Валерий Кичин, "Профиль", 20 ноября

Показ "Тихого Дона" по Первому каналу вызвал большой интерес зрителей, но неоднозначную реакцию критиков. Мы публикуем два мнения - известного кинокритика Валерия Кичина и Александра Караваева, посмотревшего фильм глазами молодого человека, не знающего по опыту, что такое Советская власть.

Начну с дальней параллели. В 1974 году Григорий Александров снял "Скворца и Лиру", где всеми любимая Любовь Орлова в свои 72 сыграла двадцатилетнюю. Был конфуз.

Ленту спрятали подальше. И на экран пустили много лет спустя, когда перестройка стала вызволять из плена "полочное" кино. Это оказалось актом негуманным: лучше бы мы сохранили память об Орловой как Анюте, Стрелке и Марион Диксон - победительной, бурно талантливой и не молодящейся, а вечно молодой.

Вызволение из итальянского плена "Тихого Дона" Сергея Бондарчука и его громкая раскрутка как лебединой песни великого мастера - история того же ряда. Здесь непонятно, чего больше - желания сохранить для потомков каждый снятый им кадр или кощунственного желания заработать на сенсации. Хотя то и другое есть наверняка.

Нужно было возвращать материал фильма на родину? Безусловно. Бондарчук - национальное достояние, каждый кадр исторически ценен. Нужно ли было выпускать не законченную им картину на экран? Теперь ясно, что нет. Слишком очевидно: для другого снималось.

Контекст заката 80-х, когда все это затевалось, был для многих трагичен: прежние идеалы пошли прахом, новые были по-революционному неясными, и для Бондарчука, искренне служившего социалистической идее, это стало глубокой драмой. Накатывал дикий российский рынок, надо было жить по его правилам. Но если партийно-комсомольские бонзы легко перестроились: приватизировали все, что лежало рядом, сменили партбилеты на кресты и стали православными бизнесменами, - то для художника здесь мучительная ломка всех устоев. Бондарчука только что с позором низвергли вместе с другими "киногенералами" на знаменитом V съезде кинематографистов, он лишился всех привилегий, в свое время давших ему беспрецедентный бюджет для съемок "Войны и мира". На его мечту - третью по счету киноверсию "Тихого Дона" - денег уже никто не дал. Но хотелось остаться в профессии, и кто бросит в мастера камень, если он, спасаясь, пошел к другому продюсеру! В СССР продюсером было государство, оно и диктовало условия - теперь продюсером стал итальянец, а у него свои интересы. В результате фильм явно снимался не для отечественного, а для мирового проката. А там без разницы, ходят казачки простоволосые или в платочке, спят голые или в рубашке. Голые для мирового проката 90-х - это даже лучше. И красавца Руперта Эверетта нелепые казацкие усы только испортят. И Шолохов там не национальная икона - ни с духом, ни с буквой никто не сверяет, смотрят кино как кино. И этническая достоверность там имеет то же значение, что и в каком-нибудь нашем фильме "про заграницу": экранизация О’Генри, выполненная Гайдаем, или фильм по Марку Твену, снятый Говорухиным, для американца будут такой же развесистой клюквой.

В каждом кадре "Тихого Дона" Бондарчука эта клюква - на переднем плане. Она мозолит глаза нам, но кажется естественной итальянцу, для которого что казак, что калмык - все одно "русский". Он эти нюансы не обязан чувствовать, как мы не чувствуем принципиальной на самом деле разницы между римлянином, неаполитанцем и сицилийцем.

У Сергея Бондарчука уже был опыт работы "на Запад" в фильмах "Ватерлоо" и "Красные колокола", где он тоже снимал иностранцев и тоже "для заграницы". Это были очевидные компромиссы - обе картины кажутся недостойными создателя "Судьбы человека", хотя в них играют такие актеры, как Род Стайгер, Орсон Уэллс, Франко Неро и Урсула Андресс. Они представляют собой чисто заграничный продукт, и Бондарчук в них внес не столько свое видение и понимание мира, сколько умение снимать батальный эпос и выразительно монтировать пленку. Добавим к этому и чисто прагматические мотивы, которые с полной очевидностью движут здесь режиссером. "Ватерлоо" снят в 1970-м, "Красные колокола" - в 1982-м, в самые глухие годы застоя, когда Владимира Меньшова, например, не пустили за границу получать "Оскара" за фильм "Москва слезам не верит". Даже Андрей Кончаловский, сын официального баснописца Михалкова, чтобы снимать в Голливуде, перешел на неопределенное положение полуэмигранта, а уж картины уехавших Бориса Фрумина и Михаила Калика и вовсе запретили. Работать за границей по официальному дозволению и даже получать там гонорары - это была привилегия, коей удостоился только первый из "киногенералов". Поэтому работа Бондарчука на итальянского продюсера - не ЧП, а протоптанная мастером дорога в мировое кино. Только уже в пору, когда за былые привилегии пришлось расплатиться, выслушав от коллег много нелицеприятных слов.

"Тихий Дон" снят с прагматичной установкой остаться на плаву если не на предательнице-родине, то в мире. Оскаровский лауреат за неимением возможности по-прежнему вольготно работать в новой России теперь полагается на свое международное реноме. Упрекнуть его в этом - то же самое, что корить за вынужденную эмиграцию Солженицына. Художник в изгнании - всегда компромисс.

Теперь о фильме. Плохо или хорошо играют Руперт Эверетт и Делфин Форест? Для заграничного восприятия - хорошо: они берут в характерах общедоступные черты, играют понятно, обаятельно, приближенно к стандартам западных мелодрам. Эверетт - хороший, тонкий, душевно реактивный актер, у него умные глаза, в них читается больше, чем в глазах его предшественника по роли Петра Глебова. Но Глебов - "наш" и играет "по-нашему" - сурово, замкнуто, яростно, "от живота и от земли", без неуместной здесь рафинированной интеллектуальности, которая органически присуща англо-американскому актеру с его изысканным классическим образованием. Поэтому Глебова знают только в России, а Эверетта - во всем мире, поэтому картина Герасимова стала явлением национального масштаба, а фильм Бондарчука претендовал стать явлением планетарным. А там иные правила игры. Иные законы восприятия. Бондарчук попытался снять барьеры нашей "особости" и подняться выше этнической достоверности - к правде человеческой. Но не успел закончить работу, и мы уже никогда не узнаем, какой бы стала готовая картина.

Если бы фильм вышел в мировой прокат, как предполагалось, на английском языке и в авторской версии, он занял бы свое место в ряду иностранных экранизаций русской литературы - таких совсем "нерусских", как "Мастер и Маргарита" Анджея Вайды, "Идиот" Акиры Куросавы, "Белые ночи" Лукино Висконти или "Ваня с 42-й улицы" Луи Малля. Поэтому все вопросы, которые вызывает нынешняя провальная телепремьера, адресованы не мастеру, а его наследникам и коммерсантам с Первого канала.

Федор Бондарчук своей работой над завершением фильма, увы, доказал, что ему не перепала даже толика отцовского художественного чутья и такта. Наверняка его первый импульс был благороден: вернуть фильм российским зрителям. Почему он проигнорировал "космополитическую" природу материала, понять труднее, - возможно, просто ее не почувствовал. Но такой кардинальной переплавки в нечто "более родимое" этот материал и не мог выдержать. А дальше вступила в действие режиссура рыночно-клиповой эпохи. Здесь все подчинено экономной "целесообразности", поэтому монтаж, дубляж и оживляж выполнены на скорую руку. Результаты этого ударного процесса наглядно показали народу не замысел ушедшего мастера, а пропасть, в которую скатилось наше кино за ушедшие годы: клиповую привычку скользить по верхам и работать на "пипл", который "хавает". Возникли принципиально иные актерские навыки: лицедействовать на потребу зрителя с попкорном - грубо, без психологических затей, но "круто". Этот примитив мы постоянно наблюдаем в сериалах и особенно в зарубежных картинах, халтурно дублированных на русский. По этим лекалам сделан и дубляж "Тихого Дона" с его "этническими речениями", которые нормальному человеку слушать мучительно стыдно. А так как в арсенале любого актера речь составляет большую половину его мастерства, то об игре Руперта Эверетта или Делфин Форест (на том же пороге 90-х сыгравшей Марину Мнишек в "Борисе Годунове" Жулавского) мы понятия не имеем. Мы ощущаем только постыдную топорность игры Суханова, Будиной и Гармаша. Причем и эти претензии - не к ним, свои таланты давно доказавшим. В кино за все отвечает режиссер. В данном случае - Бондарчук-сын.

Не имеем мы представления и об уровне мастерства, который сохранился у Сергея Бондарчука на 70-м году жизни. В некоторых сценах, особенно массовых, ощущаешь дыхание эпоса, свойственное только этому мастеру. Но ближайшая же монтажная склейка безжалостно срывает этот просторный ритм, переводит все в регистр видеоклипа для мобильника. И если пока трудно судить о том, в какой мере эта премьера поколеблет репутацию Сергея Бондарчука в глазах не слишком эрудированных зрителей, то реноме Федора Бондарчука пострадало очень сильно. Стало ясно, что всплески хорошего кино, которые мы наблюдали в "9 роте", - лишь случайно мелькнувшие и, вероятно, даже не осмысленные протуберанцы семейных генов. Рынок взял верх над ростками художественного вкуса и, вероятно, их придушил. Обещанная лебединая песнь прозвучала кряком скворца, спевшего исключительно в видах итальянской лиры - да и та с той поры ушла в вечность.