Но нас не в города, а по совхозам распределили. Я попал в колхоз Победа Владимирской МТС. В лесу поставили палатки, набили соломой матрасы. Пока урожай созревал, сено заготавливали, дрова для колхозников. Только когда снег выпал, нас снова привезли в Кустанай, в Наримановку. Клуб, нары в три яруса – там и жили. А работали на элеваторе, спасали зерно – техники мало, перекидывали с одного бурта в другой вручную. Условия жизни были первобытными. Кто пришел из рабочей семьи, тот сам стирал, зашивал, приводил себя в порядок. Но изнеженным ребятам было очень трудно. За шесть месяцев ни разу нас в баню не водили. Один комплект обмундирования, один – белья. Стирали в декабре ниже Колесных рядов, в заливах, что рядом с Тоболом. Принесем мокрое белье в казарму, под простыни его постелем и своими телами сушим. Это было в порядке вещей – на целину навезли столько военнослужащих, что армия не могла все эти заботы переварить. Таким запомнилось мое первое пришествие в Кустанай, потом было и второе. Но между ними еще много всего произошло. С сурового севера нас, солдат, повезли на очень жаркий юг, в Туркмению. Я попал по разнарядке в радиолокационную часть. Год там служил. Пока развод полка идет, три-четыре человека в обморок падают от жары. Но я находил силы еще и бегать.

– Как можно было в таких условиях себя проявить?

– Я хотел поступить в военное училище. Поэтому был готов ко всем трудностям. Но увидел, как в захолустье пропадали талантливые, образованные офицеры. В то время самая новейшая техника была в армии, и люди подбирались достойные. Но уровень их подготовки не соответствовал условиям их жизни. Можете представить, какой была Туркмения в 57-м году? Допустим, комсомольцев направляют на районную конференцию – а там секретарь райкома комсомола сидит в президиуме в парандже. И нас по одному в увольнение никогда не отпускали, только человек по пять. Фильм "Белое солнце пустыни" не об одном поколении военных – о нескольких. Я тогда стал задумываться: нужна ли мне профессия военного. Но решилось все так: через год командный пункт, где я служил, перевели в Алма-Ату – в то время я уже был асом по своей военной профессии. Но это добавило мне проблем: когда пришло время демобилизации – не отпускают, и все. А надо поступать учиться. К зиме 59-го года прием документов везде закончился, но в "Вечерней Алма-Ате" я увидел объявление, что еще берут документы в Школу милиции. Я как-то плохо представлял себя в этой профессии тогда. До армии милиционеров старался избегать, ведь мы после войны были бойкими, любили подраться, похулиганить. Но выбора не было: пошел к командиру с этой газетой. Он и говорит: поступишь – демобилизуем, нет – будешь дальше служить. Конечно, поступил, и с отличием окончил. И еще, будучи курсантом, поступил заочно в высшую, Московскую, школу милиции. А тем временем – распределение. Спрашиваю: где больше всего люди нужны? В Кустанае, говорят. Приехал сюда уже вместе с семьей.

– Правопорядок в то время был советским. Значит, было легче?

– Времена вообще очень трудно сравнивать. В следственном отделе рядом со мной работали люди, которые имели просто общее среднее образование. Но 60-е годы были бурными. Целина, много людей, хрущевская оттепель. Народ расслабился, и потому работы нам хватало. Старожилы и сейчас, наверное, помнят одно громкое преступление – нападение на таксиста. Преступники сбросили его под мост через Убаган, по Урицкой трассе. Человек чудом уцелел. Но, знаете, что запомнилось? Как мы с зам.начальника Кустанайского горотдела по оперативной работе Владимиром Максимовичем Пархоменко искали улики в общественном туалете. К тому времени Пархоменко окончил университет, я – высшую школу, а мы рылись, извините, в дерьме. При этом нам платили мало, квартир не было. Моя семья чуть не угорела – такое было жилье. Врачи тогда сказали, если бы я растерялся, то потерял бы и жену, и ребенка. На следующий день после этого ЧП я дымоходы прочистил, замесил глину, собрал заново печку, затопил – горит, аж гудит...

– Человек в чинах может просто потребовать, чтобы кто-то ему сделал подобную работу. Приходилось ли вам использовать служебное положение в личных целях?

– Наверное, приходилось. Например, мест в детском саду не было, а жене надо работать. Переписал я во время дежурства из телефонного справочника адреса детских садов, и утром в шинели, в сапожках, молодой, красивый, пошел искать место. И нашел, наконец, заведующую, которая сказала: "В садике есть старенькая машина, но оклад у водителя такой маленький, что никто не хочет на ней работать. А тот, кто работал, попался в нетрезвом состоянии – ГАИ забрала права, помогите вернуть. Я напрямую пошел к начальнику ГАИ области, полковнику Георгию Яковлевичу Руденко, он и ныне здравствует – 92 года ему. Рассказал свою историю. Он отдал права, усмехнулся: "Пусть еще пьет, мы еще будем наших детей устраивать..." Это все обычная жизнь, в которой есть главное и есть мелочи.

Чтобы сделать хорошую карьеру, надо посвящать себя работе. Когда я был следователем, то на работе приходилось задерживаться до 2-3 часов ночи. Когда перешел работать в МВД, 300 дней только в одном году провел в командировках. Но когда стал начальником Северо-Казахстанского УВД, задумался: всегда ли это нужно – быть на работе в нерабочее время? Одно дело генерал: если не в отпуске и не на выезде, то надо быть на службе. Я свой домашний телефон публиковал в газете. Но старался, чтобы у моих сотрудников было время и на дом. Счастье – это когда человеку и дома хорошо, и на работе. Но видел я и другое: когда человек ходит на работу, как на каторгу, потому что начальник издевается над ним, а он не может ответить. Видел, как работник не хочет после работы идти домой, потому что там об него ноги вытирают. Поэтому считал: если у сотрудника закончилось рабочее время, то бесцельно сидеть на работе не надо, а надо устраивать жизнь, семейные дела.

Хотя есть такие службы в нашей профессии, где люди очень много перерабатывают. Я в Петропавловске говорил: если бы начальник горотдела работал в строительной организации, он бы уже был героем соцтруда. А здесь он все время битый, и все ему претензии предъявляют. И в семье, и в школе думают, что он один за порядок в городе должен отвечать. Но родители, прежде всего, с себя должны спрашивать. Если в семье фальшь, ненормальные отношения, то трудно ждать хорошего от детей, от будущих граждан. Конечно, это не значит, что мы не должны работать с населением. Для себя я сразу выбрал такой стиль работы: ездить по селам, бывать на полях и фермах, в школах, в клубах. Если ты начальник УВД, то должен представлять, чем живут люди в области. Не только команды отдавать, но и знать, к чему эти команды приведут.

– Когда милиция стала полицией, что изменилось?

– По сути, ничего. Просто Казахстан выбрал название, соответствующее международной практике. Но правопорядок – это взаимные отношения полиции и населения. На западе если полицейский провел черту и сказал, что за нее нельзя, так оно и будет. А наших людей надо за руки оттаскивать. Или, например, попробуйте у нас на улице найти свидетеля происшествия – все отказываются. А там считают своим долгом...

– Какой период в своей карьере считаете наиболее удачным?

– Что выбрать? Когда был начальником УВД, баллотировался в депутаты Верховного Совета республики. Обошел пять кандидатов. Например, в совхозе "Конюховский" из 601 избирателя за меня проголосовали 600 человек. Потому что люди меня знали. В 80-м году на Олимпийских играх в Москве возглавлял всю милицию Казахстана – под моим началом было более 5 тысяч человек. 32 человека из нашего отряда были награждены орденами и медалями. Я получил орден Трудового Красного Знамени. Предлагали остаться в Москве. Но у меня никогда не было желания уехать из Казахстана. Считаю, что здесь я дома.