Галия Шимырбаева, "Казахстанская правда", 25 декабря

II Международный литературный фестиваль "Полифония" стал в уходящем году, пожалуй, самым значительным событием культурной жизни в Алматы. Одним из его гостей был Бахыт Кенжеев.

Агент дружбы
– Талантливые писатели и просто очень хорошие ребята – Павел Банников и Юрий Серебрянский – умуд­рились каким-то образом найти спонсоров, которые выделили им энное количество денег, – говорит Бахыт, попыхивая сигаретой. – Их, как я люблю говорить, наверное, не хватило бы на один ужин для десятерых в Куршевеле, а вот хватило на фестиваль "Полифония". Он замыслен, чтобы сблизить русскоязычную и казахоязычную культуру. И это мне кажется фантастически важным делом. Я ведь наполовину русский, наполовину казах, и для меня эта проблема существует. Считаю, что должен быть "агентом" такой дружбы.
Последние 10 лет каждый год езжу на "Киевские лавры", литературный фестиваль в Украине, который финансирует замечательный человек Володя Кос­тельман. Он, с одной стороны, является миллионером, а с другой – ударником группы "Ремонт воды". Володя финансирует фестиваль, изначальная задача которого была установить контакты между украинской, русской и белорусской культурой. Многие подружились, стали переводить друг друга, сейчас фестиваль продолжается...
Помню, в 1972–1977 годах в Мос­кве была замечательная поэ­тическая группа "Время". Тусуясь там, я поднимал тост, который звучал очень смешно: "Ну, ребята, пора пить за великий Казахстан". И все – от Волги до Амура – с удовольствием поднимали бокалы… Сейчас в Москве бываю часто, там у меня живет сестренка Галия, но не только в этом дело. Там все-таки центр мироздания в плане литературной жизни на русском языке. И я очень доволен, что приехал в Алматы. Очень!
– Вы много лет живете на другом континенте. Насколько обос­нованы разговоры о бездуховности американцев?
– Это злобная, отвратительная выдумка. Уоррен Баффет, один из самых богатейших людей мира, когда его спросили, сколько он тратит на жизнь, ответил: "Ну как сколько? Дом у меня есть. Я его купил в 1957 году у дантиста". И назвал какой-то провинциальный город и сумму, на которую в Алматы можно купить однокомнатную квартиру. "А деньги? Ну что деньги, – продолжал он. – Знаете, ребята, я вынужден много тратить на свой личный самолет, потому что до сих пор много и тяжело работаю. И мне нужно, нужно быть утром здесь, а вечером там. Это безумно дорого. А вот так на жизнь, думаю, у меня уходит меньше, чем у моей секретарши. Да, да, меньше!" "А вы за то, чтобы богатых людей облагали налогом?" – продолжает допытываться журналист. "Да, целиком, – сказал Баффет. – Я в этом плане вообще социалист. Чем богаче человек, тем больше у него должна быть доля имущественного налога". – "Если введут этот налог, вы сами-то готовы его платить?" – "Конечно. Правда, я уже не такой богатый. Полгода назад я пожертвовал 50 процентов имущества благотворительным фондам".
Билл Гейтс, другой богатейший человек Америки, организовал Клуб миллиардеров, каждый из которых обязался при жизни минимум половину своего имущества отдать в пользу бедных. В этом клубе человек 60. Вот такие странные для нас вещи происходят в этой стране.
Вернусь к Алматы. Сюда приезжаю реже, чем в Москву. Все -таки 17 часов лету! Но, возможно, будут какие-то проекты… В Нью-Йорке, например, выходит журнал на русском языке. И мы скоро хотим сделать номер, посвященный Казахстану. В Алматы я сейчас нахожусь и по этим делам тоже. Казахстанским авторам нужен ведь выход к читателю. В "Новом мире" также выйдут пуб­ликации казахстанских авторов.
Кстати, в Алматы у меня запланирована встреча с Ермеком Турсуновым. Он производит на меня впечатление совершенно своего человека. И кино у него очень хорошее. Посмотрел его "Шал". Замечательная картина.
– Фильм, наверное, вам понравился и потому, что у вас казахские корни.
– Конечно. Я же все-таки Бахыт Кенжеев. Родился в 1950 году в Чимкенте. Дедушка у меня был ишаном Южного Казахстана. Он трагически погиб – его большевики расстреляли в 1923 году. Отец с матерью встретились в Москве, когда папа был там проездом. Через некоторое время приехал, чтобы сделать предложение Елене Николаевне Карасевой, моей маме, руку. И коренная москвичка поехала в Чимкент. А через три года, когда вдруг вспомнили, кем был папин папа, бежали в Москву. Просто сорвались и уехали, в чем были, иначе папу могли арестовать и посадить. А так, может быть, у меня судьба сложилась бы по-другому. На первых порах в Москве мы жили чрезвычайно бедно, вчетвером в подвальной комнате…

Химия и лирика
– Ваш сын Леша, будучи подростком, собирался облагодетельствовать человечество за счет паразитирующих на обществе банкиров?
– Я переехал в 2008 году в Нью-Йорк по семейным обстоятельствам, а сынок живет в Торонто. Хороший вырос мальчик, в гостях у меня бывает часто. Он сейчас не такой уже левый и уже немножко знаменитость. По телевизору выс­тупает с комментариями по политической и финансовой части, но банкиром он не стал сознательно. Я как-то всю жизнь внушал сыновьям (у меня их двое), что счастье не в деньгах, а в том, чтобы жизнь была интересной. Делать деньги из воздуха, будучи банкиром или торгуя акциями на бирже, это нехорошо и даже в известной мере безнравственно. Кирилл, старший сын, тоже совершенно очаровательный мальчишка. Питерец по рождению, он сейчас занимается строительством в Камбодже. И если Леша совершенно европейский мальчик, то в Кирилле очень сильно сказалась казахская кровь, что мне очень приятно.
– В каком году вы эмигрировали?
– В 1982-м. Я не очень хотел уезжать из Москвы, но мне сказали: "Бахыт Шкуруллаевич, вам очень везет. Вы можете выбирать, куда ехать – на запад или на восток. Поскольку вы женаты на канадской девушке, то мы вам советуем выехать все-таки на запад". И мы с женой приняли решение уехать в Монреаль, откуда она родом. Я печатался за границей, у меня в доме была антисоветская литература, приходила либеральная интеллигенция. В общем, за мной числился серьезный состав преступления. Сажать меня было бы нелегко. Мог выйти скандал, потому что благодаря жене была какая-то международная известность. Уезжать не хотелось. Мы с Лорой, моей канадской женой, прекрасно жили в Мос­кве. Но все что ни делается – к лучшему. Язык у меня к тому времени уже был. Во всяком случае я сам считал, что хорошо владею английским. Там, конечно, пришлось его подучивать, но это дела давно минувших дней.
– А чем вы занимались в Союзе?
– Хм… Много чем. По образованию я химик, но в основном зарабатывал переводами. В Питер, например, очень часто ездил по литературным делам. И таким образом у меня там родился сын Кирилл. После окончания химического факультета МГУ по специальности работал четыре года, а потом понял, что не могу разорваться между двумя в хорошем смысле карьерами. На жизнь всегда зарабатывал непоэтическими вещами, но это никогда меня не тяготило. Главное, чтобы работа была более или менее механичес­кая. А химия – это творчество, поэзия – тоже. Мне очень трудно было примирить две творческие работы.

Разные страны, разные люди
– Вы можете вспомнить первые ощущения от переезда в страну с другой системой?
– Ой, это было так давно!
– И вы уже все забыли?
– Нет, все прекрасно помню. Это страшный шок, потрясение. Лора еще студентка, а у нас уже ребенок. В общем, это было серьезное испытание. Хипповый мос­ковский мальчик, попав в другое общество, вдруг мгновенно лишился поддержки всех своих московских друзей и стал совершенно нищим. Лорка, конечно, чудесная женщина, но что касается области практической жизни… Она – гуляющий в облаках интеллигент, и мне, конечно, пришлось самому кормить семью с первых дней пребывания в Канаде.
Я никогда не был так несчастлив, как первые три года в Канаде. Тогда я думал: "На Западе, конечно, рай настолько, насколько Господь разрешает устроить рай на земле. Но местные жители никогда этого не поймут, потому что им не с чем сравнивать. А мы никогда не сможем пользоваться им как чем-то родным, потому что у нас корни в другом месте". Такой вот парадокс, хотя многие ассимилируются на западе стопроцентно. В Нью-Йорке я дружу с кругом друзей своей нынешней жены.
– …Лоры, которая родом из Монреаля?
– Нет. С Лорой мы уже разошлись давно. Так вот, обширная коллекция нью-йоркской интеллигенции, друзей жены, из-за которой я переехал в Нью-Йорк, воспринимает меня как "мужа Лены". Это очень смешно, потому что раньше женщина рядом со мной всегда была "жена Бахыта".
Все друзья моей жены подтвердили дипломы или получили образование там, хотя это очень трудно. Сама она по-английски говорит не только без акцента – у себя в департаменте считается лучшим специалистом по английскому языку. При этом среди ее многочисленных друзей американцев можно пересчитать по пальцам. Все ее русскоязычные знакомые интегрированы в американскую жизнь. Кто-то из них позажиточнее, кто-то – победнее, но все состоявшиеся, неудачников среди них нет. И тем не менее дружат только между собой и женятся, как правило, только друг на друге. Смешанные браки фантастически редки, удачных среди них мало. Я с Лорой, своей женой-канадкой, прожил много – 20 лет. Но она, свободно говорящая по-русски славистка, немного ненормальная в этом плане, белая ворона, словом. Таких смешанных браков, чтобы долго-долго существовали, в нашей нью-йоркской компании знаю, может, три-четыре. Американец или канадец категорически ничем не хуже, чем русский, а может, и лучше. Он умеет работать, он домовитый, бережливый, симпатичный, жену не бьет.
– Почему же все-таки наши женщины в своем большинстве не хотят выходить замуж за их благородных мужчин?
– Я и сам не понимаю этого. Наверное, всем хочется рядом своего, понятного и близкого человека. Браки в Квебеке между англоязычными и франкоязычными канадцами тоже исключение. А вот в России в этом плане всегда было по-другому. Там много смешанных браков. Я сам продукт такого союза. Мои родители прожили счастливую жизнь. Между казахами и русскими всегда были особые отношения. Мамочку в семье отца всегда принимали как родную.
– Что вам вспоминается сейчас из детства и юности?
– Вспоминаю сейчас свое детство – и перед глазами каникулы в Казахстане. Когда мне было семь лет, в Алма-Ате однажды прожил полгода. Это, может быть, самое лучшее время в моей жизни. Потом я ездил в Чимкент и Ташкент, где жили мои казахские тетушки. И они тоже приезжали к нам в Москву. Короче, это было живое общение. Связи никогда не обрывались.
Нояна Болатбекова, покойного уже двоюродного брата, я считал родным. Ему я обязан тем, что уже во взрослом возрасте у меня возобновились контакты в Алматы. Брат, чрезвычайно талантливый и по столичному продвинутый человек, дал мне много жизненных уроков. Прежде всего – любви к семье. На него все его родные могли положиться на 150 процентов. Причем он помогал всем нам абсолютно бескорыстно. Его утрата была для меня страшным потрясением. Алматы без него стал для меня другим, с менее яркими красками…