Александр БОНДАРЕНКО, "Красная звезда", 5 марта

Пятьдесят лет тому назад - 5 марта 1953 года - скончался Иосиф Виссарионович Сталин. Мы не будем пытаться дать всеобъемлющую оценку деятельности этого человека, тридцать лет руководившего великой страной в сложные периоды ее существования - индустриализации, коллективизации, Великой Отечественной войны, восстановления народного хозяйства... Мы предлагаем вашему вниманию рассказ человека, непосредственно и не единожды общавшегося с Иосифом Виссарионовичем, работавшего под его руководством, - Николая Константиновича Байбакова, последнего из ныне здравствующих народных комиссаров сталинской эпохи.

Наша справка.

Н.К. БАЙБАКОВ, родился в 1911 г. в городе Баку. Окончил Азербайджанский нефтяной институт; с 1940 года – заместитель, с 1942-го - первый заместитель народного комиссара нефтяной промышленности; в 1944-м назначен наркомом, затем – министром нефтяной промышленности. В 1955 – 1957-м и 1965 – 1985 гг. – заместитель Председателя Совета Министров СССР, председатель Госплана СССР. В настоящее время - главный научный сотрудник Института проблем нефти и газа РАН. Вице-президент Общества российско-азербайджанской дружбы.

- В первый раз я увидел Иосифа Виссарионовича Сталина в 1940 году на совещании в Кремле, где мне было поручено сделать сообщение о состоянии нефтяной промышленности. Потом мне пришлось несколько раз бывать на заседаниях в кабинете Сталина, делать сообщения, потому что нашим наркомом был тогда Лазарь Моисеевич Каганович, неспециалист в этой области… Сталин очень беспокоился о нефти, интересовался состоянием нефтяной промышленности, и, как мне кажется, ему нравилось, когда я рассказывал о перспективах нефтедобычи в СССР.

Кстати, замечу, что с Кагановичем работать было очень трудно. Известно, что когда нам говорили, что Сталин пошел отдыхать, это означало, что вслед за ним уходили отдыхать и все члены Политбюро. Но Лазарь Моисеевич имел другое настроение! Он ночью вызывал нас и говорил: к завтрашнему утру (это к 11 часам!) вы должны подготовить документы на имя Сталина. Приходилось ночью брать задание, до утра работать, а утром все начиналось как обычно, словно бы мы только что в наркомат пришли.

Иногда таким образом приходилось по два-три дня не спать. Но мы были молодыми, здоровье крепкое - не ругались. Хотя это непорядок был, конечно, и здоровью вред эти бессонные ночи наносили… Так что я не могу приветствовать тот режим работы, который был раньше. Поэтому потом, когда я был наркомом, министром, то никогда не заставлял своих товарищей, чтобы ночью работали. Но вот там, где нужно – уже в силу необходимости, когда где-то аварии, фонтаны и т.д., - там уже люди ехали и занимались ликвидацией случившегося…

Я вспоминаю июль 1942 года... Вызвал меня Сталин: "Товарищ Байбаков! – сказал он, как всегда, с ударением на второй слог моей фамилии. - Вы знаете, что нефть – это душа военной техники?" Я набрался смелости и говорю: "Товарищ Сталин! Это не только душа военной техники, это и душа всей экономики страны!" - "Ну, правильно. Так вот, я хочу вам сказать, что вы должны немедленно вылететь на Кавказ и будете отвечать головой за состояние дел в нефтяной промышленности!"

Кавказ тогда был основной базой нефтяной промышленности страны - из 32 миллионов тонн нефти, добытых в 1940 году, 27 миллионов приходило из Азербайджана.

Я говорю: "Товарищ Сталин! А что мне, собственно, делать? Когда уничтожать промыслы, если это потребуется?"

"Товарищ Байбаков! – неторопливо отвечал он. – Вылетайте на Северный Кавказ, встречайтесь там и держите тесный контакт с Семеном Михайловичем Буденным, он отвечает за Северо-Кавказский фронт. Имейте в виду: если вы оставите хоть каплю нефти немцам, мы вас расстреляем. Но если вы уничтожите промыслы, а немец не придет и мы останемся без нефти, мы вас тоже расстреляем".

"Товарищ Сталин, а какая альтернатива?"

"Учтите, Гитлер сказал, что если он не захватить кавказскую нефть, он проиграет войну. Поэтому летите и принимайте меры. Будете отвечать головой!"

Могли ли действительно меня расстрелять? Может быть… Хотя, вы знаете, Сталина никогда не боялся, но я был очень дисциплинирован в выполнении его указаний. Кстати, Сталин ведь никогда не принимал каких-то опрометчивых решений, он всегда всех выслушивал внимательно, и когда я ему все рассказывал подробно, то только тогда он давал соответствующую команду.

На следующий день я вылетел, нашел нефтяников наших, создал там штаб своего "нефтяного фронта", дал команду подготовиться к ликвидации промыслов: немец прорвался в Ростов и быстро двигался в южном направлении. Я сел на самолет – у меня был маленький У-2, облетел фронт. Впрочем, уже его практически не было, немцы гнали наших здорово. Реагировать на обстановку следовало надлежащим образом - ведь на то, чтобы уничтожить хотя бы одну скважину, требуется очень много времени...

Я высадился в станице, где был штаб Северо-Кавказского фронта, встретился с маршалом Буденным, говорю: "Семен Михайлович, давайте немедленно команду уничтожать промыслы! Иначе немец их захватит!"

Не подумайте, дело не во мне, не в том, что Сталин сказал, что я могу быть расстрелян. Задачу ликвидации промыслов, чтобы не дать немцам ни одной тонны добыть, надо было ставить выше себя. Ведь немец в нефти крайне нуждался! Поэтому он так и рвался на Кавказ.

Мне было тогда 30 лет, и потому Семен Михайлович мог себе позволить снисходительно сказать: "Коля, не торопись! Ты не видел, как моя кавалерия уничтожила немецкие танки!" - "Не видел, - говорю, - но не думаю, чтобы это могло быть так!" "Пойдем, я покажу!" - предложил маршал.

Действительно, он показал мне 10 или 11 танкеток – танкеток, не танков, которые кавалеристы действительно забросали керосиновыми бутылками и зажгли. Когда немцы из люков выскакивали – их расстреливали и рубили… Уничтожили всех.

Говорю: "Семен Михайлович, мне кажется, это случайность – оторвались танкетки, увлеклись… Дайте команду!" - "Нет, не дам!" Тогда я говорю: "Позвольте мне самому принимать решения!" - и по телефону дал команду "номер один" в Хадыжи, центр нефтяной промышленности, где был мой штаб. Эта команда означала уничтожать тамошние малодебетные скважины...

Дня за три или четыре мы выполнили все мероприятия, связанные с ликвидацией промыслов - не только скважин, но и электростанций и всего прочего. Так что за те полгода, что немец оккупировал Краснодарские промыслы, ни одной скважины он восстановить не смог!

Впрочем, когда мы его прогнали и пришли обратно, тогда мы тоже не могли их восстановить, потому что технологию такую придумали – загоняли железобетонные пробки в забои и скважины, и нефть оттуда уже не шла… Пришлось нам бурить новые скважины.

Немец тогда добрался почти до Грозного, и там мне тоже пришлось принимать участие в подготовке промыслов к уничтожению. К счастью, оттуда немца удалось отбросить, потому что Сталин дал из своего резерва две или даже три дивизии, которые были переброшены из Сибири по Турксибу, потом перевезены через Каспийское море... Вот и начали здесь немца отбивать.

После того как его отбросили обратно к Ростову, я вылетел в Уфу, в Башкирию, куда был эвакуирован Наркомат нефтяной промышленности, и там я уже занялся нормальным обеспечением фронта горючим… В этой связи Сталин меня опять вызвал: "Что нужно для того, чтобы восстановить нефтяную промышленность?" "Товарищ Сталин, многое нужно! Деньги нужны и, самое главное - оборудование".

Война, как известно, потребовала прекращения выпуска гражданской продукции. В частности, свердловский "Уралмаш", мощнейшая организация, которая давала буровое оборудование для нефтяной промышленности, стал делать танки. Перевели на военные заказы и наши заводы в Горьком... Обо всем этом я говорил Сталину, просил его, чтобы все восстановить, и он действительно дал команду, после чего мы и начали двигаться вперед. Заработал "второй Баку" между Волгой и Уралом - Башкирия, Куйбышев, Бугуруслан, Оренбургская область и далее Казахстан, Эмба... Могу сказать точно, что движению нефтяной промышленности дал толчок товарищ Сталин! А продолжили его указания по развитию этой промышленности все остальные, его преемники...

До войны мы давали 32 миллиона тонн, после войны – 19, потом восстановили и начали двигаться вперед. И дошли в 1988 году до 624 миллионов тонн… Вот только, к сожалению, сегодня мы проедаем те запасы, которые мы создавали во время Советской власти. А это, скажу я вам, большая опасность - мы можем оказаться в очень тяжелом положении…

Прямо скажу: за многое я очень благодарен Сталину. Иосиф Виссарионович, конечно, основательно проявил себя в хозяйственной деятельности. Кстати, он знал, что исполнителем прежде всего является государство, а не партийный аппарат. Хотя Совет Министров - хозяйственное руководство - был тесно связан с партийным руководством, и когда мы готовили какие-нибудь серьезные документы в Совмине, то обязательно давали их в ЦК, обсуждали на Политбюро…

Я вообще сторонник того, чтобы и сегодня был Сталин, но без репрессий, потому что простить ему гибель многих невинных людей, конечно, нельзя. Я знал, как гибли люди, не виновные ни в чем. Хотя в этой гибели значительную роль сыграли Берия и Каганович, так что напрасно он прислушивался к двум этим лицам…

Рассказ Николая Константиновича БАЙБАКОВА не содержит, разумеется, какой-то всеобъемлющей характеристики Генерального секретаря. Бывший нарком говорит только о том, что касалось его ответственности и именно в этом, думается, особая ценность этих воспоминаний. Чем больше проходит времени, тем, наверное, легче давать оценки историческим личностям. Но, думается, оценка современника представляет гораздо больший интерес, нежели характеристика историка. Ведь в конце концов исторические выводы основываются не только на документах, но и на воспоминаниях тех, кто был рядом.