Мерей СУГИРБАЕВА, "Караван", 4 марта

В феврале историку Ермухану Бекмаханову, первому среди казахских историков сделавшему попытку объективно рассказать об истории Казахстана 20–40-х годов XIX века, исполнилось бы 95 лет (по документам 96: чтобы вступить в комсомол, прибавил себе год).

"Мама сразу доверила меня ему"
– Мы с ним встретились в мае 1946 года, – рассказывает вдова Ермухана Бекмаханова Халима Бекмухамедова. – Я оканчивала филологический факультет Среднеазиатского государственного университета, он работал над своей докторской в библиотеке имени Навои в Ташкенте, куда я ходила собирать материалы для своей дипломной. Позже я советовала своим студенткам: "Почаще ходите в библиотеки. Умных, интеллигентных парней можно встретить только там".
Ермухан ежедневно провожал меня из библиотеки. Незадолго до его отъезда в Алма-Ату я сказала маме, что завтра к нам придет молодой человек. Она очень обрадовалась: ей хотелось, чтобы замуж я вышла именно за казаха.
О своей жизни в Алма-Ате он ни мне, ни ей ничего не рассказывал, но она почему-то сразу доверила меня ему. И когда я, едва получив диплом, заявила, что еду в Москву, где Ермухан должен был защищать докторскую, мама не стала препятствовать.
В Москве я жила у подруги, он – в гостинице. Когда должен был поехать в Ленинград к одному из своих оппонентов, то пригласил меня с собой. И что же? В гостинице нас приняли за мужа и жену, поскольку у нас созвучные фамилии, а на то, что в паспортах у нас нет штампов, не обратили внимания. Для того времени это был смелый поступок, но я поверила ему, когда он сказал: "Все равно мы будем вместе", хотя уже знала, что в Алма-Ате у него осталась семья, где уже росли две дочери.
В 1947 году после защиты докторской он выпустил монографию "Казахстан 20–40-х годов ХIХ века". И на него сразу посыпались обвинения в национализме и идеализации феодального строя. Ермухан знал, что врагом его делают искусственно: восстание Кенесары длилось 10 лет, закрыть на это глаза и заявить, что история Казахстана началась сразу после Великой Октябрьской революции, просто невозможно. На заключительной дискуссии он смог дать такой аргументированный отпор своим недругам, что вскоре его назначили заместителем директора Института истории Академии наук Казахстана.

Приговор – 25 лет ссылки
И все же Ермухан Бекмаханов не смог избежать гонений со стороны властей. В начале 50-х после публикации в "Правде" статьи "За марксистское освещение вопросов истории" его исключили из партии. В те дни он сжег все письма, полученные от московских историков – Анны Панкратовой, Михаила Вяткина, Андрея Кучкина: боялся, что если они будут найдены, то их авторов тоже будут преследовать.
Весной 1951 года его сослали рядовым учителем истории в Нарынкол. Там он проработал всего одну четверть. Потом власти посчитали, что его опасно держать рядом с китайской границей, и отправили в село Ново-Троицк Жамбылской области. Здесь он пробыл полтора года, а 5 сентября 1952 года его взяли прямо с урока. В начале декабря был суд, ему дали 25 лет и сослали в Бодайбо Иркутской области.
– К тому времени у нас с ним было двое сыновей, – продолжает Халима-апай. – Оба они были на моей фамилии, поскольку мы не были зарегистрированы. Тем не менее на работе на меня начали коситься, знакомые старались пробежать мимо, не поздоровавшись…
В лагерях Ермухан находился полтора года. С наступлением хрущевской оттепели его отпустили одним из первых. Когда Ермухан приехал в Узбекистан, куда я перебралась к родным, передо мной стоял не узник ГУЛАГа, а картинный щеголь! Оказывается, Анна Михайловна Панкратова (в Москве он ей первой нанес визит), увидев его в телогрейке, сказала: "Чтобы ваши недруги не подумали, что вы пали духом, в Алма-Ате вы должны появиться одетым, как денди". Она дала ему денег на ротондовое пальто, а переводчик "Войны и мира" Мухтар Жангарин подарил ему модный костюм.
Что не давало покоя завистникам
В Алма-Ате Бекмаханову все пришлось начинать с нуля. Всех ученых званий – не только доктора наук, но и кандидата – он был лишен, поэтому пошел работать рядовым преподавателем в КазГУ. А в 1957 году, когда вышла его книга "Присоединение Казахстана к России", ее посчитали за докторскую и вернули звание профессора.
– То, что он все время издавал свои труды, все время над чем-то работал, не давало завистникам покоя, – говорит Халима Адамовна. – Однажды, когда он лечился в санатории под Алма-Атой, пришло письмо из Бухары. Когда я открыла его, мне стало плохо. Там сообщалось, что он кому-то должен платить алименты. Я поехала к нему, посмотрела в глаза, а они у него бесхитростные, чистые – и… язык не повернулся говорить упреки. Потом все же, как бы между прочим, сообщила о письме из Бухары. "Ой, Алла! – изумился Ермухан. – До чего они дошли! Хотят, чтобы и дома мне было плохо". Так оно на самом деле и было, потому что после того письма никто к нам не приставал с алиментами.

Не обращая внимания на тяготы
Он умер очень рано – в 50 лет. Легкие у него всегда были слабые – у него еще в молодости обнаружили закрытую форму туберкулеза. Сказывались и нищее детство, и голодные студенческие годы, и лагерь. В письмах к жене он так и писал: "Преодолевая недуг, сижу в библиотеке". Но умер он не от туберкулеза, а от рака легких.
– Видимо, слезы моих детей так и не отпустили меня, – говорил историк в последние дни, имея в виду дочерей, которые родились у него в первом браке.
Ермухан Бекмаханов спешил жить, у него были грандиозные планы. Хотел выпустить учебник по истории Казахстана для вузов, исследовать историю Алаш-Орды, написать монографию о Чокане Валиханове и его окружении. Он считал, что эта яркая личность не могла стать тем, кем Чокан стал для своего народа, если бы не его окружение. Но казахские интеллектуалы, создававшие ему питательную среду, в исторической литературе либо вовсе не упоминаются, либо упоминаются вскользь.
– В конце концов, просто хотел путешествовать по миру, хотя это вряд ли было осуществимо: наша семья жила в состоянии хронического безденежья, – говорит Халима Бекмухамедова. – Возвращаясь откуда-нибудь из гостей, Ермухан по-детски удивлялся: "Апырай, как они крепко живут!". Нам же приходилось делить зарплату на две части – на первую семью Ермухана и на нашу, где тоже росло трое детей (в 1956-м у нас родилась дочь Карлыгаш). Кстати, сыновей он, на которого вешали ярлык националиста, нарушая вековые обычаи казахов, когда не принято сыну давать имя отца, назвал на русский манер – Иван Иванычами: старшего – Ермуханом, второго – Сермуханом. Я, как могла, старалась облегчить его нелегкую жизнь. И, мне кажется, он был счастлив со мной.

"Неужели этот мужчина мой?!"
– И что это я так привязался к тебе? – удивлялся он иногда. – Кроме тебя, мне не нужна ни одна женщина в мире, – вспоминает Халима-апай. – Говоря так, он, конечно же, лукавил. У него был шарм, непередаваемая изюминка, так привлекающая женщин. Они его замечали, и он их тоже, но за 20 лет совместной жизни я ни разу не устраивала ему сцен ревности. Зачем было усложнять этими глупостями и без того нелегкое бытие? Была смиренной, покорной женой, которая обращалась к нему только на "вы", что ему всегда чрезвычайно льстило. У него при всей его доброте и отзывчивости сохранилось то, что сам он, анализируя позже свои поступки, называл "казакпайством". Он порой срывался на близких, а иногда был просто невнимательным и даже эгоистичным. Например, очень любил одеваться. Модные вещи – будь то плащ из болоньи или рубашка из нейлона – приобретал одним из первых в городе. Если бы и я так одевалась, как он, то наши дети наверняка сидели бы голодными. Если у него были костюмы на каждый случай, то на мне зачастую – одно платье, в котором я выходила и на пир, и в мир. Эту слабость я ему прощала, потому что интуитивно чувствовала, что проживет он недолго. К тому же он как бы наверстывал то, что не мог позволить себе в годы сиротской юности. В моей семье все было по-другому. Поскольку у мамы я была одна, то всегда одевалась хорошо и модно. Даже в военные годы не знала, что такое голод. Поэтому к слабостям мужа относилась не только снисходительно – я восторгалась им и спрашивала себя: "Неужели этот мужчина мой?!", когда видела его в президиуме ученого совета: шикарный костюм, свежайшая рубашка, белоснежный носовой платок, носки в тон модных ботинок.
…Я счастливая женщина, потому что познала, что такое любовь. А ведь многим это великое чувство неведомо, даже имея семью, они остаются внутренне одинокими. Я же все 20 лет, что была рядом с Ермуханом, чувствовала себя и любимой женщиной, и единомышленником своего мужа.
От редакции. Замечательного педагога, кандидата педагогических наук Халиму Адамовну Бекмухамедову "Караван" искренне поздравляет с женским праздником – Днем 8 Марта! Желаем Вам здоровья, весеннего настроения и как можно больше положительных эмоций!