Эрик АУБАКИРОВ, "Экспресс-К", 16 октября

Алматы хранит память о японских военнопленных. Эта память - в людской памяти и в домах, которые они построили: старый аэропорт, здание "Турксиба", расположенное на перекрестке улиц Богенбай батыра и Панфилова, Дом ученых и магазин "Голубой экран" на углу улиц Пушкина и Жибек жолы, комплекс зданий Академии наук, ряд жилых домов, расположенных по улице Абая и на первой Алма-Ате.

"Построено пленными японцами" - для жителей нашего города это уже марка, своего рода знак качества: значит, надежно, крепко и на века. Японцы не признавали брака или халтуры, которыми грешили наши строители, гонявшиеся за планом. Если их торопили, японцы дружно кричали: "Не надо пахай! Пахай не надо!".

В основном пленных использовали на лепных и отделочных работах. В то время модно было подсыпать в мраморную крошку слюду, отчего восточные орнаменты переливались на солнце. Японцы к порученному делу относились с большой ответственностью, артистизмом и выдумкой. Один старый строитель, бывший в то время прорабом "Зеленстроя", рассказывал, что, когда они разбивали какой-то сквер, к нему подошел бригадир японцев и предложил устроить в сквере сад камней. Прораб махнул рукой: мол, не до этого, но настырные японцы несколько дней в свободное время что-то размечали на территории и в конце концов притащили какие-то камни и построили свой сад камней.

Первые японские военнопленные появились в Алма-Ате еще до Великой Отечественной войны - в 1939 году, после боев на Халхин-Голе. Их было немного, около 3000 человек. Строили они в основном жилые дома и особенно школы - в те годы в Алма-Ате шло интенсивное строительство учебных заведений. Кроме того, японцы начали асфальтировать первую дорогу города - проспект Ленина. Запрягали в арбу с котлом гудрона верблюда, затем под котлом разводили огонь и начинали раскидывать асфальт, тут же его трамбуя. Заодно самураи построили двухэтажную школу на улице Джамбула, сейчас там размещается детская музыкальная хоровая школа "Елим-Ай". Те японцы были отправлены домой в конце 1940 - начале 1941 года.

Во время Великой Отечественной войны в Алма-Ате пленных не было, город и так задыхался от перенаселения: тысячи эвакуированных и беженцев, перемещенные в Казахстан заводы, предприятия и научные учреждения. В 1943-1944 годах в Казахстан прибывают первые эшелоны с пленными немцами. Сведений о их пребывании в Алма-Ате я так и не нашел, никаких документов нет. Такое впечатление, что в южной столице военнопленных фашистской армии вообще не было. Хотя на старом кладбище есть уголок захоронений немецких солдат: тринадцать фамилий, причем две из них - итальянская и венгерская.

В основном немцы работали в Восточном и Центральном Казахстане. Джезказганский медеплавильный завод на 80 процентов построен ими, в Караганде они работали на шахтах, в Лениногорске - на рудниках. Много жилых домов и предприятий Семипалатинской и Восточно-Казахстанской областей возведено руками немецких, итальянских и венгерских военнопленных. Есть знаменитый лагерь NN29. Сюда в 1943 году начали прибывать первые солдаты, попавшие в плен под Сталинградом. Поголовно помороженные, умирающие от голода, завшивленные, они привезли с собой брюшной тиф. Эпидемия охватила и местных жителей, и только самоотверженность советских врачей спасла жизнь многим пленным немцам.

Вообще, рассказы о жестоком отношении наших солдат и жителей к пленным не имеют под собой никакой почвы. Немцам, конечно, не симпатизировали, но относились по-человечески, иногда даже дружелюбно. Питались они не так уж плохо, во всяком случае, гораздо лучше, чем наши родные зеки и местное население. Суточная норма ржаного хлеба на пленного составляла 600 граммов, офицерам и больным половина хлеба выдавалась белым пшеничным. Кроме того, давали овощи, мясо, жиры, табак. Для итальянцев в лагерях даже наладили отлов лягушек и черепах. А когда появились японцы, учитывая их менталитет, им стали выдавать на человека по 300 граммов белого хлеба и риса ежедневно. Бывший японский военнопленный Киути Нобуо вспоминал: "Японцы любили есть рис, поэтому нам выдавали эту пищу, которая в то время в СССР была на вес золота. Однако риса нам давали довольно мало, поэтому иногда, притворившись японцем, за рисом приходил немецкий солдат".

Кроме того, тем пленным, кто был занят на тяжелых физических работах, норма выдачи продуктов увеличивалась на 25 процентов. Среди них даже начали вводить социалистическое соревнование: тем, кто выполнял производственный план на 100 процентов, выдавалась дополнительная пайка за перевыполнение - хлеб и табак. Пленные получали за свою работу деньги, немного, конечно, но кое-что купить в тюремной лавке они могли. Некоторые делали различные поделки из металла и дерева, а потом обменивали их у местных жителей на продукты. Наши люди всегда отличались добродушием и были незлопамятны, поэтому они подкармливали пленных. Тот же Киути Нобуо вспоминал: "Попробовал поработать косой. У молоденькой девушки все получается так ловко, а у меня только пот течет. "А все потому, что нельзя вертеть спиной, - смеется девушка и дает мне картошку. - На, япоша, возьми". В этой стране девушки такие добрые".

Конечно, не стоит представлять идиллическую картину отношений между победителями и побежденными. Война есть война и враг есть враг. И расстреливали пленных, и казнили, были и самосуды. Немецкий бортстрелок с "Юнкерса" Клаус Фритцше вспоминал, как их самолет подбили над Каспием. Подобрали их советские рыбаки, большинство из которых были женщины. Увидев фашистского майора с Железным крестом на груди, они затащили его в трюм и просто забили до смерти. Понять их можно: за день до этого такой же "Юнкерс" потопил в море советский транспорт, на котором плыли их друзья и родственники.

В лагере NN 45, который находился недалеко от Усть-Каменогорска, расстреляли трех японцев, которые, убив охранника, пытались бежать. Казнили военных преступников, таких как генерал СС Гельмут Беккер, командир дивизии "Мертвая голова", прославившийся своими злодеяниями в Польше и России. Но расстреливали пленных только после военного трибунала, когда их вина была доказана. Казней без суда и следствия, какие творили эсэсовцы в концлагерях над советскими военнопленными, у нас не было. Об этом говорит простая статистика. Если из советских солдат, попавших в немецкий плен, выжили 40 процентов, то из советских лагерей в фатерлянд вернулись 75 процентов военнопленных.

Живым из плена вернулся даже Эрих Хартман, летчик-ас всех времен и народов. Вот уж кого наши хотели расстрелять, тем более что он давал к этому множество поводов: отказывался выходить на работу, устроил бунт среди пленных. Хартман неоднократно сидел в карцере, был лишен права переписки. Но ничего, отсидел десять лет в лагерях и вернулся домой ярым противником коммунизма, но с большой симпатией к простым советским людям.

Многие из пленных, конечно, умерли от голода, холода, изнурительной работы, болезней, особенно туберкулеза и пневмонии, но все эти беды были и у советского народа. Просто уроженцы Западной Европы или Японии - стран с мягким климатом - не были приспособлены к суровому казахстанскому климату. Особенно студеной выдалась зима 1946 года - морозы достигали 40 градусов. Многие пленные еще не смогли адаптироваться, еды катастрофически не хватало - в общем, в первый мирный год смертность среди пленных была высокой. Так, в Восточно-Казахстанской области из 8 тысяч японцев от пневмонии и туберкулеза погибли в первый год 175 человек. Чуть ли не через день к баракам подъезжали сани, трупы закидывались в возок, и лошадь двигалась привычным маршрутом на кладбище.

Японская военная форма для нашей зимы не годилась, и поэтому им выдавали нашу одежду. Старожилы Алматы рассказывают, что японцы зимой ходили в изношенных полушубках и суконных красноармейских буденовках. К чести лагерного начальства, в особо сильные морозы оно не выпускало пленных работать. В летнее время самураи предпочитали ходить в своей форме и брезентовых тапочках на деревянной подошве. Некоторые щеголяли в кирзовых сапогах, выменяв их у охранников или местных жителей. Особенно любили японцы наши телогрейки и фуфайки: лагерное начальство даже награждало ими особо отличившихся пленных. А местные пацаны меняли пирожки и яблоки на японские монетки, пуговицы и самодельные игрушки.

Общее количество пленных японцев в Алма-Ате было более 6000 человек. Размещались они в бараках за головным арыком выше улицы Абая, сейчас на том месте находится сельскохозяйственный институт. Строгая дисциплина, каждое утро зарядка под присмотром своих офицеров. Вечером японцы играли на своих музыкальных инструментах, пели тягучие песни и любили играть в настольный теннис. Однажды пленные даже устроили чемпионат по борьбе сумо, в соревнованиях участвовали и наши охранники.

Отношение местных жителей к японцам было лояльным. Из воспоминаний Киути Нобуо: "Должность врачей занимали в основном женщины. Вот красавица-доктор, лейтенант с пышной грудью, осознавая свои достоинства, проходит, расправив плечи. В этой многонациональной стране нет никакого пренебрежения к другим национальностям. Военнопленных японцев осматривали каждого в отдельности, как и любого другого человека. В советской армии - солдаты более 120 национальностей, которые говорят на разных языках. Казахи, хотя и понимают по-русски, но выражаются коряво. Лицом и телосложением они похожи на японцев, что располагает к общению. К тому же они прекрасные наездники. А я несколько раз упал с лошади".

Другой японец, бывший в плену в Караганде, господин Икеда вспоминал: "С едой было скудно. Как и всем тогда. Но хлеба нам полагалось столько же, сколько по карточкам получали советские рабочие".

И еще об одном впечатлении, которое врезалось в память Икеде. Однажды в зимний день с полдюжины пленных отрядили на кладку кирпича. Конвоир разжег костер и через какое-то время позвал погреться, а сам закурил. Заметив, что пленные уставились на козью ножку, конвоир спросил: "Что, косоглазые, курить охота? Ну так давайте - по кругу". И пленные вместе с русским конвоиром стояли вокруг костра и раскуривали по очереди козью ножку.

"Вы можете представить на его месте английского или американского конвоира?" - вопрошал Икеда-сан.

Больше всего японцев удивляли наши женщины. Они наравне с мужчинами служили в армии, работали на предприятиях, заводах и шахтах. Воспитанных в патриархальном духе японцев такие женщины приводили в изумление, а некоторых - и в восхищение.

Многие бывшие военнопленные вспоминают те годы с ужасом: голод, холод, болезни, но ни один из них не отозвался плохо о своих охранниках или местных жителях. Многие из японцев встретили в Казахстане и свою любовь. Киути Нобуо в своей книге вспоминает какую-то Наташу, как он плакал, расставаясь с ней. В Алматы помнят историю любви пленного японца Сабуро к девушке Оле, которую он ласково называл О-Цуру - Русская журавушка. Ее отец только вернулся с Дальнего Востока, где воевал с теми же японцами. В качестве трофея он привез отличные офицерские сапоги. В обеденный перерыв отец приходил к дочери в просторный подвал лаборатории "Казцветметразведки", что находился в строящемся доме (рядом с нынешним "Детским миром"). А строили тот дом военнопленные. Время перекура они проводили с девчатами в лаборатории, упражняясь в языке, делясь последними новостями и читая друг другу стихи. Там и познакомились пленный Сабуро и девушка О-Цуру.

Иноземные сапоги ее отец ставил обычно у порога. Поэтому все, кто заходил в лабораторию, обойти их не могли. Сабуро относился к сапогам с особым почтением. Каждый раз он останавливался и отдавал им воинские почести. Видимо, сапоги принадлежали некогда очень высокому чину японской армии. О-Цуру и ее подружкам этот момент "сапогопочитания" доставлял и смех, и слезы.

Когда пришла пора Сабуро ехать домой, девушка была беременна:

Репатриация военнопленных началась в 1946 году. Вначале отправляли больных и истощенных, затем остальных. Тех, кто проштрафился, - в последнюю очередь. Уже к 1950 году основная масса пленных была отправлена на родину. Остались только военные преступники, осужденные на различные сроки. Но после визита в Советский Союз германского канцлера Аденауэра в 1955 году даже их отправили домой.