Зубейда ДАВЛЕТЪЯРОВА, www.dialog.kz, 9 сентября

Первый вопрос модератора клуба Нурлана Еримбетова коснулся, естественно, уровня казахстанского кино, его насущных проблем.
Ардак Амиркулов.: По некоторым моим данным, происходит то же самое, что происходило всегда. Наше кино еще на стадии становления. Был какой-то всплеск казахского кино, но потом куда-то все опять ушло. Это ведь проблема глобальная.
Н.Е.: Егор Кончаловский снял фильм "Инновационный Казахстан". Поездил, поснимал своей камерой. Его бы мог снять и Ардак Амиркулов. Но может быть вам просто неинтересно?
А.А.: Нет пророка в своем отечестве.
Н.Е.: Вам не кажется, что казахстанское кино снимают сегодня все, кому не лень?
А.А.: В общем-то, так было всегда.
Н.Е.: Так может быть ужесточить требования и запретить снимать непрофессионалам?
А.А.: К сожалению, в кино разбираются все. Сценарист напишет, актер сыграет, оператор снимет. А что же там делает режиссер? Сейчас доступ к кинотехнологиям, которые отчасти стали цифровыми, открыт практически всем. Можно купить цифровую камеру, снять, потом перевести все на пленку и затем показать зрителю. Тому примеров много – и у нас в Казахстане тоже. Был такой фильм – "Жарал Сезим". Снял это шымкентское кино молодой человек, бывший таксист, который купил простую камеру и снял его. И фильм произвел фурор. Нужно говорить о том, какое кино нужно сейчас снимать. О чем угодно – главное, чтобы оно было умным. Ведь в Казахстане местному очень тяжело конкурировать с американским. Или французским. Причина не в количестве или в качестве, а в отсутствии публики. В связи с этим большие бизнес-проекты невозможны, потому как они не окупятся. Поэтому, снимать мы можем только авторское кино, которое окупается, в том числе и в культурном смысле.
Их ста процентов снятого кино в мире потребляемо процентов 10. И в казахском тоже. Когда-то мы снимали по четыре картины в год, и если одна из них окупалась, это уже было удачей. Проблемы есть ведь не только в нашем кино, но и в нашем телевидении. Телевидение у нас не ругают, но ведь оно вообще никакое. Почему же, когда мы ругаем казахское кино, сравнивая его с российским или американским, мы не сравниваем и телевидение? Да потому что у того же НТВ есть зритель, большое информационное покрытие. Туда идут инвестиции, которые окупаются. А у нас и техника маленькая, и народ маленький…
Н.Е.: А вот вы такой большой, почему не живете в нашей стране?
А.А.: А я живу. Просто часто отсутствую.
Н.Е.: Есть такое понятие как переоценка ценностей. Я говорю не только о кино, но и о культуре, литературе и т.д. У нас одни и те же ораторы, публицисты. И встречаясь с вами, я часто думаю – почему вы не вмешиваетесь в жизнь казахов. Почему многие уехали, как Рашид Нугманов? Все вы живете хорошо и далеко, а мы тут мучаемся, ищем правду. Вы многое видели, у вас большие возможности…
А.А.: Я человек, который хочет заниматься творчеством, но также хочет комфортно жить. Это желание каждого человека. У нас очень сложно заниматься творчеством, потому что нет конкурентной среды. Я закончил ВГИК и считаю себя профессиональным режиссером. Если бы я был нужен здесь – меня бы позвали. Есть такая книга – "Учение о середине". Там написано, что, якобы Лао Цзы встречался с Конфуцием (хотя они вряд ли встречались, потому что Конфуций гораздо младше Лао Цзы). Тем не менее, по книге, когда Конфуций встретил просветленного Лао Цзы, он спросил: "Учитель, а в чем же ваша просветленность?". Лао Цзы ответил: "Я понял, что в жизни есть тысячи изменений. И все они независимы от меня. Так если эти изменения не зависят от меня, почему какие-то из них должны меня огорчать или сильно радовать?". Так вот, если этот баланс есть в тебе, тогда ты готов творить.
Н.Е.: Допустим, вас никуда не зовут. Разве вам тяжело обратиться к министру и попросить денег под проекты. Или вы будете гордо сидеть и ждать, пока вас не позовут?
А.А.: Все министры знают, что я делал. Руководители "Казахфильма" тоже в курсе. Я боюсь, что они все-таки меня не позовут.
Н.Е.: А если позовут, допустим, снимать кино про Назарбаева?
А.А.: Уже снимают ведь. Но если все-таки меня позовут, я, наверное, откажусь. Потому что очень легко будет скатить в патетику. Причем, никто не будет тебя заставлять – ты сам себя будешь заставлять, скорее всего. И зачем снимать картину, которая будет пылиться на полке?..
Н.Е.: Помните, бы фильм про Бората? Его рейтинг раздули наши чиновники своими протестами – ну да Бог с ними. Сегодня снимается "ответка" Борату. Вам не кажется, что это уничижительно? Что это проявление нашего комплекса неполноценности?
А.А.: Я фильм не видел, помню лишь такой случай. Мы летели в Лондон с моим менеджером, которого зовут Булат. Так вот таксист встречал нас с плакатом, на котором было написано "Борат". Видите, какие ассоциации. Я думаю, отвечать какой-то глупости не нужно. Нужно быть выше этого.
Н.Е.: Я вернусь к теме отъездов великих людей из Казахстана. Почему все-таки они уезжают? У нас ведь вроде бы свободная страна – пишите, ставьте, творите…
А.А.: На то много причин. Лично я, повторюсь, никуда не уехал. У меня дополнительно есть бизнес, поэтому я больше Европе. У каждого своя причина, но основная – человек ищет где лучше. Это присуще всем. Что касается режиссеров и танцоров балета – наверное, им больше платят все-таки. И это нормально.
Н.Е.: Почему же вы, известные люди не говорите правительству о том, что звезды уезжают заграницу за заработком?
А.А.: Мне сложно это комментировать. Я думаю, все ответы лежат на поверхности. Нельзя сливать в одно кино и балет. В свое время мы поднимали вопрос о том, что режиссеры уезжают. Но в итоге все так разговорами и осталось. Да, тогда были проблемы с оплатой. Сейчас, если режиссер поработал в России, а потом вернулся, с оплатой все будет хорошо. Плохо – когда сидишь в Казахстане и никуда не уезжаешь. Есть такой дифференциал. Я думаю, что люди из балета, танцующие в Милане, выступая в Алматы, получают не меньше, чем им платят там. Это важная часть жизни человека, признание его таланта и работы. С другой стороны, государство ведь не может платить за зрителя. Если, например, в Милане человек танцует, он посещает заработную плату от посещаемости театра. От стоимости билета. По крайней мере, я так думаю. В Казахстане компенсировать отсутствие зрителя очень сложно – это большие деньги. А отсутствие зрителя в балете – это вообще очень глубокий вопрос. Мы ведь знаем, что у нас и на классическую музыку никто не ходит. У меня сын играл в оркестре – копейки получал. Теперь он занимается бизнесом, потому что музыкой прокормить себя невозможно. Так что вопрос этот очень глубокий.
В кино у нас тоже заработать достаточно сложно. Ощущается нехватка кинотеатров, отсутствие контроля за ними, отсутствие контроля за видеопиратами. И все это упирается в такое большое понятие, как культура. Так что проблема гораздо шире и глубже.
Раньше, на закате советского времени мы были более свободны в выборе тем для работы, хотя и тогда случались трения. Сейчас, в период независимости, тоже есть цензура. Она не обозначена в законодательстве, но она обозначена в правилах игры. Есть люди, которые читают сценарий и говорят: "Это будем снимать, а это не будем". И у них есть четкие ориентиры. С ними невозможно спорить, потому что их аргументы абсолютно правильные. Они даже жанры сделали: коммерческое кино, некоммерческое и даже народное. Что это такое, я не зная. Оно, наверное, нужно, но оно должно быть качественным. И не должно делиться на жанры – коммерческое или некоммерческое. Это пошло – на государственные деньги снимать коммерческое кино. Мне кажется, вся эта система была придумана для того, чтобы командовать, чтобы распределять. С другой стороны, у нас ведь есть внутренняя цензура. У нас нельзя снимать острые темы о человеческих взаимоотношениях. Не дай Бог, показать голую грудь. В моем фильме про Абая Тогжан сидит голая и мне это ставили в упрек – мол, Ардак сделал ее чуть ли не проституткой.
При этом, сопровождалась тема стихами Абая, которые по сравнению с тем, что я показал – порнуха настоящая. То есть, Абая можно, а нам нельзя что ли? Когда мы повезли фильм на показ в Киргизию, женщина из нашего посольства просто кричала: "Запретить такое кино!". А я, снимая это, думал – может быть, я что-то не доделал, не доснял? Я ведь, если честно, тоже стесняюсь такой откровенности. И это заложено в нас самих. В кино можно без этого обойтись. Я снимал фильм "Прощай, Гульсары!" в жанре старого советского романтизма. Но в кино должна быть правда. И мне кажется, что те люди, которые уезжают из страны, едут не только за деньгами, но и для того, чтобы реабилитировать собственные возможности.
Н.Е.: У нас здесь полтора года назад был один писатель. Я сказал ему тогда: "Прошло три года, как умер Чингиз Айтматов. Вам Айтматов нужен был живым – выдвигающим вас на премии, вывозил в Европы, знакомил со своими крутыми друзьями и издателями?". Ведь за все это время единственным упоминанием об Айтматове стал только ваш фильм "Прощай, Гульсары!". Ни айтматовских чтений, ничего. Сегодня вырастает поколение, для которых имя этого писателя будет пустым звуком. Что происходит?
А.А.: В этом ничего страшного нет. В нашей жизни, в этой эпохе, наверное, это пройденная жизнь. Для человечества это миг. Все течет, все меняется. Я думаю, что, к сожалению, может быть, а может, так оно предначертано, что все входит в потребление, все им определяется. Когда я был молодым, мое потребление – это был Чингиз Айтматов, рукописи Булгакова, Маркес… Не потому что я был лучше, чем сегодняшняя молодежь. Просто в то время на потребу выставлялся именно этот продукт. Айтматов был одним из выходцев из маленькой нации, которые противостояли большому понятию Советского Союза. А в современном мире есть доступность всего сразу. Уравнивается понятие культурных ценностей Запада и Востока. Малая часть будет потреблять Айтматова, и большая – читать "Гарри Поттера и смотреть "Аватар".