Владислав ВЛАДИМИРОВ, "Вечерний Алматы", 30 июля

Даже не всем утонченным знатокам отечественной и мировой авиации ныне известен этот человек, хотя он, истинный предтеча Кожедуба, Покрышкина, Луганского, Бегельдинова, Акижанова, как никто другой из пилотов первого поколения несказанно удивлял мир необычайными победами, ставшими нормой его летного бытия.
Да, Виктор Георгиевич Федоров родился в старом Верном, где почтенных горожан с такой фамилией было немало. Не обо всех уцелели какие-либо данные, но об отце нашего героя мне довелось найти в одном из фондов ЦГА РК – Центрального госархива Республики Казахстан сведения, пролившие свет и на узловые моменты земного круга его сына (дело 92, опись 1, связка 2, с. 12–15).
Так вот, Георгий Георгиевич (отнюдь не Петрович!) Федоров был вовсе не из чиновников или казаков, как для пущей важности утверждают иные российские историки (к тому же узревшие в Верном никогда в нем не существовавшие "юнкерское училище", "кадетский корпус" плюс "пихтовые леса" и т. п.), а был он из служивых 70-го Верненского батальона, как значится в его подробной анкете – "формулярном списке", заверенном губернатором Семиреченской области генерал-лейтенантом Колпаковским. Там же на вопрос "Есть ли родовое или благоприобретенное имение" – четкий ответ: "Нет". Да и откуда бы взяться таковому имению у человека, обремененного немалой семьей? Только из-за нужды подал он 24 августа 1877 года прошение о совмещении службы с уроками черчения и рисования в верненских гимназиях. Обе они – мужская и женская – просьбу уважили. На вопросы формуляра "Был ли в походах против неприятеля и когда именно", "в штрафах, под следствием и судом", "в отставке с награждением или без оного" тоже отвечал отрицательно. Хотя "за отлично-усердную службу" был поощрен "единовременно девяноста рублями серебром", а в другой раз – 250, тоже серебром. Немало времени Федоров-старший в должности "помощника (то есть заместителя) заведующего ученическими квартирами" уделял обустройству казахских гимназистов за счет местного бюджета.
Нетрудно представить, что пережил он, когда его любимый сын Виктор, по студенческой молодости фанатично наигравшись в громы и молнии первой русской (точнее, российской) революции, бежав из-под ареста от скорого суда и, возможно, от "столыпинского галстука" (петли), оказался на далекой чужбине. В Италии, Бельгии, Франции, уже женившись, мытарил неимоверно, но не сдавался. Запрягал себя в журналистику, в торговлю, в другие занятия, вплоть до шоферского и даже ювелирного. С третьего дня Первой мировой войны – он уже в добровольцах французской армии. Заодно (так мнилось) ушел от "родного" жандармского догляда – политический сыск в России был вездесущ. Царская охранка во всех эмигрантских группах держала шпиков, дома и вне не спускала глаз с кадетов, трудовиков, "беков" (большевиков), а уж с таких, как Федоров, "бомбистов" из эсеров, и подавно.
Воевал пулеметчик так называемого русского батальона, сначала рядовой, потом капрал, Федоров умело, но 23 февраля 1915 года попал в госпиталь, а после – в город Дижон, в школу боевых авиаторов. Помог тут – с известным риском для себя – российский военный агент (атташе) полковник (позже генерал-майор царской службы), граф Алексей Алексеевич Игнатьев (сын убиенного эсерами в 1906-м экс-киевского губернатора), будущий генерал-лейтенант Советской армии, автор известных мемуаров "50 лет в строю", сумевший сохранить для СССР в банках Франции российские 225 млн. руб. золотом.
Летное боевое крещение Федоров получил в первый же день самого кровопролитного в Первой мировой войне сражения под крепостью Верден. Оно велось 10 месяцев – с 21 февраля по 18 декабря 1916 года и, выбив две трети млн. германцев, спасло Францию от тевтонского ига, а также крепко выручило и матушку-Россию. Тогда во Франции против Германии отменно сражался Русский экспедиционный корпус. Были в нем и воины из Семиречья. Но Федоров в нем не значился: он воевал в элитной эскадрилье "Аисты": сначала в звании сержанта, а затем и су(младшего)-лейтенанта.
Итак, вечером 21 февраля 1916 года "аисты" шумно поздравили его с первым сбитым аэропланом, а уже наутро 14 марта он вогнал в землю еще одного чужака.
19 марта провел сразу два боя, атаковав трех врагов в каждой схватке и обратив их в бегство. 21 марта опять сбил германца. 1 апреля сокрушил еще одного. Дальше – больше. С незаемными приемами воздушных атак Федоров вступал на биплане "Кодрон" в бой уже против пяти самолетов, уверенно подтверждая свое имя: Виктор – значит победитель. Главнокомандующий французской армией маршал Жозеф Жак Жоффр подчеркивал в персонально посвященном Федорову приказе:
"…Вы удвоили славу, покрывшую знамена Верденской армии. От имени этой армии благодарю Вас за услугу, оказанную Франции".
Этот приказ зачитывался по всем армейским полкам, авиаэскадрильям и флотским экипажам, его с портретом героя публиковали все газеты Франции. И ни одна в России. Для нее Федоров, вопреки бумажной амнистии, – по-прежнему государственный преступник. За две следующие недели он сбивает еще восемь германских самолетов. В этот же срок удостаивается ВСЕХ военных наград Франции. Триумф несказанный! Его поздравляют. Ему пишут отовсюду. Знаменитости ищут встреч с ним. Но громкая слава не меняет его. Интервьюерам говорит: нет, он не искатель приключений, не фаталист; каждый бой для него – это высшая математика, обращение невозможного в возможное, но непременно с Богом в душе; главное в жизни? Главное – ничего не делать спустя рукава, вполсилы; политика? О политике не думает – все помыслы о победе и эпохе больших перемен.
Тем временем худые вести с восточного фронта зовут его воевать туда, где горше всего. Он понимает: его возвращение может обернуться тюрьмой, а то и чем похлеще. Но шеф российской авиации великий князь Александр Михайлович, поразмышляв, решает иначе: пусть этот толковый офицер французской службы готовит военлетов в Севастополе и Одессе; месячный оклад "бомбисту" – 600 целковых, а его неразлучному механику Ланеро – 300. Федоров горячо берется за порученное. Учлетов готовит наверняка. Труд этот тоже нелегкий, но радостный. И все-таки всем сердцем он на фронте.
Наконец в мае 1917 года он на передовой – у капитана Евграфа Крутеня, успевшего повоевать и во Франции, причем в составе "Аистов". Зону действия группы Крутеня тевтонские штабисты обозначают на картах черной штриховкой: "Район, откуда германские самолеты не возвращаются".
3 марта 1918 года измученная Россия заключает с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией Брестский мир, по точному определению Ильича, "позорный и грабительский". Федоров возвращается на все еще воюющий Запад – в самую гущу воздушных боев. "Офицер, полный отваги, пылкой храбрости", – говорится о нем 28 июля 1918 года в приказе о награждении орденом Почетного легиона. А 12 августа – новый приказ о нем: "Великолепный пример храбрости!" и новая большая награда.
Со всей ратной страстью пропагандирует он среди военлетов идеи смелых новаторов неба – Нестерова, Кованько, Казакова, труды своего кумира Крутеня: "Воздушный бой", "Летчику-истребителю", "Создание истребительных групп", виртуозно крепя их своим умением.
За полнедели до финала Первой мировой войны Федоров провел свой последний бой. Он ОДИН сразился с армадой из ТРИДЦАТИ(!) вражеских бомбардировщиков, а также сопровождавшими ее истребителями охранения. По одним данным, в этой беспрецедентной схватке Федоров сбил четыре машины, по другим – шесть. В любом разе, ряды тяжелых монстров были им рассеяны, их задание сорвано. Но и для Федорова этот день оказался роковым. В канонической "Истории воздухоплавания и авиации в России" сказано: Федоров погиб 7 ноября 1918 года. Но это не так. Нет, он не погиб, а попал в плен. Германия не очень-то спешила с освобождением узников своих концлагерей. Она и в Первую мировую не отличалась милосердием к военнопленным. Их быт был хуже скотского. Холод, голод, эпидемии. Французское правительство вызволило тяжко больного, ранее не единожды раненого героя из мерзкой неволи. Но краткой оказалась желанная свобода: вскоре Федоров скончался от горловой чахотки. Ему было 33 – возраст Христа. С ним умерла и его заветная мечта – вернуться с семьей в отчие края. Но Франция, для него не вторая родина, но и не злая мачеха, и поныне воздает ему должное. Как воздает она множеству его геройских собратьев по духу и оружию, верных союзников по той, Первой мировой, которую на Западе называли Всесветной, а в России – да-да, Великой Отечественной…