Михаил Фальков, "Русский журнал", 11, 21 января

Визит лидера страны Восходящего солнца в Москву, начавшийся 9 января, чрезвычайно важное событие для российско-японских отношений. С середины минувшего века эти отношения рассматриваются обеими сторонами прежде всего в контексте территориальных разногласий, связанных с Курильскими островами. В последнее десятилетие заметно возросло внимание к экономической составляющий взаимоотношений. Однако развитие связей в этой области традиционно обуславливается решением все тех же территориальных противоречий, что явно не способствует достижению прогресса. Весьма красноречиво об этом свидетельствует уровень товарооборота между двумя странами, значительно уступающий объему, например, российско-польской торговли. Еще в меньшей степени Москва и Токио используют геополитический потенциал двусторонних отношений. До недавнего времени их контакты ограничивались в основном северокорейской проблематикой. Определенные сдвиги наметились лишь во второй половине 2001 г., что было публично продемонстрировано в январе прошлого года в ходе переговоров спецпредставителя главы правительства Японии по Афганистану (экс-премьера) Иосиро Мори с Владимиром Путиным. На них широко обсуждался целый комплекс вопросов, касающихся ситуации в Центральной и Южной Азии, а также взаимодействия в борьбе с терроризмом. Однако подлинный потенциал российско-японских отношений в геополитическом измерении до сих пор остается нереализованным. Москва, уделяя растущее внимание южному вектору внешней политики (который, по определению Сергея Иванова, охватывает Закавказье, Центральную и Южную Азию, Средний и Ближний Восток, а отчасти и страны Северной Африки), часто не учитывает в должной мере японский фактор на данном направлении. Между тем, наравне с Пекином (своим традиционным соперником), Токио занимает прочные позиции в Иране и нефтяных монархиях Персидского Залива, интенсивно расширяя свое присутствие в Афганистане, Казахстане, Узбекистане и Туркменистане, а также в Азербайджане и Грузии. Здесь страна Восходящего солнца внешне преследует исключительно экономические цели. Однако в широкой перспективе за действиями японцев отчетливо прослеживается долгосрочная концепция, направленная на обеспечение геостратегических интересов Токио, касающихся КНР, России и США, а также исламской цивилизации. В соответствии с внешнеполитическими традициями Японии создается видимость, что проводником ее интересов в Евразии выступают ведущие финансово-промышленные группы, поддерживаемые МИДом и другими государственными ведомствами. На самом же деле, ключевую роль в "Большой игре" за Центральную Азию и Закавказье Токио отводит своим спецслужбам. Отчасти это объясняется исторически сформировавшимся симбиозом официальной японской дипломатии и тайной всеохватывающей разведдеятельности. Не малое значение имеет и тот богатый практический опыт, который обрели спецслужбы страны Восходящего солнца в XX столетии.

Британское наследие

Отсчет истории японской разведдеятельности в Центральной Азии начинается с первых двух десятилетий прошлого века. Благодаря модернизации государственной системы, общественно-политических институтов и армии, проводимой императором Мэйдзи с 60-х годов XIX столетия, на рубеже XX в. Япония уже являлась крупной региональной державой. Набрав достаточно сил, она перешла к стремительной военной экспансии, а покорив Корею и Тайвань, напрямую столкнулась с Российской империей. Как свидетельствует офицер царской военной разведки Алексей Игнатьев, в Петербурге тогда имели весьма отдаленное представление об этой далекой и экзотической стране. В Генеральном же штабе откровенно потешались, мол, как это "островные туземцы набрались наглости бросить вызов самому батюшке-императору". Однако, в отличие от царских генералов, японское командование, опутав российские дальневосточные владения сплошной агентурной сетью, оказалось превосходно подготовленным к столкновению. Так, по данным царской контрразведки к началу 1904 года в России действовало более 500 японских агентов. Как следствие, империя Романовых потерпела позорное поражение, что, несомненно, ускорило ее трагическое крушение. И хотя до 1917-го оба государства официально поддерживали добрососедские и даже союзнические отношения, Япония не прекращала воспринимать Россию как одного из главных стратегических противников.

Прежде всего японцы они взялись за тщательное изучение британско-российского соперничества в Центральной Азии. Особое внимание аналитики II-го отдела имперского Генштаба (разведка) обратили на использование англичанами связей суфийских орденов Афганистана и Средней Азии для организации антирусских восстаний. Более того, собрав сведения о кокандских волнениях 1873-76 гг., выяснив, кто управлял ими и к каким религиозным сектам относились заговорщики, японцы установили связь между этими событиями и выступлениями мусульман Казанской губернии, начавшимися полтора года спустя. Таким образом, стало очевидным, что мусульманский фактор является мощнейшим орудием в соперничестве с Россией, позволяющим подолгу сковывать ее силы.

Практический опыт

Уже в 1917-18 гг. Токио приступил к применению столь ценного опыта Британской короны. В 1918-22 гг. часть Дальнего Востока и Сибири была оккупирована войсками императора Тайсе. Используя эти области в качестве плацдарма и опираясь на чехословацких коллег и белогвардейских лидеров, сотрудники II-го отдела попыталась установить связи с руководством татарских и башкирских мусульман. Любопытно, что впервые подобной деятельностью еще в дореволюционный период японская разведка занялась на... Кавказе, о чем красноречиво свидетельствуют документы, обнаруженные у двух японских граждан, арестованных здесь по подозрению в шпионаже в августе 1907 года.

Теперь же усилия II-го отдела первоначально ограничивались лишь контактами с мусульманскими деятелями Читы. Однако летом 1918 года, при содействии атамана Дутова, японцам удалось выйти на одного из лидеров башкирского движения - Ахмет-Заки Валидова. Весной следующего года эмиссары II-го отдела попытаются наладить канал связи с рядом активистов крупнейшей исламской партии России "Союза мусульман" ("Иттифак-аль-муслимин"). Особое внимание уделялось членам руководства самопровозглашенной осенью 1917-го автономии мусульманских народов Внутренней России и Сибири, которые затем были вынуждены скрыться от преследований большевиков. Не менее важное значение японская разведка придавала духовным лидерам суфийских орденов Сибири и Урала. В некоторых случаях связь с ними осуществлялась через представителей "Иттифак-аль-муслимин", поскольку многие из них входили также в крупные суфийские братства. Член ЦК партии татарский муфтий Галимджан Баруди даже являлся одним из высших лидеров влиятельного тариката Накшбандия-Халидия, будучи также пламенным сторонником мусульманской автономии. По просьбе II-го отдела весной 1919-го с ним провел серию встреч в Уфе челябинский мусульманский деятель Курбангалиев, известный своей старинной и знатной родословной. Кстати, позже он бежал от большевиков в Японию, где многие годы выступал в качестве эксперта разведки по вопросам исламского фактора в СССР.

Одновременно через китайский Туркестан японская разведка развернула активную деятельность на афганской территории. Отсюда же устанавливались связи с исламской оппозицией советской Средней Азии. Особый интерес у сотрудников II-го отдела, вызывали деятели панисламистской партии "Улема Джамияти" ("Совет улемов"), а также лидеры Кокандской автономии, ликвидированной большевиками в феврале 1918 года. Наиболее тесные связи были установлены японцами с бывшим заместителем председателя автономного правительства Шах-Исламом Шагиахметовым, который в 1921 г. обосновался во Владивостоке.

Между тем в самой Японии в 20-х годах под эгидой спецслужб интенсивно создавались всевозможные религиозно-политические организации, объединявшие выходцев из мусульманских регионов СССР. Они специализировались на антисоветской деятельности в Средней Азии, в Башкирии и на Урале, широко используя идеи пантюркизма и панисламизма. Старейшим из них являлось "Общество пробуждения Великой Азии" основанное еще 1908 году и имевшее отделения в Афганистане, Турции и Персии. В 20-е годы оно развернуло чрезвычайно активную деятельность, в первую очередь на среднеазиатском направлении. Не меньшую известность приобрело общество "Белый Волк", основанное в 1924 г. и тесно связанное с турецкой организацией "Серые Волки" ("Бозкурт"), а также будапештским "Пантуранским обществом" и азербайджанскими националистами. В 1933 году была также основана организация "Великий Туран", представители которой активно вербовали мусульманских эмигрантов из СССР на службу японской разведки. Все перечисленные и многие другие структуры подобного рода были нацелены на свержение советской власти в Средней Азии и создание там панисламистского и пантюркистского государства. С середины 20-х гг. значительная часть их деятельности на советском направлении велась с территории Афганистана.

Афганский плацдарм

После вывода японских войск с большей части российской территории осенью 1922 г. II отдел приступает к оказанию поддержки вооруженной исламской оппозиции Таджикистана и Узбекистана. В то же время происходит активизация японской разведдеятельности в соседнем Афганистане. С конца 20-х - начала 30-х годов территория этой страны становится главным плацдармом токийских спецслужб в Центрально-азиатском регионе. Отсюда ведется интенсивный сбор информации о ситуации в среднеазиатских республиках, здесь же японцы готовят диверсионно-подрывные акции против советской власти. В этот период агентура II-го отдела устанавливает тесные связи с узбекским лидером исламской оппозиции Туркестана Ибрагим-беком Чакабаевым. В то время он еще обладал заметным военно-политическим влиянием в северных районах Афганистана, а также имел весьма многочисленных сторонников в Таджикистане и, в меньшей степени, в Узбекистане. Все основные контакты с ним японская разведка осуществляла через его ближайшего помощника Утан-бека. Однако после разгрома вооруженных формирований Ибрагим-бека на территории Средней Азии летом 1931-го, активность японской разведки сужается до пределов исключительно Афганистана. Несмотря на это, антисоветская деятельность II отдела продолжалась. С середины 30-х на протяжении почти целого десятилетия японская разведка (наравне с германской и английской) рассматривалась советскими спецслужбами как один из главных противников в данном регионе. В 1935 году северные районы Афганистана тайно посетил высокопоставленный представитель японской разведки Китадда. В ходе проведенных им переговоров была достигнута договоренность о продолжении сотрудничества между антисоветской оппозицией и Токио. Кроме поддержки лидеров узбекской, таджикской и туркменской эмиграции, II отдел провоцировал напряженность советско-английскихв отношений на афганском направлении. Особое значение операции подобного рода приобрели в годы Второй мировой войны. С 1937 г. сотрудники японской разведки работали здесь в тесном взаимодействии со своими германскими коллегами. Вместе они также значительно расширили свое влияние на исламское движение соседнего Синьцзяна, и тут соперничая со спецслужбами СССР. Благодаря всему этому в первой половине XX столетия японская разведка приобрела весьма ценный опыт разведдеятельности в мусульманских регионах Российской империи и Советского Союза. Касалось это как собранной ею весьма обширной информации, так и многочисленных агентурных источников. Опираясь на британский опыт, особое внимание спецслужбы Японии уделяли сепаратистским и панисламистским деятелям местной мусульманской общины.

После поражения Японии во Второй мировой войне столь богатое наследие имперских разведслужб не пропало бесследно. Во второй половине 40-х по инициативе помощника генерала Маккартура Чарльза Уиллоуфби (Адольф Вейденбах) наследие это активно изучалось американской разведкой. Тогда же многие высокопоставленные офицеры имперских спецслужб, в частности шеф II отдела генерал-лейтенант Арисуэ Сейдзо, его оперативный помощник Хаттори Такусиро и ряд других опытных сотрудников данной структуры, были привлечены к сотрудничеству с американцами. В результате США получили чрезвычайно ценные источники информации, как и обширные досье по Афганистану, а также Средней Азии и некоторым мусульманским областям Урала и Сибири. Взамен Вашингтон всячески содействовал созданию спецслужб послевоенной Японии.

По прошествии 50 лет с момента поражения во второй мировой войне Япония занялась восстановлением некогда утраченных позиций в Центральной Азии и Закавказье. Отказавшись от имперского наследия и воинственного национализма, японцы сохранили веру в свою особую миссию в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Идея занять в нем лидирующее положение никогда не покидала потомков Аматэрасу. Однако теперь они сделали основной акцент не на военную мощь, а на экономическую экспансию. Переоценка тактических способов достижения господства в АТР зафиксирована в концепции комплексного обеспечения национальной безопасности Японии. Она была разработана еще в конце 70-х и с тех пор последовательно и энергично реализовывалась на практике. Токио удавалось гармонично совмещать рыночные, военно-политические и дипломатические методы в осуществлении этой концепции. На начальном этапе она была направлена на повышение экономического потенциала страны, с расширением ее влияния в Восточной и Юго-Восточной Азии. Основным соперником Японии, как и в конце XIX столетия, выступала Китайская империя - теперь уже в лице Народной республики. Атмосфера "холодной войны" долгое время гарантировала Токио безоговорочную поддержку Вашингтона. Тем более Япония являлась одним из главных союзников США в сдерживании "коммунистической угрозы" в АТР. Однако крах СССР значительно изменил расстановку сил в этом регионе и обнажил противоречия геополитических интересов Токио и Вашингтона. Вместе с тем отступление России из Центральной Азии и Закавказья позволило Японии восстановить здесь свои позиции, утраченные в результате военного поражения.

Евразийский прорыв

Еще в конце 80-х заметно возросло внимание японских исследовательских институтов и аналитических центров к политической ситуации в советских республиках Средней Азии. Особый интерес вызывали вспышки межэтнической розни в регионе, противоречия между Ташкентом и исламской оппозицией Ферганской долины, влияние афганского конфликта на ситуацию в Таджикистане. Согласно американским источникам, первоначально все эти процессы рассматривались аналитиками Информационно-исследовательского бюро (ИИБ) Японии (главная разведслужба страны) преимущественно в китайском контексте. Они пытались определить степень потенциального влияния дальнейшей дестабилизации в Средней Азии на ситуацию в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая (СУАР). Максимальный интерес японцев вызывала обстановка в Казахстане, особенно в южных и восточных областях. Он был вызван не только наибольшей протяженностью границы этого государства с КНР во всем центрально-азиатском регионе. Предметом пристально внимания ИИБ являлись связи местных казахов и уйгуров со своими соплеменниками в СУАР, а также активность восточно-туркестанской оппозиции на территории Казахстана.

Именно нестабильность в бывших среднеазиатских республиках в первой половине 90-х повлияла на политику Японии по отношению к ним. Поскольку главным ее инструментом является экономическая "экспансия", в Токио посчитали преждевременным начинать активные действия в данном регионе. Поэтому японцы заняли весьма осторожную и выжидательную позицию, продолжая внимательно отслеживать происходящие здесь процессы. Они же в 1993-94 годах окончательно убедили ИИБ в нецелесообразности развития каких-либо контактов с Таджикистаном. Вспыхнувшая в этой стране гражданская война к тому моменту приобрела затяжной и бесперспективный характер. Иная ситуация складывалась в соседних Узбекистане и Казахстане. Их лидеры не только сумели сохранить и укрепить свою власть, но и активно взялись за развитие связей со странами Среднего Востока, Европы и США. Тех в свою очередь привлекали природные богатства и выгодное географическое положение центрально-азиатских государств. Для Японии и то и другое имело чрезвычайно важное значение. Нефтяные запасы Казахстана позволяли ей обрести, энергетическую независимость от гораздо более непредсказуемого и удаленного Ближнего Востока. Огромные залежи золота, серебра и меди в Узбекистане и Казахстане гарантировали устойчивое снабжение Японии этими драгметаллами с относительно низкой затратой на транспортировку. Не меньшее значение имело для Токио геополитическое положение центрально-азиатских государств. Через них при наличии соответствующей инфрастуктуры Япония приобретала выход к Персидскому Заливу и на Ближний Восток (откуда она получала более 80% потребляемой нефти), а также к энергоресурсам Каспия и на европейский рынок. Особую ценность в этой связи японцы усматривали опять же в развитии связей с Казахстаном. Территория этой страны представлялась им наиболее подходящей базой для дальнейшей экспансии по всем направлениям. В качестве члена ОЭС Казахстан имеет выход к Средиземному морю, Персидскому и Оманскому заливам, являясь также удобным транзитным пунктом на пути в Закавказье и Европу. Однако пока Токио оставался сторонним наблюдателем, всеми этими преимуществами пользовались другие, особенно Вашингтон, Анкара и Пекин. К середине 90-х японцы осознали, что дальнейшее бездействие лишает их возможности воссоздать свои былые позиции в Евразии. С того момента японские эксперты приступают к активному изучению на местности политэкономического климата в регионе. Особую роль в этом сыграли сотрудники Японского агентства международного сотрудничества. В 1994-96 годах начинается стремительное проникновение Японии на центрально-азиатский рынок. Наиболее интенсивно она устанавливает экономические и политические связи с Казахстаном. За ним следует Узбекистан, Кыргызстан и Туркменистан.

Токио всячески поощряет внедрение отечественных частных компаний в различные сектора местной экономики, создавая для того самые благоприятные условия. Вскоре их активность достигает таких масштабов, что дисциплинированным, приученным мыслить общенациональными категориями японцам, одной лишь господдержки уже не достаточно. Они все чаще призывают четко определить концепцию региональной политики Токио. С этой целью были разработаны принципы ее "евразийской дипломатии", которые летом 1997 года огласил премьер-министр Хасимото. В ней Центральная Азия и Кавказ названы зоной стратегических интересов страны Восходящего Солнца. Соответственно "евразийское" направление становиться одним из приоритетов японской внешней политики. В январе 1998-го правительство одобряет программу "Великого Шелкового пути", определяющую практические задачи "евразийской дипломатии". Она призвана стимулировать развитие политического диалога и экономического сотрудничества с государствами Центральной Азии и Закавказья. Особый акцент ее авторы делают на участии в проектах по разработке и транспортировке энергоресурсов.

Опираясь на "евразийскую дипломатию" и программу "Великого Шелкового пути", в 1997-98 годах Токио значительно расширяет свое присутствие в регионе. Именно тогда сюда ринулись почти все индустриальные и финансовые гиганты страны Восходящего Солнца. Национальная нефтяная корпорация (ННК "Нихон сэкию кодан") развернула бурную деятельность по поиску и добыче энергоресурсов в Казахстане и Узбекистане. "Мицубиси" совместно с китайцами и американцами приступила к сооружению трансазиатского трубопровода по маршруту Туркменистан - Казахстан - КНР - Республика Корея - Япония. Сразу несколько крупных японских концернов приступили к поиску и оценке залежей драгметаллов в Кыргызстане и Узбекистане. Осенью 1998-го японцы впервые вышли к северному побережью Каспия. ННК и корпорация "Inpex Nord Ltd." (совместно с американской "Philips Petroleum") получили право на самостоятельную разработку здешних нефтяных месторождений.

Кавказский вектор

Одновременно начинается японский "поход" в Закавказье. Не удивительно, что основное внимание Токио изначально уделяло Баку. Это объясняется не только энергетической "привлекательностью" Азербайджана, но и историческим наследием кавказской политики Японии. В первые два десятилетия XX века именно здесь она обладала самым большим влиянием из всех областей Закавказья. При содействии англичан еще в 1904-05 годах Азербайджан (наравне с юго-западной Грузией) превратился в региональный плацдарм японской разведки. Осенью 1918-го с выводом турецких войск из Азербайджана и Армении, Лондон совершенно серьезно рассматривал возможность заменить их японскими подразделениями. Согласно английским источникам, подобные планы были отнюдь не безосновательны, поскольку Токио имело здесь весьма прочные позиции.

Почти 80 лет спустя, японцы вернулись. Правда, теперь в несколько ином качестве. На сей раз, по официальной версии, первопроходцем являлась компания "Иточу седзи". С 1996 года она участвует в разработке 3-х нефтяных месторождений азербайджанского шлейфа Каспия. Кстати теперь проникновению Токио в Азербайджан содействовали уже не англичане, а их преемники в современной "Большой игре" - американцы.

Как бы то ни было, 1996 год считается поворотным в закавказской политике Страны Восходящего Солнца. Приоритетным ее направлением стало именно азербайджанское. По словам упоминавшегося, Хасимото, особое отношение к этому государству определяется его энергетическим потенциалом и чрезвычайно выгодным геополитическим положением. Оно же, как заявил в начале 1998-го японский лидер, позволяет Токио значительно расширить свое влияние в масштабах всей Евразии. Последующая активность японской дипломатии и частных компаний полностью соответствует этой установке.

Как и в XX столетии, вслед за Баку японцы появились в Тбилиси. Первой крупной компанией проникшей туда в 1996 опять оказалась "Иточу седзи". В дальнейшем, сохраняя инициативу в своих руках, она сыграла ключевую роль в определении приоритетов японской политики и бизнеса в Грузии. Прежде всего, они касаются энергетической отрасли и развития транзитной способности этой страны в восточно-азиатском и европейском направлениях.

Армения оказалась последним из закавказских государств, где появились японские дипломаты и предприниматели. Первые серьезные контакты Токио с Ереваном приходятся на 1997 год. Однако лишь по прошествии трех лет между ними было установлено более и менее активное межгосударственное и экономическое сотрудничество. Официальный визит армянского лидера в Японию в конце 2001 года как раз преследовал целью стимулировать развитие двусторонних связей, хотя бы до уровня японо-грузинских отношений.

Цена благотворительности

В то же время Токио заметно активизировало свою политику на афганском направлении. На начальном этапе это выражалось лишь в оказании крупной финансовой помощи афганским беженцам. Однако затем японцы не только поддержали антитеррористическую коалицию, но и приступили к установлению связей с окружением Хамида Карзая.

Символично, что именно в Стране Восходящего Солнца в январе 2002-го состоялась международная конференция по реконструкции Афганистана. Первым на ней выступал премьер-министр Коидзуми. Токио обязалось выделить Кабулу финансовую помощь в размере 500 млн. долларов, а затем сообщило о намерении предоставить правительству Карзая еще 136 млн. (часть этих средств предназначалась на нужды силовых структур нового режима). Таким образом, в 2002 году Япония превратилась в одного из главных спонсоров Афганистана.

Не менее активно развивались и межгосударственные связи. В феврале 2002-го в Кабуле возобновило работу японское посольство. В мае сюда прибыла глава МИД Кавагучи, а пять месяцев спустя Токио посетил ее афганский коллега Абдулла. Кроме того, минувшей осенью в Нью-Йорке состоялась встреча лидеров двух стран.

Довоенный период справедливо считался "Золотым веком" афганской политики Токио. Однако несмотря на утрату позиций во многих регионах Азии после Второй мировой, Япония никогда не прерывала своей активности в Афганистане. Даже при режиме талибов она поддерживала деловые связи (преимущественно через "Иточу Оил Эксплорейшн") с Кандагаром. Одновременно между двумя странами имели место и дипломатические контакты. В 1997-2000 гг. Токио посетили ряд официальных представителей движения Талибан и Северного Альянса. В отличие от большинства западных государств, Япония наравне с несколькими мусульманскими странами сумела сохранить определенное влияние в Афганистане. Порой она даже пыталось исполнять роль посредника между талибами и их противниками. Наибольшую известность снискала инициатива о проведении в Токио внутриафганских переговоров выдвинутая МИД Японии весной 2001 года (кстати, крайне негативно воспринятая Москвой). Главная заслуга в сохранении позиций своей страны на данном направлении принадлежала группе сотрудников ИИБ и МИД, среди которых особенно выделялся глава японской дипмиссии в Исламабаде Садака Нумата.

После падения кандагарского режима афганская политика Токио резко активизировалась. Основная ее задача заключается в восстановлении здесь стратегического плацдарма позволяющего Японии наращивать свое влияние в Южной и Центральной Азии, а также на Среднем и Ближнем Востоке. Именно такая роль отводилась Афганистану японской внешнеполитической доктриной в 30-е - 40-е гг. XX столетия. В 70-х к ней добавилась концепция сдерживания "коммунистической угрозы" (в лице СССР и КНР). Сегодня нейтрализация китайской экспансии в глубь Центральной Азии остается одним из приоритетов афганской политики Токио, хотя и в завуалированной форме.

Двусмысленные перспективы

Со второй половины 90-х Япония энергично восстанавливает свои позиции в Центральной Азии и Закавказье. В ряде стран, ее нынешняя активность даже превышает довоенный уровень. Это мотивировано соображениями стратегического характера. Нефтегазовые ресурсы Евразии позволяют Японии добиться независимости от Ближнего Востока в энергетической области. Геополитическое положение Центральной Азии и Закавказья создает благоприятные условия для наращивания японского влияния в Южной Азии, Европе, на Ближнем и Среднем Востоке. Как следствие "евразийская дипломатия" приобретает растущее значение для японской внешней политики. Особое место в ней занимают Казахстан, Азербайджан и Афганистан. В каждом государстве региона расширение японского присутствия происходит в несколько этапов. На первом, главная роль отводиться спецслужбам, призванным подготовить условия для внедрения на местный рынок японских компаний. Они же преследуют целью занять ключевое положение в наиболее перспективных отраслях экономики. Вслед за тем наступает черед установления тесных межгосударственных отношений. На четвертом этапе, ранее обретенные позиции позволяют использовать каждое государство в отдельности для распространения японского влияния в близлежащие страны.

Таким образом, региональная активность Токио рассчитана на долгосрочную перспективу. Она охватывает, прежде всего, те отрасли экономики и государственного строительства, которые обладают наибольшей стратегической ценностью: энергетика, авиа- и сухопутные коммуникации, система связи и т.п. Одновременно Токио придает особое значение популяризации японской культуры. Масштабы такого влияния зависят от местных специфических условий. В открытой форме оно практикуется в наименее исламизированных странах (Казахстан, Грузия и Азербайджан). Это средство "евразийской дипломатии" подкреплено солидной финансовой поддержкой и призвано создать прочную базу для двусторонних отношений.

Выполнение стратегических задач Японии возможно лишь при условии политической стабильности в Центральной Азии и Закавказье. Ради ее обеспечения Токио прилагает огромные усилия по каналам экономического сотрудничества и спецслужб. Со второй половины 90-х они призваны отслеживать и предотвращать любые виды деятельности способные дестабилизировать обстановку на "евразийском" направлении. Особое внимание уделяется защите интересов японских частных компаний и государственных корпораций.

Таким образом, расширение региональных позиций Токио содействует поддержанию стабильности и безопасности в Центральной Азии и Закавказье. Активность Японии, сопровождаемая интенсивной инвестиционной политикой, способствует экономическому развитию и политической устойчивости стран региона. Находясь в значительном удалении, Япония не имеет в их отношении идеологических и политических амбиций. Ее интерес вызван исключительно геостратегическими и экономическими соображениями. Данное обстоятельство принципиально отличает "евразийскую дипломатию" Токио, от региональной политики Анкары, Исламабада, а отчасти Тегерана и Эр-Рияда.

На геостратегическом уровне главная цель Японии заключается в сдерживании влияния КНР и недопущении китайской гегемонии в АТР и Евразии. Однако на современном этапе Токио и Пекин нуждаются друг в друге для продвижения в глубь Центральной Азии и Закавказья. Реализация многих китайских проектов зависит от финансового участия Японии, которая не способна обойтись без взаимодействия с КНР, поскольку именно китайская территория связывает ее с евразийским регионом. Как следствие отношения двух традиционных соперников носят здесь двойственный характер. На тактическом уровне они тесно сотрудничают, с целью укрепить собственные позиции. Однако в долгосрочной перспективе каждая из сторон стремится создать условия для нейтрализации своего соперника в будущем. В противном случае сближение КНР со странами Евразии будет способствовать росту экономической и военно-политической мощи, а также регионального влияния Пекина. Это позволит ему еще настойчивее претендовать на роль общеазиатского лидера, что скрывает непосредственную угрозу для жизненных интересов Токио.

С точки зрения России, "евразийская" политика Японии также носит двойственный характер. Потенциально, Токио рассчитывает объединить свои усилия с Москвой ради сдерживания китайской гегемонии. Однако подобная перспектива рассматривается Японией лишь в рамках отдаленного будущего. На сегодняшний день ее региональная политика затрагивает интересы России гораздо в большей степени, нежели Китая. Именно Пекин выступает сейчас полноправным партнером в реализации крупных японских проектов, а не Москва. Более того, все планы Токио по развитию новых коммуникаций и путей транспортировки энергоресурсов региона не имеют никакого отношения к России и проектируются в отдалении от нее.

К тому же активизация Японии в Центральной Азии и Закавказье неизбежно способствует ослаблению российских позиций. В свою очередь укрепление сотрудничества Токио с государствами региона, значительно снижает ее заинтересованность в развитии отношений с Москвой. Это касается в основном экономики и особенно энергетики. С повышением роли Казахстана или Азербайджана в нефтегазовой отрасли Японии будет неизбежно снижаться ее интерес к закупке этого сырья на российском рынке. Тем более реализация проектов на Дальнем Востоке и в Сибири сопряжена с территориальными противоречиями между Токио и Москвой. На евразийском же направлении подобных препятствий не существует.

В свете вышесказанного, очевидно, что именно России стоит более тщательно учитывать "евразийский" фактор японской политики. В противном случае Москва рискует не только своими интересами в Центральной Азии и Закавказье, но и перспективой взаимовыгодного сотрудничества с Токио.