Алипа Утешева, "Юридическая газета", 28 февраля

Один из тех, с кем посчастливилось общаться ветерану юстиции, инвалиду ВОВ Изгилику Нурмагамбетулы ДАБАЕВУ, – выдающийся государственный деятель прошлого века Жумабай Шаяхметов.
С Шаяхметовым я впервые встретился в мае 1948 года в г. Москве, будучи студентом МГУ. Точнее, мы с другом и сокурсником, фронтовиком Утепбергеном Сагинтаем сами искали однополчан и соотечественников в большой столице, желая излить на них свою молодую жажду общения и новых впечатлений. Несмотря на то что уже тогда Шаяхметов был по меркам того времени "шишкой" – первым секретарем ЦК Компартии Казахстана (1045-1954 гг.), он принял нас тепло, без высокомерной казенщины, а говорил он тихо и ровно. Вот что он рассказал о себе: родом из Омской области; отец – бедняк, прозванный Таз, то есть Лысый, настоял на русскоязычном образовании, ведь в их российском регионе все было, как в казахском ауле. Заработаешь себе на хлеб, говорил проницательный отец.
Он оказался прав, улыбался Шаяхметов, вот сегодня я зарабатываю на жизнь своим трудом, чего и вам желаю.
Не скрывая радости, наш высокопоставленный знакомый поделился важной новостью: на днях получил разрешение и теперь ежегодно 2 000 казахстанских юношей могут, сдав экзамены у себя на родине, поступать в вузы Москвы и Ленинграда вне конкурса. В нашей республике – острая нехватка технических специалистов, инженеров для промышленности, техники. Это же замечательно, словно перед равными, простодушно делился с нами Жумеке. Вот четыре года назад открыт Женский пединститут – теперь казахские девушки будут образованными и работать во благо страны. Наши девушки ничуть не хуже других, сказал высокий чин Шаяхметов, при этом выразительно посмотрев на нас с Сагинтаем, словно мы собрались жениться на представительницах Крайнего Севера.
С 1951 года по 1954 год, уже работая в Аппарате Президиума Верховного Совета Казахской ССР, я общался с Шаяхметовым, так как первый секретарь ЦК Компартии Казахстана был членом Президиума и участвовал во всех его заседаниях и сессиях. Первое, что я отметил, то, как тщательно он изучал все материалы. Был такой случай. Рассматривался вопрос о помиловании некоего Шугайло, осужденного за убийство своего сокурсника. Он подавал прошение уже пять раз, и все пять раз эти ходатайства отменяли.
Характеристика из мест лишения свободы – отрицательная: дерзок, нарушает дисциплину. Отец осужденного Шугайло был министром, которого, естественно, сняли уже в ходе следствия. Так вот, Шаяхметов запросил по возможности все документы по делу Шугайло, в том числе его интересовало, каким человеком был убитый, а после написал резолюцию со словами: "Отказать в рассмотрении ходатайства о помиловании".
По его личному поручению я однажды проверял жалобу на депутата Верховного Совета 3-го созыва Н. Бозжигитову. Ее обвиняли в том, что она якобы украла, будучи старшим чабаном, 100 овец и 15 тысяч рублей. Как выяснилось, обвинение было ложным, его инициировал первый секретарь Чаяновского райкома партии А. Жолдыбаев. Шаяхметов велел снять с работы этого инициатора.
Помню, как на одном из заседаний Президиума Шаяхметов сказал депутатам в отношении Рашида и Муслима Абдуллиных: надо согласиться с мнением Алиби Джангильдина, они близнецы, Бог их не разъединил, и мы дадим звание народного артиста Казахской ССР и тому и другому.
С первым секретарем из состава Политбюро ЦК КПСС Шаяхметовым я общался по работе с 1951 по 1956 годы. В любом деле он не допускал двусмысленности, каких-то закулисных интриг, любил открытость и конкретность, вопросы не тянул, решая все оперативно и в целом объективно. Он в совершенстве владел казахским языком и никогда не пользовался шпаргалкой, при этом обладал хорошей мужской дикцией. Сколько помню визитов руководителей союзного масштаба, ни перед кем из них он не заискивал, тем более не угодничал, а держал спину в буквальном смысле прямо. Была в нем какая-то исконная гордость независимого степняка-кочевника.
Странно, но своим подчиненным, министрам, рекомендовал обращаться к себе: "товарищ Шаяхметов или Жумеке", а не Жумабай Шаяхметович. Жил честно и весьма скромно. Помню, в конце апреля 1954 года, после освобождения Шаяхметова с должности первого секретаря Компартии Казахстана и назначения первым секретарем Южно-Казахстанского обкома партии, я заявился в ателье на Кирова – Панфилова в Алма-Аты, сейчас там располагается филиал Каспийского банка. Хотел заказать себе костюм, а то мне товарищ сделал замечание: мол, не соответствует твой вид "наградной" должности. В те годы там обшивали депутатов Верховного Совета, артистов, ученых и т.д. Но закройщик Арон Израильевич Майер развел руками: "У нас срочный заказ Шаяхметова, вон его обмеряют в другой комнате, приходи дней через десять". Оказывается, у Жумеке, в ту пору главы ЦК Партии, председателя Палаты Советов Национальностей Верховного Совета СССР было всего два костюма и китель военного покроя.
"Знаешь, какую зарплату я получаю? – однажды спросил он. – 12 тысяч рублей (около 12 тысяч долларов по современному курсу). Да еще "кремлевский паек". Работал инспектором районной милиции, хватало 800 рублей и на семью. А теперь не хватает. Почему, спросишь ты? Круглый год ко мне едут родственники, земляки из Омской области, все останавливаются в моем доме. На обратный путь им билеты нужны – раз, на расходы в дорогу – два, на подарки землякам – три.
Недавно я был на сессии Верховного Совета СССР. Все расходы, связанные с поездкой в Москву и обратно, с проживанием в гостинице, платил Президиум Верховного Совета, но вдруг управляющий делами ЦК Компартии Казахстана Артамонов принес мне ведомость на 3 500 рублей. Спрашиваю: зачем? "Командировочные расходы", – отвечает Артамонов. Но ведь я уже получил, говорю, их в Верховном Совете СССР. "Нет, – настаивает управделами, – и в ЦК вам тоже положены командировочные". Так я его переубедил, а то едва за одну командировку две суммы не взял".
Шаяхметов был патриотом своей родины: чего стоит один факт, который я уже упомянул в начале, благодаря его ходатайству ежегодно 2 000 юношей и девушек поступали в российские вузы вне конкурса. Но и у него было немало ошибок. В частности, он снял с должности президента Академии наук Каныша Сатпаева, Мухтара Ауэзова, Ахмета Жубанова фактически изгнал из Алма-Аты. В Москве Сатпаева устроили руководителем научного учреждения, Ауэзова – профессором МГУ, специалистом по литературе Востока. Жубанова, не только изгнанного из государственной консерватории, но и лишенного званий профессора и академика, его русские коллеги пристроили в российский городок Рузу, а его семья в Алма-Ате бедствовала, продавая какие-то вещи.
В конце ноября 1951 года ко мне зашел профессор-историк Ермухан Бекмаханов, которого собирались награждать медалью "За трудовые заслуги". И попросил, чтобы ему награду вручил человек-легенда Алиби Джангильдин – хотя это было лишне, Алиби Тогжанович сам обычно вручал награды союзного значения. И вот непосредственно при вручении профессор просил защитить его от преследований за книгу о хане Кенесары. Джангильдин просьбу уважил. Тут же по правительственной связи нашел Шаяхметова. "Жумашжан, – тепло начал он, – у меня сейчас находится Бекмаханов. Он родился в 1916 году, когда я устанавливал Советскую власть, ему был всего один год. И врагом он ни в коем случае быть не может. Если мы будем судить ученых, писателей за то, что их книги нам не нравятся, то чего мы добьемся?"
К великому сожалению, Шаяхметов отказал просьбе самого Комиссара, не внял его разумным доводам. Джангильдин положил трубку телефона и с досадой произнес: "Бұлар иттер ғой" ("Это же собаки").
Через месяц состоялась закрытое заседание Верховного Суда республики. Судили историков Ермухана Бекмаханова и Бека Сулейменова. Председательствовал член Верховного Суда республики А.П. Морозов, обвинителем выступил работавший всего месяц прокурором республики Асабай Мамутов, разоблачителем "вражеской науки" и ярым борцом за коммунизм – Тлеш Шойынбаев. Суд отправил Бекмаханова и Сулейменова на 25 лет в Сибирь. Жена Сулейменова бросилась под поезд в г. Петропавловске; не один год бедствовала осиротевшая и униженная семья Бекмаханова.
К этой роковой ошибке Шаяхметова привела его небрежность в подборе кадров. Судите сами: отдел науки ЦК при Жумеке возглавлял бывший учитель Н. Джандильдин, защитивший кандидатскую диссертацию уже в стенах ЦК партии. Идеологию возглавлял в недавнем прошлом директор торгового техникума, позже руководитель всей торговой системы республики Ильяс Омаров. Такие дилетанты, ничуть не сомневаясь в собственной "компетентности", навязывали свои "конкретные" взгляды нашим талантам, ревнуя к их масштабности и независимости. Они диктовали, мол, я начальник, а ты дурак, Ауэзову, Жубанову и даже "подсказывали Кастееву, как следует отражать реализм в живописи...
Но нет ничего вечного, когда-нибудь неизменно приходит конец и человеческому чванству и глупости. 14 апреля 1954 года нас пригласили в Театр оперы и балета им. Абая на внеочередной пленум ЦК Компартии Казахстана. В зале собрались все руководители и ответработники ЦК партии, Верховного Совета, Совмина. На лицах у большинства из них читалось недоумение: никто не знал, для чего союзный ЦК партии затеял это мероприятие.
И вот на сцену, в Президиум, прошли двое: один постарше, небрежно одетый, лысый, и второй – помоложе, подтянутый, чернявый, одетый элегантно, похожий то ли на молдаванина, то ли на цыгана. Старший сухо, но не без иронии в голосе, представился: "Я Пономаренко, это Брежнев. Бюро ЦК партии страны послало нас в вашу республику руководителями, первыми секретарями республиканского Комитета партии". Как вы догадались, это были небезызвестные Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко и "дорогой Леонид Ильич" Брежнев.
Мы все поняли: это было начало конца, развал всей структуры партии и центрального руководства в лице Никиты Хрущева. (Если проследить все этапы реформ великого "кукурузника" – то так оно и было.) Ведь по партийному уставу Пленум республиканского масштаба должен был открыть действующий секретарь ЦК – Шаяхметов. И только затем предоставить слово посланнику от Центрального политбюро.
Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко говорил три часа, и почти все это время критиковал казахстанский ЦК партии. В частности, он жесткой гребенкой прошелся по его ошибочной "научной" политике. Не берусь дословно воспроизвести его выступление, но сказал он приблизительно следующее: "Право ученых – искать в архивах героев и деятелей прошлого, в том числе ученых, поэтов и политиков прошлых эпох. Ваш историк Бекмаханов нашел такого героя – Кенесары. Ему надо было сказать: "Это не тот герой, который нужен советскому народу; найди другого героя". И он бы обязательно нашел примеры прошлого, достойного для подражания. Однако вместо этого ему дали 25 лет заключения. А я бы эти 25 лет разделил на пятерых секретарей ЦК – вот это было бы справедливо".
После этого исторического, в полном смысле, Пленума, когда с казахстанскими руководителями – во многом заслуженно, за дело – Центр обошелся словно с беспомощными и бесправными щенятами, круто изменились судьбы Бекмаханова, Сулейменова, Сатпаева, Ауэзова, позднее – Жубанова. Все они вернулись на родину и были восстановлены в прежних правах и должностях. И тогда я в который уже раз убедился гениальности, прозорливости Алиби Джангильдина. Ведь именно то, что нашло реальное воплощение в речи Пономаренко, Джангильдин пытался в свое время, а именно три года назад, в 1951-м, растолковать Шаяхметову.
Итак, весь наш ЦК расформировали: Шаяхметова отправили первым секретарем Южно-Казахстанского обкома партии; секретарей ЦК Г. Коржаубаева – первым секретарем Восточно-Казахстанского обкома партии, М. Сужикова – первым же Кызыл-Ординского. Секретаря Алма-Атинского обкома партии А. Канапина Пономаренко прямо назвал "барчуком" и отправил преподавать в Институт иностранных языков; первого секретаря Кызыл-Ординского обкома С. Жанабаева назначил председателем Семипалатинского городского совета. Со снятием Жанабаева связана одна история.
Во время своего пребывания в Кызыл-Ординском обкоме Пономаренко раскритиковал Жанабаева за то, что "казахи живут некультурно, едят руками свой бесбармак, питаются одним мясом, а полезных овощей не употребляют". Находчивый Жанабаев велел своему водителю загрузить багажник служебной машины ящик хорошей картошки. А когда подошло время обеда, он нашел председателя колхоза, куда приехала вся свита по расписанию, во всеуслышание сказав: "Пантелеймон Кондратьевич – человек культурный, мясо не кушает, приготовьте ему обед из этой картошки". По-видимому, чинуши рьяно кинулись уточнять у московского начальника его персональное меню, потому что буквально после этого обеда Пономаренко сказал Жанабаеву: "А ведь ты нахал еще тот", и отправил в Семипалатинск. Однако тот сильно не переживал из-за этого понижения, за должности не цеплялся, так как в прошлом был и батраком, и даже кучером. Однако за время руководящей работы успел зарекомендовать себя как человек независимый и честный. Во всяком случае, по "узун-кулаку" люди передавали о нем только хорошие отзывы, мол, настоящий мужик, не прогибается...
Тогда, в 1954 году, председателем Президиума Верховного Совета утвердили Нуртая Ондасынова, слушателя партшколы при ЦК КПСС. Он уехал в Москву, в партшколу, после того как был снят Шаяхметовым с должности председателя Совета Министров республики в январе 1951 года. Пономаренко очень хвалил Ондасынова, называл его "казахским Свердловым и Калининым". Тем не менее спустя год снял и своего любимчика, отправив его в Гурьев председателем облисполкома. Позже мне рассказали, что Ондасынов однажды возразил Пономаренко на бюро ЦК таким образом: "Пантелеймон Кандратьевич, вы несправедливо называете всех казахов бездельниками. Ведь среди них много добросовестных и честных тружеников. Они строили социалистическую республику, и именно такое большинство казахов будут продолжать ее дальнейшее развитие". Конечно, это смелое замечание навсегда вычеркнуло Ондасынова из списка протеже Пономаренко, да и Брежнева тоже.
Председателем Совета Министров утвердили тогда Д.А. Кунаева, до того президента Академии наук; его первым заместителем и членом бюро ЦК Компартии Казахстана стал никогда прежде не работавший в республике некий Н. Николаев. Этот высокий, лысый человек был племянником Брежнева. Жену Николаева – Курганову сразу же устроили врачом в престижную больницу Совмина, что и ныне находится на ул. Жамбыла уг. Байсеитовой.
Вскоре стали поговаривать, что, мол, фактически Предсовмина – не Кунаев, а Николаев, и его друг – тоже москвич Абрам Познанский, занявший пост министра материально-технического снабжения республики.
Вскоре началась целинная эпопея. Пропаганда тиражировала и преувеличивала, естественно, только желаемые плюсы, хороня в архивах многочисленные жертвы и минусы этой авантюрной, по сути, кампании. Не говоря уже о нещадной и неграмотной эксплуатации земель, в результате которой сотни гектаров и поныне бесплодны, допускались вопиющие факты геноцида в отношении коренного народа. Всем руководителям групп "энтузиастов-целинников" из России и европейской части империи была дана негласная установка на экспансию с целью русификации и уменьшения численности казахов. Сегодня общеизвестно, кем, в основном, были эти энтузиасты, – это бывшие зеки и свежеамнистированные, только-только освободившиеся из тюрем и колоний.
Вот они и устроили, причем весьма охотно, акцию "по укреплению дружбы народов" в городе Павлодаре и Майском районе Павлодарской области. Распоясавшиеся уголовники-трактористы сносили казахские юрты, устраивали провокацию драк, погибли, сгорели и пострадали около 50 местных жителей. Ясно, что в период, когда еще свежа была память о жестоких сталинских репрессиях, они ни за что не пошли бы на такое беззаконие – если бы не чувствовали свою безнаказанность. Ответная акция не заставила себя ждать. В ближайшее воскресенье десятки казахов из окрестных сел, пеших и на конях, явились на улицы Павлодара, нападая на русских, конечно же, невинных. Эту вопиющую шовинистическую провокацию со стороны Центра остановил спешно прилетевший из России отряд специально обученных для подавления "мятежников" крутых ребят. Прилетел даже сам взбешенный Никита Сергеевич. Все замяли и велели "забыть" под угрозой расправы.
Через год Пономаренко был снят с первых секретарей ЦК партии Казахстана, его заменил Брежнев, давний друг Хрущева по совместной работе на Украине. Так же, как в Театре оперы и балета им. Абая в апреле 1954 года, сам открыл Пленум обкома, сам себе предоставил слово, в итоге снял Шаяхметова с поста первого секретаря обкома партии. Брежнев сказал: "Поголовье скота сокращено в два раза, план сдачи хлопка не выполняется, так как Шаяхметов плохо знает эту культуру. Кроме того, тов. Шаяхметов часто болеет и вынужден не работать". "Товарищ Брежнев, – ответил Жумеке, подчеркнуто сухо, не называя того по имени-отчеству "Леонид Ильич", – такие пленумы являются редкими". Он имел в виду, что, вопреки правилам, его отстранили от права открытия и ведения этого мероприятия. "С моим приходом в область поголовье скота не уменьшилось, а увеличилось в два раза. Вам следовало перепроверить справку аппарата, а не дезинформировать Пленум. Да, я часто болею, так как перенес тяжелую операцию по удалению опухоли в головном мозге, можете справиться в Кремлевской больнице. Что касается хлопка – я не должен заменять хлопкороба, моя задача – дать правильное направление, проконтролировать и оценить выполнение задачи. Не зная хлопка, я, кстати, руководил Казахстаном шестнадцать лет, и неплохо. Я честно служил родине и партии, о чем мне сказал недавно сам Хрущев. Но вы, товарищ Брежнев, плохо знаете Казахстан, однако же казахи тепло приняли вас".
Терять ему было нечего, отсюда и резкий тон, который не позволялся по отношению к московскому начальству, но Шаяхметов позволил себе эту свободу напоследок... В 56 лет этого заслуженного в целом человека отправили на пенсию. Он умер в 1968 году.