Ботагоз ТОРГАЕВА, "Страна и мир", 16 декабря
Казах, имевший христианское имя - Николай Степнов, очарованный странник, покинувший кыпчакскую степь, чтобы совершить кругосветное путешествие длиною в четыре года, один из вождей Тургайского восстания 1916 года, романтик-большевик, совершивший в 1918 году по заданию Ленина легендарный поход через Каспийское море для доставки оружия на Актюбинский фронт. Алиби Джангильдин навсегда останется в памяти народа как бесстрашный комиссар, вооруживший казахов.
В 2004 году исполнилось 120 лет со дня рождения государственного деятеля, человека-легенды Джангильдина Алиби Тогжановича, всю свою жизнь посвятившего свободе и независимости своего народа. В День Независимости Республики Казахстан мы предлагаем вниманию читателей интервью с его сыном, Чингизом Алибиевичем Джангильдиным.
- Чингиз Алибиевич, расскажите, каким был Алиби Джангильдин отцом? Каким он Вам запомнился?
- Свой первый асату я получил на родине предков, в Костанайской области, куда меня десятилетним ребенком привез отец. Меня, мальчишку, выросшего в городе, обедавшего за сервированным столом, немного удивило, что бешбармак чужой человек набирает щепотью, и кладет прямо в рот ребенку. И когда почтенный аксакал, у которого мы сидели в гостях, подозвал меня, чтобы дать асату, то я пошел неохотно и неуверенно посмотрел на отца, и когда я встретил его строгий взгляд, то понял, что это нужно принять как дар. После того, как я получил асату, отец смотрел на меня уже тепло и ласково…
Он был внимательным, всегда интересовался моей учебой, знал всех моих учителей. Мое детство было веселым и радостным, я рос в атмосфере семейного уюта и тепла. Наша семья - это семья большевиков и алашординцев, папа моей мамы Асфендияр Кенжин был активным и авторитетным членом "Алаш-Орды". В годы сталинских репрессий он был расстрелян, а его жена Жаннета Рамазановна была отправлена в знаменитый концлагерь "Алжир". Но что поразительно, моя мама никогда не говорила плохо о Сталине, более того, она его уважала. Я говорил: "Почему, мама? Он же расстрелял твоего отца!" А она отвечала: "Нет, Сталин не виноват. Он не знал". Интересно и то, когда в 1953 году умер Сталин, вся страна находилась во всеобщей скорби и трауре, а мой отец - коммунист и комиссар, - наоборот, держался спокойно. И мама, не выдержав, спросила: "Почему ты так спокоен?" На что отец ответил: "Для всех было бы лучше, если бы это произошло десять лет назад, в переломный период Великой Отечественной войны, в 1943 году". Отец считал, что если бы Сталин ушел из жизни в 1943 году, то не было бы второго витка репрессий.
А что касается "Алаш-Орды", то в нашем доме никто никогда не говорил худого слова об алашординцах. У нас постоянно были Кенжины, Байкадамовы, Кара-тлеуовы и многие другие, но не было гостей - членов Центрального Комитета или других высокопоставленных чиновников, министров. В основном нашими гостями были люди искусства. Отец дружил с Натальей Сац, которая в то время работала в Театре юного зрителя.
Он очень любил музыку, поэзию. В дом часто приходил Абдильда Тажибаев, Затаевич, которому отец давал варианты народных казахских песен. Кстати, у Затаевича в воспоминаниях это где-то есть. Помню, мама играла на рояле, а отец пел. Ох, и голос у него был! Сильный, красивый! Я читал в одной статье Мухтара Шаханова, что Алиби Джангильдин спел народную казахскую песню на сцене Большого оперного театра, в Москве. Тогда были декады искусств народов Союза, и в одну из таких декад мой отец, будучи в составе казахстанской делегации, пел на знаменитой сцене. А дома они с мамой пели дуэтом, и все вместе, с гостями нашего дома. Мама - молодая, красивая хозяйка - сидела вместе с отцом во главе стола. Он очень сильно ее любил, а она относилась к нему с почтением и уважением. Любила его любовью дочерней, ведь она была младше него на целых 30 лет, отец знал ее еще ребенком. Но он никогда не показывал разницу в возрасте, своего превосходства. И когда ее маму, Жаннету Рамазановну, освободили из "Алжира", то отец сразу же решительно сказал: "Давай, забирай ее к нам! Она будет жить с нами!" И мы жили вместе с Жаннетой Рамазановной и с тетей Юлией Асфендияровной.
- А чему учил Вас отец?
- Он любил мне читать "Тысячу и одну ночь". Я помню, у нас дома было довоенное издание, полное собрание сочинений, девять томов. Я любил забираться к нему в постель, а он мне говорил: "Ну, давай. На чем мы остановились?" И так мы могли читать часами, а потом начинали делиться впечатлениями, пересказывать. Помню его интонации, не нравоучительные, не назидательные, он старался ненавязчиво навести меня на мысль, чтобы я понял сам.
- То есть, он относился к Вам мягко?
- Не всегда. В те годы в кинотеатрах шел модный фильм "Тарзан", и мы, чтобы посмотреть его, убегали с занятий, и так я запустил географию. И отец, когда узнал об этом, показал, что может быть далеко не мягким. И наоборот, однажды мы поехали к нашим родственникам в деревню, и все ребята верхом на конях поскакали в соседний аул смотреть проходившую там байгу, и я вместе с ними. Дома никого не предупредил, мать в панике, отец послал джигитов искать меня. И когда мы вернулись, то отец был даже доволен, что я верхом на коне проскакал туда и обратно, не отстал от ребят, буквально родившихся на лошадях.
Отец многое мне дал, многому научил, я всегда с интересом смотрел, как он общается с людьми, с каким уважением все к нему относятся. Помню, к нам домой приезжал великий Джамбул, они с отцом долго общались, разговаривали. Джамбул-ата всегда перед сном спрашивал у моей мамы: "Где мой айран?"
- А рассказывал ли Вам Алиби Джангильдин об Амангельды Иманове?
- Да, конечно, они были друзьями детства, вместе росли в одном ауле. Он отзывался о нем, как о надежном и верном друге и товарище. Амангельды Иманов был степным батыром, его уважали бедняки и боялись баи, именно он вместе с моим отцом был вождем национально-освободительного и антифеодального Тургайского восстания 1916 года. У нас дома часто бывал его сын - Шора. И когда в 1952 году в Алматы устанавливали памятник Амангельды Иманову, то отец, несмотря на то, что очень сильно болел и плохо себя чувствовал, поехал открывать памятник и взял меня с собой. В памяти осталось какое-то чувство неловкости за отца, за то, что он такой старенький, что с трудом стоит и говорит, и чувство облегчения, когда наконец-то все кончилось, покрывало упало, и я смог взять отца за руку. Но я понял, что отец до конца своих дней был верен их старой дружбе.
А в 1953 году папы не стало… Прощание с ним было в Государственном Академическом оперном театре имени Абая. В памяти осталась тьма людей. Люди, люди, люди… Все подходят, что-то говорят, целуют, гладят по голове… И все как-то не верилось… И помню, что пришел Даниал Керимбаев, Председатель Президиума Верховного Совета КазССР, он очень уважал отца. Мы пешком, вся процессия, с улицы Калинина дошли до кладбища на Ташкентской. Д. Керимбаев шел рядом со мной, а Тангир, старший брат от первого брака отца, держал меня за руку… На этом кладбище я впоследствии рядом с отцом похоронил свою маму…
- Чингиз Алибиевич, Ваш отец был великим человеком, всю свою жизнь посвятившим борьбе за свободу и независимость казахского народа. Расскажите, пожалуйста, говорили ли у Вас дома на подобные темы?
- Если бы сейчас был жив мой отец, то он сказал бы, что наш народ живет в такое время, о котором мечтали и за которое боролись наши предки. У них была ясная цель: чтобы Казахстан стал независимым и имел свою государственность. А сегодня мы живем в независимом Казахстане. И огромная заслуга в этом нашего Президента Нурсултана Назарбаева.
Об этом мечтали и алашординцы, об этом мечтал и мой коммунист-отец вместе с народным батыром Амангельды Имановым. О чем мечтали представители казахской интеллигенции? Чтобы была автономия, а через автономию уже свое государство. Но алашординцы видели автономию в составе Российской империи. А мой отец и Амангельды Иманов после восстания в Тургае искали пути и ходы, даже через мусульманский Восток. Алаш-Орда же, если вспомнить, была неоднородной, они обсуждали два варианта: или Туркестан, или Россия. Казахская интеллигенция, которая училась в России, тяготела, естественно, к России.
В то время отец и его соратники поняли, что восстание может быть подавлено, и поэтому рассматривали варианты ухода в страны мусульманского Востока. Отца, который знал несколько языков, отправили к эмиру Бухарскому для обсуждения возможных путей отхода. Но в то же время, отец в своих воспоминаниях пишет, что инстинктивно чувствовал близость и неизбежность революции в России. А потом, когда она в 1917 году все-таки произошла, у людей стали формироваться другие идеи. Тем более, после того, как Ленин выдвинул лозунг - право нации на самоопределение. И Октябрьская революция стала спасением для казахов, как для нации. Не случись ее, может быть, казахов не было бы уже как народа, не говоря уже о своем государстве.
Но нельзя также забывать и о том, что незадолго до этого, после февральской революции 1917 года, царские карательные отряды продолжали свирепствовать в Степи: уничтожали аулы, угоняли скот, убивали мирных жителей. Все это подвигло моего отца выехать в Петроград и рассказать обо всем, что происходит в Тургае. И ему удается выступить на трибуне Государственной Думы России и раскрыть все бесчинства, происходящие в казахских степях, о которых не знал бушующий Петроград. Он потребовал, чтобы Госдума отозвала карательные отряды уже бывшей царской армии…
70 лет после Октября просуществовал Советский Союз, и только Нурсултан Назарбаев сумел превратить республику в истинно суверенное, независимое государство Казахстан. И это уже навсегда. И здесь, как говорится, не убавить и не прибавить.
- А кому на прошедших выборах Вы отдали свой голос?
- Я голосовал за действующего Президента Казахстана. Нурсултан Назарбаев - человек, который дает обещания и выполняет. Дальновидный политик, прагматик и в то же время романтик. К примеру, Астана - это не только полет мечты, но уже и реальность. С ним мы всегда будем двигаться в нужном и правильном направлении.
- Чингиз Алибиевич, Ваш отец прожил интересную, богатую событиями жизнь, полную приключений и борьбы, он достиг многих вершин, опередил свое время, занимал пост заместителя Председателя Президиума Верховного Совета КазССР. Вы не хотели продолжить дело своего отца?
- Нет. Более того, я делал все наоборот. Когда в 1953 году отец ушел из жизни, все как-то сразу изменилось. Если в доме всегда было много народу, было весело и радостно, то после его кончины дом посещал узкий круг родственников. Мне было 13 лет, возраст, в котором ребенку, тем более, мальчишке нужна сильная, властная рука отца. Я скучал по нему. Но в то же время мне помог преодолеть и пережить этот момент опять же мой возраст: начались мальчишеские дела, ровесники, спорт, улица, все это меня захлестнуло. Потом, когда я стал студентом, поступив в КазГУ на факультет биологии, то мне начали говорить: "Ну, ты что? Сын Джангильдина вроде. Так нельзя".
- Как "так"?
- Мы уже находились под влиянием западных веяний, слушали джаз, носили узкие брюки. Нас называли стилягами. И мы это делали не для того, чтобы отличиться, это было действительно все интересно. В студенчестве я решил, что буду самим собой. Про меня говорили: "Сын Джангильдина, ему все можно". Помню, один профессор сказал: "Сын Джангильдина будет аспирантом у академика, который быстренько сделает из него кандидата, и все пойдет дальше по сценарию". Я сказал: "Нет, не пойду. Я хочу быть микробиологом, и я буду им". Перешел на вечернее отделение и стал работать в лаборатории микробиологии. Все думали, что я пойду по стопам отца, пойду по проторенной им дороге. А я делал как раз все наоборот. После армии родственники хотели устроить меня на работу в ЦК комсомола, но я сказал: "Нет, я сам сделаю свою судьбу". И уехал на полуостров Мангышлак. Вообще, чувство противоречия было развито у меня сильно. А потом очутился вообще на Камчатке, семь лет работал на Дальнем Востоке. Когда вернулся в Алма-Ату, мне было уже 35 лет, и тогда я случайно попал в профсоюз. Оставалось два дня до разрыва северного стажа, где год шел за два. Я ведь работал научным сотрудником лаборатории Тихоокеанского Института рыбного хозяйства и океанографии, занимался гидробиологией, каждый год были морские экспедиции.
- Наверное, домой мор-ских звезд привозили?
- Да все привозил, и морских звезд, и ракушек, и рыб сушеных. Как-то из одного рейса я привез в Музей Института дельфина-белобочку, запутавшегося в наших рыболовецких сетях. Детям нравилось, я любил им рассказывать про подводную жизнь, про морские экспедиции. Мне доводилось работать и в Северном Ледовитом океане, и у берегов Америки. Однажды рядом с нами играла стая китов, и мы опасались, как бы они ненароком не перевернули нашу шлюпку.
- И Вы решили оставить море и вернуться домой?
- Да. Уже надо было думать о семье, быть рядом с родными и близкими, подрастал старший сын Алиби. Первое время, когда я приехал в Алма-Ату, меня стали спрашивать: "Вы - сын Джангильдина?" Вначале мне это очень не нравилось, а потом я стал понимать роль отца. Увидел, что его знают и уважают, о нем помнят. Понял, что таких людей, как мой отец, не забывают. Постепенно пришло осознание, я стал проникаться его идеями. Особенно почувствовал это после распада Союза. Кстати, я подписывал в Доме дружбы Декларацию о независимости суверенного Казахстана, а потом осенью Парламент эту Декларацию принял.
- Скажите, сколько у Вас детей?
- У меня трое детей, старший сын Алиби и двойняшки Асет и Алтынай. Старшего сына я назвал в честь своего отца. Я узнал о его рождении, когда находился в морской экспедиции. Это было неожиданно, мы в море, и вдруг идет включение, и объявляют: "У нашего начальника рейса Чингиза Алибиевича родился сын! Поздравляем!" Я приказал дать салют в честь моего сына и передал домой, чтобы его назвали Алиби, в честь деда. У него два высших образования, он закончил исторический факультет КазГУ им. аль-Фараби и магистратуру Бирмингемского университета в Великобритании. Сейчас он работает в Казахстанско-Британском техническом университете, ему нравятся инновационные подходы и то, что он имеет возможность общаться на английском языке.
Второй сын - Асет, юрист по образованию, в последнее время он стал увлекаться журналистикой, пишет статьи. Дочь Алтынай - экономист, работает главным бухгалтером на одном из предприятий.
- Чингиз Алибиевич, наш номер выйдет в День Независимости Казахстана. Что бы Вы пожелали нашим читателям?
- Для всех нас декабрьские события 1986 года были потрясением. Я скажу о своих чувствах. Вначале было непонятно. Никто не ожидал такого хода, что так уйдет Димаш Ахмедович. Вдруг и неожиданно. И что вместо него поставят человека из Москвы. И пренебрежение Москвы к желаниям народа Казахстана, не только к казахам, а ко всем живущим в республике, привело к такому всплеску.
Мой старший сын Алиби тогда учился в 9 классе 120-й школы. Нас всех предупредили, чтобы наши дети не лезли в это националистическое движение. И я переживал за сына, потому что еще задолго до этих событий в разговорах с ним о плановом хозяйстве, советской идеологии чувствовалось, что молодежь не воспринимает существующего строя и критикует его. Сын говорил: "Нет, папа, все не так. Экономика не так должна развиваться". Он говорил о частной собственности, о конкуренции. И поэтому я боялся, что он выйдет - и попадет на площадь. Жене я сказал, что в случае плохого исхода я выложу партбилет, но сына никому не отдам!
Вспоминаю письмо, подписанное нашей казахской интеллигенцией, о том, что это неправильное движение, и что они не поддерживают нашу казахскую молодежь, что их научили… А вот потом пришло понимание. Понимание того, что это было то чувство свободы и независимости, которое в первую очередь выплеснулось у молодежи. Свобода и независимость заложены в нас генетически, от отцов наших, дедов и прадедов. Поэтому считаю, что у нас прекрасная молодежь, которой я горжусь. Поздравляю всех казахстанцев с Днем Независимости Республики Казахстан!
- Спасибо за интересную беседу. |