Лев Сирин, Фонтанка.ру, 17 августа

19 августа – очередная годовщина создания ГКЧП, укоренившегося в сознании масс с синхронной трансляцией по всем телеканалам СССР балета "Лебединое озеро". Как работало телевидение в те дни, какие телесюжеты о Ельцине и Раисе Горбачевой мы так и не увидели, за что убили Листьева и нужна ли сегодня цензура в СМИ. Обо всем этом в интервью "Фонтанке" размышляет экс-глава Гостелерадио СССР, автор книги "Лебединая песня ГКЧП" Леонид Кравченко.
- Многим, когда речь заходит о ГКЧП, до сих пор не понятно, почему по всем телеканалам в драматический для государства момент 19 августа 1991 года транслировался балет "Лебединое озеро", по сути вышучивая серьезность намерений властей?
- Да, действительно, танки на улицах Москвы в сочетании с "Лебединым озером" по телевидению выглядели для большинства населения анекдотично. Но для тех, кто знаком с тем, как тогда составлялись сетки телевещания, ничего особенного в "Лебедином озере" в тот день не было. За две недели до ГКЧП, 5 августа 1991 года мною были утверждены программы телевидения и радиовещания на неделю с 19 по 26 августа. В этом легко убедиться, посмотрев эти телепрограммы в газетах того времени. Далее. Каждый третий понедельник месяца у нас была регулярная рубрика "Музыкальный телетеатр", а 19 число как раз и приходилось на третий понедельник августа 1991 года, поэтому мы и поставили в этот день один из выдающихся музыкальных телефильмов, балет "Лебединое озеро". Кроме того. Тогда, в отличии от сегодняшнего времени, планируя время эфира премьеры какого-либо фильма и спектакля, мы опирались на глубокие социологические исследования зрительской аудитории, поэтому и понимали, что огромное количество людей работают в две, а то и три смены. Соответственно все премьеры показывались дважды, а иногда и трижды в день. Утвердив эту сетку вещания я, в принципе, должен был уйти на следующий день в отпуск вместе с Горбачевым, по соседству с ним - в Крым. Так было каждый год. Но на этот раз Михаил Сергеевич меня не отпустил, сославшись на то, что я должен готовить прямую трансляцию подписания Союзного договора, дату которого обещал уточнить.
По поводу одновременного показа "Лебединого озера" по двум каналам... В моем случае с синхронизацией каналов во время ГКЧП было прямое указание сверху. Но, в принципе, в истории советского телевидения первый и второй канал синхронизировались многократно и, как правило, это происходила во время траурных событий, связанных с кончиной глав нашего государства. Была отработана целая схема одновременной работы двух каналов, впервые примененная во время смерти Брежнева. Я, кстати, был одним из участников ее внедрения. Леонид Ильич умер 10 ноября, в большой по тем временам праздник - День милиции. В то утро, после того, как уже была объявлена программа передач на день, в телецентр приехала группа людей в штатском, среди которых был генерал. Собрав узкий состав руководства телецентра, они сообщили, что скончался генеральный секретарь ЦК КПСС и попросили пересмотреть намеченные сегодня к эфиру передачи, но при этом не отменять программы, которые не носят развлекательного характера. Мы спрашиваем: "А как же концерт из Колонного зала, посвященный Дню милиции?" Нам отвечают: "Он уже отменен. Вы по этому поводу не волнуйтесь. Просто сделайте объявление, что концерт не будет показан. И все". Так что 10 ноября 1982 года телевидение работало практически как обычно, но уже на следующий день оба канала работали синхронно. Телевизионное меню было тщательно подобрано - соответствующие фильмы, музыка, в основном классическая... Но, хочу отметить, это было "умное меню", его разрабатывали талантливые головы, там было максимально возможное в таких условиях тематическое разнообразие передач - тогда это было целое искусство.
- Как вы узнали о введении чрезвычайного положения?
- В ночь с 18 на 19 августа я спал у себя на даче в подмосковной Жуковке. В полвторого ночи меня разбудил телефонным звонком секретарь ЦК КПСС Манаенков. Он сообщил, что за мной сейчас приедет машина с охраной, которая отвезет меня на Старую площадь, где мне все объяснят. Действительно, через несколько минут – как будто она стояла в 20 метрах от дома - подъезжает машина. В салоне трое ребят. На сумасшедшей скорости - 140-160 километров в час - мы домчали до комплекса зданий ЦК КПСС. В два ночи меня принимают Манаенков и Прокофьев - первый секретарь Московского горкома партии. Объясняют, что есть план введения чрезвычайного положения либо в стране, либо в Москве, либо в Москве и Ленинграде. Точно пока это не решено, но документы о введении чрезвычайного положения уже готовятся. Мне было рекомендовано поехать домой в свою городскую квартиру, привести себя в порядок и в полпятого утра быть у Шенина, заместителя генерального секретаря ЦК КПСС. Вместо Горбачева он, как тогда говорили, оставался на партийном хозяйстве. В назначенное время Шенин меня принял и рассказал, что чрезвычайное положение решено ввести только в Москве, что уже есть состав ГКЧП, подготовлены соответствующие заявления, обращения...
И добавил: "Нужно подумать, что делать с телеэфиром". Я изумляюсь: "Чтобы готовить такого рода мероприятия, надо было поставить в известность за день-полтора... Что вы делаете?!". "Это не ваше дело!". А ситуация действительно получалось комичной. С 10 часов местного времени Дальний Восток уже начал смотреть утреннюю информационно-развлекательную программу, которая так и называлась "Телеутро". Через каждые следующие два часа по системе "Орбита" повторялось то же самое "Телеутро" на регионы других часовых поясов с подключение нескольких сюжетов местного телевидения. То есть до 6 утра, когда мы вышли на так называемый московский нулевой пояс, большая часть Советского Союза посмотрела музыкальную информационно-развлекательную передачу. Я говорю Шенину: "Телевидение сегодняшнего дня должно было быть перестроено с учетом политических событий, а заменить уже спланированную сетку невозможно. Нет людей, для того, чтобы быстро подобрать все более-менее соответствующие ситуации передачи. Сами телепрограммы тоже не под руками, а в фильмофонде их надо заранее заказывать, привозить". Тогда мне и было сказано работать на одном телеканале, как это делалось раньше в чрезвычайных условиях, во время похорон генсеков. Был четкий приказ.
- Предшествовали ли созданию ГКЧП какие-то нестандартные ситуации в вашей работе, указывающие на неразбериху в верхах?
- Все, что предшествовало созданию ГКЧП, имело фактически детективную предысторию, о которой мало уже кто знает. Ну вот, к примеру, случай, имевший непосредственное отношение ко мне, которого, конечно, не могло быть прежде в СССР. 9 августа 1991 года я находился в Ленинграде. Вместе с Тернером (американский медиамагнат, основатель CNN - авт.), Собчаком и Русаковым - министром спорта. Мы должны были подписать совместное соглашение о проведении в Ленинграде очередных Игр Доброй воли с трансляцией их на весь мир. Днем во время обеда в гостинице "Смольнинская" в банкетный зал вдруг вбегает перепуганная дежурная, которая занималась приемом и размещением постояльцев, и громко кричит: "Здесь есть Кравченко?!" Я отвечаю: "Есть!". "Вас срочно требует к телефону Горбачев!"
Я иду к телефону в центральный холл, в котором к тому моменту остался лишь милиционер - всех остальных уже выгнали. Беру трубку: "Здравствуйте, Михаил Сергеевич!" Он:"Ты чего там торчишь?" Объясняю. Горбачев: "Это все, конечно, важно, но ты мне срочно нужен. По обычному телефону я тебе ничего объяснить не могу, ты же понимаешь... Подписываешь соглашение, сразу на поезд и утром звонишь мне в Форос". На следующий день, продолжая недоумевать по поводу того, что президент воспользовался обычным телефоном, я приехал на работу. Только-только собираюсь связаться с Форосом, как неожиданно раздается звонок из Алма-Аты. На том конце дочь Назарбаева, журналистка Дарига: "Леонид Петрович! 12 августа у нас в Алма-Ате знаменательное событие: совещание руководителей всех союзных республик. Будут обсуждать перед подписанием Союзного договора сложившуюся в стране ситуацию. В связи с этим хотелось бы оформить красивый телевизионный день - организовать с вашей помощью телемост: Красная площадь - Алма-Ата с выступлениями фольклорных ансамблей, народными гуляниями, плясками и песнями". Спрашиваю: "Вы это совещание проводите с участием Михаила Сергеевича?" "Нет. Он же в отпуске, пусть отдыхает". К этому времени я был уже достаточно опытным в этих делах человеком и среагировал мгновенно: "Я в вашем мероприятии без разрешения Горбачева участвовать не буду. Я должен ему позвонить, сказать о вашей просьбе. С точки зрения Москвы ваше мероприятие - российское и российское телевидение должно заниматься организацией этого телемоста". После этого я действительно позвонил Горбачеву, который объяснил, что искал меня для того, чтобы сообщить: в понедельник 19 августа надо будет с 12 до 16 часов вести прямую трансляцию подписания Союзного договора. Я в свою очередь сообщаю ему о своем разговоре. Горбачев изумляется: "Я об этом мероприятии ничего не знаю! Я просто поражен, что меня не поставили в известность! Я сейчас предприму все необходимые меры, чтобы отменить это совещание..." Дальше последовала матерная тирада, но это совещание в Алма-Ате действительно не состоялось.
- В первый же день чрезвычайного положения, 19 августа, в программе "Время" вдруг появился сюжет корреспондента Первого канала Медведева о Ельцине на танке, зачитывающем протест действиям ГКЧП... Как он попал в эфир центрального телевидения?
- Я его разрешил. Только попросил моего первого заместителя Лазуткина посмотреть монтаж этого репортажа, поскольку сам поехал домой хоть немного поспать. Сюжет, который Медведев показал Лазуткину, был длинной около 2 минут, а тот, который оказался в эфире "Времени" - 3-3,5 минуты. Медведев просто обманул Лазуткина: показал ему усеченную версию, а в эфир дал полную. Мне на дачу тут же раздался звонок из ЦК, что нет, мол, никакого управления телевидением... В общем попросили вернуться на работу...
- ...что ведь не спасло ситуацию, Леонид Петрович: 20 августа в той же программе диктор вдруг начал зачитывать сообщения международных информагентств о том, что лидеры мировых держав осуждают введение ГКЧП, а Ельцин поручил прокурору России возбудить в отношении них уголовное дело...
- Дело было так. Накануне ко мне зашли ребята из службы внешних связей и рассказали о том, что в Москве работает огромное количество информационных международных компаний: "Они снимают, а у нас с ними договоры на трансляцию, поэтому могут быть неустойки". Я дал тайное распоряжение пустить их через другой, девятнадцатый, подъезд в телецентр. Они и передавали по спутниковым системам те сюжеты, которые снимали. Почему я так поступил? Дело в том, что к тому времени для меня все стало ясно. Я дозвонился до Янаева, который одно время был моим соседом по дому, и с которым мы были знакомы семьями.
Спрашиваю: "Геннадий! Что за бестолковщина происходит? Все идет как-то не так, глупо... У меня под окнами стоят 140 человек из "Трудовой России", требуют студию, чтобы заявить о поддержке ГКЧП. Что мне делать?" Молчание. "Давай я открою им студию? Надо во что бы то ни стало сломать этот телевизионный день!" Вместо согласия, во всех студиях вдруг возникли цензоры, которые взяли все папки под свой контроль. Это все, что они смогли сделать. Но важно помнить, что к моменту возникновения ГКЧП только на Первом канале определенное количество общественно-политических программ еще оставалось под моим, Гостелерадио, контролем, а целый ряд передач, таких, как, скажем, "Взгляд", были неуправляемы. Российский канал уже полностью был самостоятельным, ельцинским; ленинградское телевидение было ельцинским и Собчака. На это телевидение союзный центр к моменту введения чрезвычайного положения не мог оказывать никакого административного влияния. Борьба, которая велась между политическими деятелями, втянула в себя в лице известных и влиятельных журналистов средства массовой информации, многие из которых стали опорой Ельцина.
Кроме того, ГКЧП мне не доверял. Не доверяли они мне изначально, потому что боялись, что я "настучу" Горбачеву. Считали меня человеком Михаила Сергеевича. В чем-то они, конечно, были правы, но, в принципе, с их стороны это была большая ошибка. В данном случае речь ведь шла не о наших отношениях с Горбачевым, а о судьбе великой страны. К этому времени я был противником Горбачева, потому, что он вместе с Ельциным - хотел он того или не хотел - становился главным разрушителем великого государства. И ради сохранения СССР я бы пошел на союз с кем угодно. А меня по существу взяли в плен, но как профессионала не использовали. Вот и началась эта нелепость с телевидением с точки зрения его профессиональной подготовки и использования в период чрезвычайного положения. Ночные привозы, увозы, "Лебединое озеро"... Да что там "Лебединое озеро"! Когда я с документами о введении чрезвычайного положения - первым среди, кстати, них было рукописное заявление Лукьянова - рано утром приехал в Останкино, меня и всех пришедших на работу сотрудников телецентра не пустили в здание! А в круглосуточно работающем телецентре тогда, между прочим, числилось 9200 работников. Ночная смена не может уйти, а дневная войти. Пока мои охранники из "девятки" - все трое подполковники - не решили эту проблему, я сидел в машине.
- Это был просто хаос, саботаж власти или ее паралич?
- Был полный паралич власти. Приведу яркий пример. Во вторник, 20 числа, состоялось заседание ГКЧП. Я настоял на своем присутствии там, чтобы попытаться решить главный вопрос: рассинхронизации каналов. В среду должен был собраться Верховный Совет СССР и предстояло вести прямую трансляцию его заседаний. Пуго (в то время министр МВД - авт.) мне позвонил и пригласил в Кремль. Я захожу в главное здание, как говорили раньше, "с уголка" - откуда когда-то входил Сталин. На втором этаже, в приемной Янаева, стоит мой сосед по дому Юрий Харламов. Спрашиваю, как дела. Он: "Хуже некуда!". В этот момент выходит сам Янаев. Обнялись. Спрашиваю: "Ген, как дела?" "Хуже некуда! Сейчас будет заседание, пошли на третий этаж". Идем пешком по лестнице, на которой нет света, и вдруг напарываемся на строительные "козлы": кто-то днем занимался отделочными работами и не убрал их. И вот исполняющий обязанности президента СССР и я ныряем под эти "козлы", с трудом выбираемся на третий этаж и начинаем помогать друг другу стряхивать с костюмов пыль и грязь. Перед самым началом заседания я встречаю Ахромеева. Он начинает возмущаться: "Все проваливается! Все идет в высшей степени бездарно! Сегодня из-за бездарных людей скорее всего будет уничтожена великая страна! Как мало для этого понадобилось денег ЦРУ..." А мы действительно знали, что ЦРУ стало вдруг гораздо меньше тратить денег на СССР - оно стало просто покупать людей.
Ахромеев продолжает: "Даже здесь, я уверен, все будет записываться для Ельцина! Здесь каждый четвертый - ельцинист. Тут не хватает Варенникова, которого специально сослали. Был бы он здесь - в течении суток без жертв все встало бы на свои места". Я говорю: "А что же вы?" Ахромеев: "Я не такой человек. Я не могу. Мне интеллигентность мешает". Наконец, начинается заседание. Янаев неожиданно зачитывает заявление: "Ходят провокационные слухи, что мы в грядущую ночь намерены взять под жесткий контроль Белый дом, арестовать российское правительство, применить силу... Но все это вздорные слухи, не имеющие никакого отношения к тому, что происходит на самом деле. Поэтому я прошу Кравченко передать сейчас в эфир, в программе "Время", мое заявление..." И отдает мне бумагу. Но в этот момент заговорил Крючков и ряд других членов ГКЧП: "А зачем это делать? Зачем давать такие обещания? Тогда уж давайте просить по телевидению вернуться Михаила Сергеевича..." Янаев тут же мне: "Леня, отдай назад бумагу!" Возникла жесткая дискуссия.
Представители депутатской группы "Союз", которые тоже принимали участие в заседании, начали требовать изоляции Ельцина и его команды, чтобы избежать крови в стране. В это время в помещение заглядывает женщина-секретарь: "Леонида Петровича Кравченко к телефону!" Звонит первый зампредседателя правительства Щербаков: "Леонид Петрович! Надо срочно разместить в ближайшей программе "Время" мое заявление о том, что в связи с болезнью председателя правительства Павлова, руководство правительством СССР возлагается на Догужиева Виталия Хусейновича..." Я созваниваюсь с телецентром, даю соответствующие указания. В этот момент объявляется перерыв заседания и в приемную первыми выходят заместители председателя правительства Догужиев и Маслюков. Оба мрачные. Я предлагаю им задержаться у телевизора: "Сейчас будет важное сообщение". Диктор зачитывает текст о назначении Догужиева исполняющим обязанности главы правительства в связи с болезнью Павлова. Догужиев, никого не стесняясь, громко выругивается матом, а Маслюков его обнимает: "Виталий, ну чего ты расстраиваешься? Пойдем отсюда. Поехали ко мне, выпьем по стакану и на том закончим всю эту комедию". И они действительно ушли. Заседание продолжалось, но поскольку главного я уже добился - было принято решение, что каналы должны работать автономно - уехал и я. Утром дал распоряжение послать телевизионную технику к Белому дому и давать в эфир информацию со всех сторон и точек зрения.
- Вот вы говорите, что с точки зрения использования телевидения ГКЧП все делало не так. А как, по-вашему, должно было работать центральное телевидение в дни чрезвычайного положения?
- Понедельник надо было делать днем открытого телевизионного марафона. Ведь с самого утра уже стали приходить "перегоны" с заявлениями в поддержку ГКЧП. Кстати, в том числе от первых лиц Украины и Казахстана: Кравчука и Назарбаева. Их кассеты пролежали у меня в сейфе до вечера, а потом они же и попросили их вернуть. (Смеется). Нужно было включить все студии СССР и пригласить туда людей разных возрастов и профессий: от военных до работяг, чтобы они высказывали свое мнение по поводу положения в государстве. Провести телереферендум. У ГКЧП ведь по стране была абсолютная поддержка - минимум 92% населения. Таким способом ГКЧП с помощью телевидения одержал бы легкую победу.
Между прочим, сразу после краха ГКЧП, Ельцин лично распорядился возбудить в отношении меня уголовное дело. У меня до сих пор хранится этот документ; его мне подарил Полторанин со словами: "Вот, написано лично его рукой". И с должности руководителя Гостелерадио меня тоже сначала пытался снять Ельцин. И даже издал специальный указ. Но этот указ не имел никакой силы, потому что назначал меня на этот пост не Ельцин, а Горбачев, к тому же формально Советский Союз еще существовал и, соответственно, указы президента России для союзных министров были нелегитимны. Спустя четыре-пять дней ельцинский указ о моем освобождении продублировал Горбачев. Но сделал это юридически грамотно, без каких-либо жестких мотивировок о моей политической позиции, в спокойной, нейтральной форме: освободить и все. Не знаю, обращался ли по моему поводу Ельцин к Горбачеву, думаю, так оно и было. Горбачев после августа 1991 года был очень послушным Ельцину.
- За год до смерти Ельцин в интервью сообщил о Горбачеве: "И во время путча он был информирован обо всем и все время ждал, кто победит, те или другие. В любом случае он примкнул бы к победителям – беспроигрышный вариант..."
- Могу по этому поводу сказать, что весной 1991 года мы с Болдиным (член ЦК КПСС – авт.) случайно оказались на дне рождения Михаила Сергеевича, где Горбачев с теми же самыми людьми, которые позже оказались в списке ГКЧП, открыто обсуждал три варианта введения чрезвычайного положения в стране.
Долго наблюдая Горбачева, я за пару лет до ГКЧП пришел к выводу, что в его природе, в его психологии заложен опаснейший для большого политика изъян. Об этом мне рассказали и те, кто с ним долго работал в Ставропольском крае, его ближайшие сподвижники тех лет. Они говорили, что Горбачев умел подбирать команду, впитывать интересные инициативы, но для того, чтобы лавры этих инициатив были записаны за ним, возглавлял сам процесс их внедрения и, в виду отсутствия всяких организаторских качеств, тем самым губил дело. А потом разгонял всю команду, перекладывая на нее свою вину. Так было всегда. Мураховский мне прямо говорил: "Леонид Петрович, пожалуйста, не обожествляйте Горбачева, рано или поздно вы тоже станете его жертвой". И, действительно, Горбачев много раз пытался "сдать" и меня. Так что цитата Ельцина, которую Вы мне привели - правильный вывод.
- "Она (перестройка - авт.) привела к таким катастрофическим последствиям, которых не могли вызвать ни мировые войны, ни революции. Советский Союз был взорван изнутри небольшой группой влиятельных лидеров партии". Кого именно из лидеров партии Вы имели в виду?
- Безусловно, Яковлев, безусловно, Шеварднадзе... Это главные действующие лица по разрушению Советского Союза. Очень талантливые люди. Влиятельные люди. Они смогли не только сами, лично, объединиться в своих разрушительных устремлениях, но и смогли породить множество своих сторонников в этом деле и, прежде всего, с помощью средств массовой информации. Целый ряд газет того времени были практически их штабами. К примеру, "Московские новости". Была даже карикатура по мотивам известной картины "Совет в Филях", где Яковлев с Шеварднадзе занимали главные места в редакционном совещании этой газеты. В своих разрушительных целях они очень тонко использовали национальный вопрос. Самый тонкий в СССР. Начали с Карабаха, столкнув Азербайджан с Арменией. Шеварднадзе вообще "хорошо поработал" на Кавказе. Там они предали блестящего командующего Закавказским военным округом генерала Родионова. Его молодых 18-летних пацанов-солдат откровенно избивали в апреле 1989 года в Тбилиси; военнослужащие, выполняя приказ, просто стояли в оцеплении, а их, без страха получить сдачи, жестоко били грузины - мастера-самбисты, боксеры, борцы - сбивали их с ног. В этот момент из, Америки, кажется, прилетает Горбачев. Я его всегда встречал и провожал, поэтому лично видел, как ему тут же доложили, что в Грузии произошла беда. Лигачев (в то время секретарь ЦК КПСС, член политбюро - авт.) говорит: "Давайте туда направим Шеварднадзе, он же все знает на Кавказе". Шеварднадзе категорически отказывается. Яковлев его поддерживает: "Лигачев сейчас летит на отдых в Сочи? Ну, вот пускай заодно и в Тбилиси заедет, там близко, и во всем разберется". Я это слышал своими ушами. Наглая, грубая подстава. Кончилось все тем, что пролилась кровь и весь мир стал возмущаться.
Удачно и практично спекулировали Яковлев с Шеварднадзе и на политической непросвещенности населения. Яковлев, к примеру, возглавив комиссию по расследованию обстоятельств подписания пакта Молотова-Рибентропа, законодательно протащил приятную для прибалтов оценку того, что произошло в 1939 году. После этого удержать прибалтов в составе СССР стало практически невозможно.
- Как вы относитесь к современному телевидению и нужна ли там сегодня цензура?
- В целом отношусь негативно, хотя, как мне кажется, при этом не принадлежу к тем пенсионерам, бывшим руководителям телевидения, которые только бурчат и ничего не предлагают. Сегодня коренным образом изменилась сама концепция телевидения. Изначально телевидение ставило во главу угла - и таким бы ему оставаться - социальные интересы народа: заработную плату, жилье, медицинское обслуживание и так далее. Мы разрабатывали эту концепцию на основе глубоких социологических исследований - для этого был целый институт - а телевизионная сетка составлялась на основе зрительских ожиданий. А сегодня приоритет в эфире имеют передачи с рейтингами, которых обусловлены игрой на низменных потребностях людей: торгашество, "новый образ жизни", легкие деньги, криминал. Идет оболванивание масс, а не поднятие их культурного, образовательного, морального, духовного уровня от скотства, безграмотности, примитивизма. Цель такого оболванивания очевидна: легче заниматься халтурой.
Если бы существовали художественные советы и творческая взыскательность, то большая часть сегодняшних передач не могла бы появиться на экранах. Раньше в художественные советы входили такие авторитетные люди, как Пугачева, поэт Леонид Дербенев, люди, которым доверял народ, которые всем своим творчеством завоевали такое право; эти люди обеспечивали телевидению высокий художественный вкус. Перед этими экспертами исполняли песни, читали стихи, показывали фильмы. И, скажем, Дербенев мог встать и сказать: "Братцы! А тут ведь никаких стихов-то и нет!" Цензура в виде художественных советов нужна и сегодня, потому что сегодня высокий моральный и художественный уровень телевидения принесен в жертву деньгам. Тотальная коммерциализация, взяточничество стали там обычным явлением. Огромное количество талантливейших людей не хотят иметь с современным телевидением и его боссами никакого дела, потому что знают, что им придется "отстегивать" и "отшпиливать" всем подряд. На телевидении совершенно открыто объявляются суммы взяток, возникли мощные кланы: в юморе, в музыке, в спорте... Минуя эти кланы, на экран не прорваться. Взгляните, в субботний вечер одни и те же 10-15 человек развлекают нас с экранов годами. Их цель - делать деньги, деньги и деньги, так что о качестве продукта речь не идет, только о количестве. Вроде бы юмор, а юмора нет, потому что юмор там, где ум.
Кстати, наш выдающийся и умный одессит-юморист Жванецкий в этих программах не участвует, потому что ему стыдно там находиться. Хазанов тоже в этом не участвует.
Меня удивляет, почему руководство страны не видит, что наше телевидение постепенно деградирует в сторону бездуховности. В конце концов, можно ведь воспользоваться и опытом Запада, где давным-давно приняты законы, оберегающие национальную культуру. На телевидении там давно существуют допуски: сколько должно быть иностранных фильмов, а сколько своих. Кстати, там этот закон распространяется и на реализацию иностранных фильмов в дисках.
Существует формула о предназначении средств массовой информации и телевидения в частности: информировать, просвещать, развлекать - именно в такой последовательности и в равной пропорции. В России же все перевернуто: развлекают прежде всего, и с громадным перевесом во времени по отношению к информированию и просвещению. А как информируют? В первую очередь идут чернушные сюжеты: куда свалился автобус, кого убили и так далее. И это страшно. Это показывают на ночь, поэтому это опасно даже с точки зрения здоровья - человек остается встревоженным. Поэтому по большому счету пытаться выяснить, что на самом деле представляет из себя наше сегодняшнее телевидение в первую очередь должен министр здравоохранения. Раньше мы в позднее время старались пускать мягкие, "пушистые" сюжеты, спокойные передачи типа "До и после полуночи". Чтобы от всего этого веяло добром. Но эти наши гуманные идеи сегодня погублены. У современных телевизионщиков пропал интерес к тому, что на самом деле надо людям. Поэтому я, честно говоря, даже удивлен, что сегодня на телевидении до сих пор остается программа "Жди меня", которая берет свои истоки из знаменитой программы Валентины Михайловны Леонтьевой "От всей души", программы о милосердии. Но и она почему-то считается развлекательной: журнал "Итоги" каждую неделю составляет рейтинги зрительских симпатий серьезных программ, я каждый раз ищу там "Жди меня", но ее нет, потому что она, по мнению телевизионщиков, призвана веселить народ.
- Созданный "идеологом перестройки" Александром Яковлевым в пику западным "голосам" - которые в конце 1980-х как раз перестали глушить - "Взгляд" тоже способствовал развалу страны?
- В вашей формулировке "созданный Яковлевым "Взгляд" есть некоторое преувеличение. В 1987 году секретарь ЦК КПСС Александр Яковлев пригласил к себе первого зампредседателя КГБ Бобкова, Афанасьева от "Правды" и меня и объявляет нам: "Через три месяца мы прекращаем глушить западные радиоголоса. Поэтому сейчас самое главное: уберечь молодежь от тлетворного влияния Запада", - эту фразу Яковлева я записал в блокнот, который у меня цел и сегодня, - и поэтому мы должны за короткое время создать свои программы особенно для утреннего и вечернего эфира". Я в свою очередь собрал у себя в кабинете талантливых ребят из молодежной редакции и предложил им сделать эти музыкальные информационно-развлекательные программы. Смелые по сюжетам и фактам, неожиданные по интерпретации этих фактов.
Да, безусловно, "Взгляд" помогал в разрушении Советского Союза, но, с моей точки зрения, происходило это позже, когда эти ребята уже были народными депутатами РСФСР и входили в оппозиционную союзному центру партию. Конечно, это был бесподобный феномен, примеров которому в мире нет и не было. Я и сейчас не скрываю, что я подал идею "Взгляда", так же как, скажем, и идею "Прожектора перестройки", и помогал этим ребятам. Но когда "Взгляд" стал самодостаточной передачей, он тут же стал откровенно политизироваться, ребята ушли от своих изначальных интересов и целей: от бытовухи. "Взгляд" стал сугубо антипрезидентским и было понятно, что сделать с ним уже ничего нельзя. Приведу красноречивый пример. В конце 1990 года Горбачев решил ввести пост вице-президента и назвал Шеварднадзе одним из кандидатов на него. Но на ближайшем съезде народных депутатов СССР Шеварднадзе делает громкое заявление об угрозе демократии в Советском Союзе и уходит из официальной политики. У нас же на следующий день был запланирован "Взгляд", в котором Шеварднадзе должен был выступить в качестве вице-президента; все были уверены, что он согласится на этот пост и его на него изберут. Я побежал к Горбачеву: "Михаил Сергеевич, что делать?" Тот только выругался матом. Тогда в телецентре мы садимся на телефоны и весь вечер ищем Шеварднадзе, чтобы уговорить его прийти завтра на передачу. Находим его помощника Игоря Иванова - будущего министра иностранных дел России. Он говорит: "Леня, можешь не стараться - не найдешь, его сам Горбачев четвертый раз ищет. Зарылся в листья", - шутит. Что делать? Листьев с Любимовым предлагают: "А может, повторить летнюю программу о том, как Шеварднадзе летал в Африку?" В этом полете, прямо в самолете они взяли у него большое интервью. Я отвечаю: "Нет, ребятки, чепуха получится! Это же не музыкальная программа по заявкам телезрителей". Они не согласились. В назначенное время на экране появляется известный диктор Игорь Кириллов и читает официальное заявление "взглядовцев": "В связи с тем, что мнение сотрудников "Взгляда" на итоги работы последнего съезда народных депутатов СССР резко расходится с оценками этого события председателя Гостелерадио СССР Леонида Кравченко, "Взгляд" сегодня в эфир не выйдет". Для всех и прежде всего, конечно, для меня это было полнейшей неожиданностью. Игорю ведь все доверяли и полагали, что он в прямом эфире, как это и планировалось, лишь формально объявит о переносе программы на следующую неделю, а тут такое... А все дело было в том, что Кириллов получал от "взглядовцев" хорошие деньги. И давно получал. К этому времени была создана телекомпания "ВИД", с громадными средствами на счетах.
- Листьева убили за деньги?
- Конечно! Во-первых, следствие же выявило, что он припрятал 4 миллиарда рублей. Сами "взглядовцы", кстати, отказались участвовать в следствии в качестве свидетелей. Ко мне приходили следователи, как к опытному специалисту в области телевидения, который создавал "Взгляд", вел их... Я им сразу сказал: "Не ищите в этом никакой политики, все дело в коммерции". Кстати, помню, что стоило мне перейти всего на один год с поста руководителя советского телевидения на должность генерального директора ТАСС, как "взглядовцы" стали юридическим лицом и получили счет в банке. То есть открыли фирму, которая стала получать огромную прибыль за счет созданных ими программ - носителей рекламы. Вскоре он становится генеральным директором первого канала... Я, кстати, у него тогда спросил: "А ты что, теперь сам у себя покупаешь программы?" Тогда же на базе первого канала было создано акционерное общество, куда вошли Березовский и этот злодей Патаркацишвили...
Так вот, какую ошибку совершил Листьев, став гендиректором? Я об этом сказал и следователю. Листьев понимал, что прекрасные программы, которые остались с советского времени - детские, молодежные, та же несчастная "Играй гармонь", после которой в СССР построили три новых фабрики по производству гармоней - проживут и без рекламы, а для того, чтобы выжила любая современная программа-получасовка, ей нужно как минимум пару выходов рекламы - без этого она умрет, потому что не оправдает расходы на ее создание. И Листьев сделал мудрый ход, ставший одновременно его ошибкой: на полгода вообще отменил рекламу на первом канале. Его конкуренты по существу должны были подохнуть, ведь, повторяю, лучшие программы, созданные в советское время, могли жить без рекламы. Конкуренты были в ужасе, многие обращались ко мне: "Леонид Петрович, попробуйте поговорить с Листьевым, у вас же с ним сохранились связи, а с Любимовым вы даже дружили... Убедите их..." Сделать я, конечно, ничего не мог. Более того, у меня вдруг возникла острейшая внутренняя боль: я стал бояться, что произойдет какая-то беда. Во мне жило стойкое ожидание беды. И она произошла. Что не рассчитал Листьев? Дело в том, что вся реклама проходила через две посреднические фирмы Березовского и Лисовского. За полгода Березовский терял миллиарды! С момента официального объявления о том, что на первом канале прекращается реклама, прошло пять или шесть дней и Листьев был убит.
- "Считать генсека идеалистом, сражающимся за свободу вопреки всему, впрочем, тоже не стоит - бесцензурное телевидение было его надежным соратником в борьбе внутри Политбюро". По вашим словам выходит, что мотивы у горбачевской гласности, оказывается, были вполне прозаические...
- ...более того, как только телевидение начинало задевать лично Михаила Сергеевича, он воспринимал гласность весьма условно. Но сначала он действительно всячески поощрял все новаторское в телевидении, в частности программу "Проблемы. Поиски. Решения". Еженедельный выход в прямой эфир по пять-шесть министров во главе с заместителем председателя правительства, где они два с половиной часа отвечали на вопросы. Вопросы, как правило, острейшие. Вознесенский - его отец был расстрелян по знаменитому "ленинградскому делу" - был ведущим этой телепередачи. Все кассеты с записями этих программ я отправлял Горбачеву - прямой эфир он мог смотреть не всегда - и они с Раисой Максимовной их смотрели дома. Она же подсказала Горбачеву, что эти просмотры могут быть мотивом для пересмотра его оценок некоторых министров. А когда произошел случай с Шеварднадзе, о котором я вам рассказал, и я поставил Михаила Сергеевича в известность о желании Листьева и Любимова дать повтор летнего "Взгляда" с интервью Шеварднадзе в самолете, Горбачев мне резко сказал: "Хватит "Взгляду" издеваться над президентом и правительством! Если бы я себя не считал демократом, я бы его уже давно закрыл! Они последние полтора года, являясь рупором Демократической партии России, являясь членами депутатской группы этой партии, на федеральные деньги воюют со мной и правительством. Ты им это разъясни! Это недопустимо! Это не демократия!"
Раньше бы он может и не обратил бы на все это внимания, но поскольку наступил период острейшего противостояния с Ельциным, Горбачев такие вещи уже терпеть не мог. При этом важный нюанс: "Взгляд" я не закрывал. Я потребовал от них заключения договора, где было бы записано, что у "Взгляда" остается полная свобода выбора проблематики, что они могут критиковать все, что угодно, но "Взгляд" не должен позволять себе откровенных антипрезидентских выпадов. Договор они не подписали. Ушли с телевидения, но продолжали готовить на деньги государства программу "Взгляд" и показывать ее на различных московских вечерах. Развешивали объявления: сегодня там-то и там-то "Взгляд" из подполья"; к примеру, в "Доме кино". Вместе с ними выступали какие-нибудь артисты или музыканты. Вход платный. Кроме того, они стали продавать за рубеж довольно грязные сюжеты о советской действительности.
- Вы упомянули Раису Максимовну... Правда ли, что на ваш вопрос, зачем Горбачев всюду берет с собой жену, Михаил Сергеевич ответил: "...когда я без нее, я могу работать только на 40 процентов своего интеллектуального потенциала"?
- Правда, была такая фраза. А дело было так. К нам на телевидение регулярно приходило 50-60 тысяч писем в месяц с протестом, что Раиса Максимовна появляется с Горбачевым в кадре "в голосе", как говорят профессионально, то есть одновременно с ним говорит. Я тоже чувствовал, что это становится фактором, влияющим на популярность Горбачева, на отношение к нему в народе. И однажды я с большой пачкой наиболее характерных писем специально приехал к Михаилу Сергеевичу. Горбачев мне говорит: "Ты такой же обыватель, как и другие. Во всем мире ездят с женами..." Я: "Во всем мире ездят с женами в зарубежные поездки, но не по колхозам и совхозам. К тому же в поездках бывает всякое, помните случай в Раменском?.." А в подмосковном Раменском, куда Горбачев приехал с женой, было сыро, грязь... Раиса Максимовна поскользнулась и упала. Это было снято, но тут же, естественно, мною конфисковано и отослано Горбачеву. Все их совместные поездки мы тщательнейшим образом контролировали и старались не давать в прямом эфире, потому что иногда были позорнейшие накладки.
Помню, когда к нам с официальным визитом приехал Рональд Рейган, Раиса Максимовна вдруг решила в компании жены президента США Нэнси съездить на советско-американскую выставку в Сокольники, приуроченную к этому событию. Наши сотрудники едва успели за ними, бежали, снимали на ходу, но к программе "Время" успели. Но тут выясняется, что "в голосе" дать Раису Максимовну мы не можем по причине того, что она постоянно ошибалась и вместо "советско-американские отношения" говорила "советско-армянские отношения". Технологически ликвидировать эту ошибку в принципе было можно, но для этого нужны были монтажные перекрытия - то есть нужно было сделать дополнительную подсъемку, где бы Раиса Максимовна сказала эту фразу правильно, и ею накрыть ошибочную. Но такой подсъемки из-за спешки Горбачевой сделать не удалось и накрывать оговорку было нечем. Убедился в этом и присутствовавший в телецентре помощник Горбачева. Тем не менее спустя 20-25 минут после начала программы "Время" мне звонит сам Михаил Сергеевич: "Неужели ты ничего не можешь придумать? Поставь ее куда-нибудь в отдел культуры, после спорта, перед погодой... она должна быть в эфире!". Вот что значит непосредственное влияние Раисы Максимовны; что у Михаила Сергеевича в такие моменты происходило в мозгах мне сказать трудно. Я звоню своему помощнику: "Срочно найдите советский и американский флаги. Оператора вмести с ними в студию! В прямом эфире возьмете эти флаги в кадр. Перебивками ошибочных фраз Раисы Максимовны будут флаги". Затем, чтобы оттянуть время, мы добавляем в программу несколько резервных сюжетов, которые показывать не собирались. В результате раздел "Культура" открывается репортажем о посещении советско-американской выставки Раисой Горбачевой и Нэнси Рейган. В тот момент, когда Раиса Максимовна делала свою оговорку, режиссер микшировал звук и в кадре появлялись советско-американские флаги, а затем мы вновь выходили на звук и дальше можно было продолжать с любой фразы. После окончания сюжета мне перезванивает Горбачев: "Чего ж ты такой капризный? Вышло ведь!" Пришлось ему подробно обо всем рассказать.
- Помнится Вас, Леонид Петрович, обвиняли в том, что во время выступления в конце 1980-х опального Ельцина в американском университете вы его с помощью телехитростей "сделали пьяным", а трезвым не показывали вовсе...
- Мы пустили практически все сюжеты о тогдашнем пребывании Ельцина в Америке, в том числе его облет на самолете статуи Свободы. Не пустили в эфир только один позорнейший сюжет, когда Ельцин в Нью-Джерси под сильным подпитием спустился по трапу на поле аэродрома, где его встречали официальные лица и пять мисс-мира, и пошел писать на колесо самолета. Это было снято телевидением, но в наш эфир, конечно, не пошло. В отличии, кстати, от Америки, где этот кошмар был показан. А что касается выступления Ельцина в американском университете... Накануне его только в 5 утра уложили спать, рано подняли и очень боялись, что он не дойдет до трибуны. Но он дошел и выступал... Мы это показали. После этого ко мне приходит комиссия, которую уполномочил Верховный Совет России, чтобы разобраться с безобразием, почему показали пьяного Ельцина. При этом у депутатов есть подозрения, что это монтажные хитрости. Я распорядился выдать Ярошевской, которая возглавляла эту комиссию, все исходники. Но кроме тех, что лежали у меня в сейфе: у Ельцина ведь было много проделок наподобие "хождения под колесо". Ну, например, когда Ельцин был с визитом в Киргизии, во время официальных проводов в самолет его несли на носилках, при этом Акаев (в то время президент Киргизии - авт.) шел сзади и держал под козырек. И это тоже было снято. Иностранные журналисты, которые, конечно, потом показали этот сюжет, спрашивали у Акаева; "А зачем вы честь отдавали? Вы же не военный". Он отвечает: "Для меня это не важно. Я провожал своего гостя, руководителя большой державы, которого я должен уважать в любом состоянии". Так вот, возвращаясь к той комиссии Верховного Совета... Они убедились, что съемка подлинная, а я им сказал напоследок: "Не изобретено еще в мире такого оборудования, чтобы пьяного на телеэкране можно было сделать трезвым и наоборот. А теперь наберитесь терпения..." - и я открыл сейф и показал им те два сюжета, про колесо и носилки.
Кроме того, что должны быть какие-то моральные нормы на телевидении что можно показывать, а что нет, я знал еще одну важную вещь. Наш сердобольный народ устроен сложно: если будет валяться пьяный, его поднимут, оботрут, дадут водички. Показывать пьяного по телевизору - это не тот способ, чтобы дискредитировать его личность в нашей стране. Горбачев этой особенности нашего народа не понимал. Теперь он горько сожалеет, что не отправил Ельцина послом в какую-нибудь страну, а тогда был очень самоуверенным по отношению к Борису Николаевичу и не считал его настолько опасным, чтобы куда-нибудь отсылать. Горбачев полагал, что у Ельцина столько личных недостатков, в том числе и его пьянство, что в народе его никогда не полюбят. При этом Михаил Сергеевич не заметил, что в действительности его рейтинг опустился настолько низко, что на его фоне не так сложно было стать популярным даже Ельцину.
- В советское время возглавляемая Вами газета "Труд" попала в Книгу рекордов Гиннесса за самый большой тираж ежедневного печатного издания в мире. В чем был феномен "Труда"?
- Ответ на вопрос о феномене "Труда", я как-то давал лично генеральному секретарю ЦК КПСС Юрию Владимировичу Андропову, который заинтересовался нашей газетой. В 1983 году меня вызвали на политбюро с отчетом. В то время Юрий Владимирович себя уже очень плохо чувствовал - больше полутора часов не мог находиться на заседаниях, потому что вынужден был ехать на процедуры с искусственной почкой. Тем не менее на "Труд" он потратил 40 минут. Восемь из них докладывал Горбачев и десять я. Андропов выслушал и спрашивает: "Так до конца я и не понял, в чем же феномен вашей газеты?". Я отвечаю: "Простите за бахвальство, но мы самая лучшая в мире защита истинных социальных интересов людей. Мы знаем все болячки общества, их инвентаризируем, следим за ними... У нас почта 640 тысяч писем в год! В отделе писем работают 115 девушек! Профсоюзам не верят, а нам верят". "Вот теперь мне понятно", - сказал Андропов.
Я пришел руководить "Трудом" в 1980 году, а до этого руководил "Строительной газетой", тираж которой при мне тоже вырос в 10 раз. В Высшей школе экономике, где являюсь профессором, я рассказываю своим студентам, что нельзя сделать хорошую газету не имея ее умной концепции и не реализуя эту концепцию последовательно в жизнь с квалифицированными, а лучше с талантливыми кадрами. У "Труда" перед моим приходом туда уже был очень высокий тираж - 9 миллионов; выше только у "Известий" и "Правды". Казалось бы, куда еще больше? Но моя концепция сработала и тираж к 1985 году вырос до 19,7 миллионов экземпляров, в результате чего "Труд" и включили в Книгу рекордов Гиннесса. А заключалась моя концепция в более остром анализе социальных проблем общества. "Труд", как вы помните, был органом советских профсоюзов. Я изучил почту профсоюзов, которая в тот год составила всего 42 тысячи писем-жалоб. Изучил почту "Труда", что впоследствии мы стали делать регулярно, обращая внимание на то, количество писем с какими конкретными жалобами уменьшается, а с какими увеличивается. Где больше болит у населения, проще говоря. В результате произошел уникальный случай. В какое-то время мы обнаружили, что большинство жалоб идут не на плохое жилье, не на низкие зарплаты или пенсии - все отошло на второй план перед проблемой плохого качества цветных телевизоров. 70 тысяч жалоб за год! Мы глубоко влезли в эту проблему и выяснили, что 90% цветных телевизоров сходят с конвейеров бракованными. В результате вышло специальное постановление политбюро ЦК КПСС о создании трех новых заводов по производству по японской технологии цветных отечественных телевизоров.
Я ввел в "Труде" 6 новых рубрик, связанных с прямым реагированием на острую жалобу, пришедшую по острому социальному вопросу. Это мог быть ответ юриста-консультанта, но юриста с большой должностью, которому можно верить. Это могло быть письмо, по которому корреспондент ехал в командировку с расследованием. Это могло быть письмо-обращение к конкретному руководителю, от которого зависело решение какого-то конкретного вопроса. У нас даже появилась рубрика, которая называлась "Освобожден по требованию профсоюзов". Дело в том, что мы договорились с председателем ВЦСПС (аббревиатура центрального органа профсоюзов СССР - авт.) Шалаевым - и это было, конечно, в чистом виде хулиганство - что мы будем исключать из членов профсоюзов руководителей вплоть до замминистров за прямое пренебрежение к условиям труда, производственного быта, питания и так далее. Пару раз действительно исключили из профсоюзов даже замминистров, которые тут же обратились с жалобой в правительство на то, что мы занимаемся избиением хозяйственных кадров. На самом же деле это было возвращение печатного органа к своим исконным задачам. Тираж попер страшно. В рознице газета пропала, и мы розницей не занимались, потому что не было бумаги. Подпиской мы тоже не занимались, она сама собой на 1 - 1,5 миллиона приращивалась ежегодно. Самой большой головной болью для меня тогда стало выяснить, дойдет или нет вагон с бумагой с фабрики до того города, где наш "Труд" печатается на местах.
- Сегодня и бумага не проблема, и за критику на политбюро не вызовут, и цензуры нет, но в тоже время нет и тиражей, да и начальство после разоблачительных материалов в СМИ не снимают, если, конечно, только сама власть не закажет соответствующую публикацию. Почему?
- Потому что произошло самое ужасное, чего я, как профессиональный журналист, не ожидал. Сами редакции объявили, что письма они отныне не читают, на них не отвечают и не реагируют. Это профессиональное преступление! Значит вас не интересует, что у народа болит. А интересует вас лишь то, что вам кажется болит у народа. По этой же причине на телевидении начисто исчезли собкоровские сети, которые ежедневно давали один-два сюжета из глубинки от того самого народа. С криками, с болью, с просьбами о помощи. И в этом, конечно, вина журналистов, но она стала производной от безразличия власти к публикациям СМИ. За последние полтора десятка лет я не помню ни одного решения сверху в поддержку критического выступления какой-нибудь газеты или телесюжета по острым социальным вопросам. Не было ни одного официального постановления. Президент может, конечно, почитав свой блог или услышав что-то на своей пресс-конференции, принять решение, но это будет политическая акция, а не конкретная работа по материалам СМИ.
Вы говорите, что сегодня нет цензуры... В прямом смысле слова назвать цензурой контроль за журналистами с помощью денег, как это происходит сегодня, конечно, сложно, если иметь в виду Главлит, цензоров, сидящих при каждой центральной газете или брошюры о том, что можно писать, а чего нельзя.
Да, раньше цензура кроме районных и многотиражных газет брала на себя все; кстати, западные разведчики получали самую закрытую и интересную информацию именно из районных газет и многотиражек. С исчезновением Главлита в период гайдаровско-чубайсовской демократии у прессы с читателями и с общественным мнением возникли совсем другие отношения, построенные на том, о чем мы с вами уже говорили - на деньгах, на коммерческом интересе. Поэтому газеты стали быстро разбираться в собственность. Коммерциализация всей жизни общества, политики, СМИ привели к огромному количеству заказных публикаций, которые в иных издания определяют лицо этих СМИ. Лицо плохой журналистики. Заказные статьи не требуют журналистских расследований. Корреспонденту не надо куда-то ехать, с кем-то встречаться, что-то исследовать. Под натиском заказухи настоящая журналистика стала исчезать. Мне бы никогда не захотелось вернуться к официальной государственной цензуре, хотя с позиции охраны государственных тайн ее элементы нужны. Но вводить их надо тоже продуманно. Известны ведь случаи, когда разудалые ребята-журналисты что-то напишут там, что-то здесь и потом достаточно сделать сборник таких публикаций, чтобы садиться в тюрьму. Мы в "Труде" однажды влипли в такую ситуацию. Написали статью об испытаниях какого-то оружия, оказывающего влияние на окружающую среду. Материал прочитали в Госдепартаменте США и решили, что речь в нем идет об испытании нового лазерного оружия и СССР в Томске-2 лет на 20 опередил в этом деле США. До этого мы, как и положено, согласовали эту статью в четырех инстанциях, а надо было в семи. Но мы знали, что семь инстанций не пройдем, а текст был сенсационным. В результате строгий выговор объявили мне и моему заместителю, а начальника отдела науки освободили от работы. Кстати, мы так до конца и не выяснили, что за испытания тогда происходили. Думаю, что это были испытания крылатых ракет в районе Белого моря. (Смеется). Такой цензуры, конечно, не надо, но и нельзя на ее месте создавать монстров, которые кичатся своим влиянием, деньгами, связями с властью. Для которых понятие "четвертая власть" смешно и нелепо. Совсем недавно к юбилею горбачевской перестройки и 20-летию закона о СМИ состоялась международная конференция. Она просто приговорила нашу нынешнюю журналистику. И мы действительно низко пали и совсем растеряли наше профессиональное достоинство. Всем нужны деньги и только деньги.
- С вашей легкой руки на советском телевидении появился Кашпировский?
- Да, с моей. Дело в том, что я к тому моменту зарвался... Это было время профессиональных экспериментов. Я в них купался, гордился ими. Мне нравилось, что меня любят, что я стал популярен. Я, к примеру, первым открыл большой аудитории Гавриила Попова: пять лет лежали 18 часов его записей с размышлениями о современной экономике. А я, когда возглавил Гостелерадио, сразу же попросил дать мне текст этих размышлений. Прочитал и сказал: "Все, что будет подчеркнуто синим карандашом оставьте в синхроне, остальное выкиньте". В результате вышло три программы, которые перевернули наше представление и о самом Попове, и о нашей экономике. Там было действительно много умных и дельных предложений не о каких-то дурацких кооперативах, а о глобальной экономике. Так вот. В конце 1980-х я начал заниматься самолюбованием... Меня звали выступать во все страны мира, ко мне приезжали люди из-за границы, которые писали докторские диссертации о феномене советского телевидения. И меня понесло: конечно, это было мальчишество деревенского парня добравшегося до самых высот. Потом я понял, что еще раньше понесло Горбачева. (Смеется). Очень легко ведь поддаться популярности...
Но все это очень быстро проходит, когда на дверь твоего кабинета вешают табличку "Государственный преступник", что и случилось со мной 24 августа 1991 года. Я уже не говорю о допросах, следственных экспериментах... И вот в порыве моей тогдашней безотказности - хоть черта, хоть ладана - лишь бы интересно - и появился Кашпировский. Меня пригласили в молодежную редакцию, где он демонстрировал свои способности. Кружком стояли ребята - помощники, операторы - и он по очереди до них легонько дотрагивался, а они тут же один за другим падали. Я был поражен этим эффектом и согласился: "Хорошо, давайте попробуем его показать в эфире..." И молодежная редакция за это взялась. Вскоре я слинял на должность гендиректора ТАСС и некоторое время все это продолжалось без меня, при Ненашеве. Однако вскоре возмутились и академия медицинских наук, и академия наук СССР. Ненашева "пригнули", а Кашпировского прогнали. Он пришел ко мне в ТАСС и мы опубликовали с ним большое интервью.
Я много раз убеждался в положительном влиянии Кашпировского на аудиторию, но дело в том, что одновременно у 10-12% его аудитории здоровье ухудшалось. А у врачей же есть святой принцип: не навреди. Кстати, Кашпировский сейчас опять пробивается на телевидение.
- Вам не кажется, что многие работающие на телевидении люди, в отличии от того же Кашпировского, не придают особого значения тому, что их смотрят миллионы: одежда, речь, манеры - все на уровне улицы...
- Я на эту тему в свое время написал кучу статей. Да что там статей, порой приходилось объяснять такие вещи выдающимся людям. Помню, мы как-то делали программу, в которой Эльдару Рязанову надо было с цветами в руках встать на колено перед Алисой Фрейндлих. Эльдар Александрович пришел в мятых брюках, неряшливо одетый... В принципе, у меня для таких ситуаций было припасено несколько выглаженных рубашек и брюк, но в данном случае я попросил Рязанова переодеться в спортивный костюм, пока мы приводим его одежду в порядок. Все это было сделано деликатно, Рязанов нас даже поблагодарил в конце, для него это была естественная ситуация. А вот Юлиан Семенов меня как-то потряс. В полдевятого вечера появляется у меня в кабинете: "Хочу в прямой эфир программы "Время"! Я три дня назад прилетел из Афганистана, хочу дать сенсационный комментарий". А сам грязный, как с поля боя из траншеи. Я говорю: "А чего ты такой грязный, ведь ты три дня, как приехал? Грязь была бы уместна, если бы мы делали прямой эфир из Кабула, но ты же будешь говорить из московской студии". Переодели его, переобули, умыли, причесали и Семенов отлично выступил. А в конце добавил: "Три дня назад я вернулся из Афганистана и наконец-то смог по-человечески отмыться...".
Телевидение является самым выдающимся воспитателем, которому подражают. Особенно дети, подростки, молодежь. Это электронный наставник, лучший в мире конструктор души, законодатель мод. Телевидение в этом плане всемогуще. Оно обладает природным магнетизмом - и это его главное качество. Поэтому те, кто появляются на экране, обязаны помнить о том, что они приходят туда не только развлекать, но и быть моделью для подражания миллионной аудитории во всем: в манере держаться, в интонациях и в одежде. Но на сегодняшнем телевидении этого, к сожалению, действительно не понимают. Там почти воинствующая неряшливость речи, одежды, отношений друг с другом; мат в эфире! А ведь внимательное отношение к своему телеобразу - это тоже профессионализм; ответственность за то, что мы несем в массы. Чехов говорил, что в человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. От этого и надо исходить.