Игорь Богацкий, "Русский журнал", 2 июля

Триумф либеральной демократии в Новое время означал триумф партий и поглощение государства обществом. Возникнув как антитеза абсолютистскому государству система политических институтов либеральной демократии способствовала постепенному ограничению монархического принципа и в конечном итоге привела к полному отказу от него в политической практике. Однако уже в середине XIX в. в период утверждения классической либеральной демократии было замечено, что по мере ослабления монархического принципа все больше возрастает другая угроза - так называемого "демократического цезаризма" - установления диктатуры "снизу" при использовании парламентских институтов. В XIX в. классическим примером "демократического цезаризма" считался режим Наполеона III. В XIX в. теория демократического цезаризма нашла подтверждение в Веймарской Германии: здесь национал-социалисты пришли к власти, эксплуатируя именно республиканские органы власти после падения монархии.

Сегодня в мире преобладает республиканская форма правления, но есть основания полагать, что по крайней мере в некоторых странах небеспочвенной выглядит возможность монархической реставрации. К числу этих стран может быть отнесена, на наш взгляд, и Россия. Анатомия политического режима здесь такова, что существует большая вероятность его крушения и замены президентской или суперпрезидентской республики диктатурой. Вольно или невольно это признают и сами сторонники нынешнего конституционного строя. На недавней пресс-конференции в Кремле В.Путин подчеркнул, что в условиях России глава государства должен занимать надпартийное положение. Очевидно, однако, что если глава государства так или иначе не принадлежит к какой-либо партии в социологическом смысле, то принадлежит к партии в смысле политическом, в каком данное понятие определял Б.Констан: партия - это группа людей публично исповедующая общую политическую доктрину. Выход из рядов конкретной политической организации кандидата в президенты, победившего на выборах, представляется в данном контексте простой формальностью.

Избираемый глава государства в действительности просто не может занимать надпартийное нейтральное положение, в любом случае он выражает интересы и взгляды определенных политических сил. Но само признание Путина о том, что в России глава государства должен быть "надпартийным", показательно. Оно свидетельствует о слабости существующего республиканского строя. Обращает на себя внимание в этой связи то, что реальная политическая власть в России на протяжении 1990-х концентрировалась в руках представителей одного политического лагеря. По конституции 1993 г., все политические решения в России на практике принимает президент, и президентский пост до нынешнего момента находится в руках одной и той же группы лиц. Cложилась политическая система, отдаленно напоминающая японскую. В Японии на протяжении полувека правительство формировалось из числа руководства ЛДП, когда различные ее кланы сменяли друг друга. В России не оформилось политической организации, имеющей монополию на власть, однако сложилась группа финансовой и политической элиты, связанной деловыми и личными связями, а также общими идеологическими воззрениями, определяющая стратегический курс страны. Поэтому, хотя в массовом сознании образ двух российских президентов разительно отличается, их политика в принципиальных моментах преемственна.

Ситуацию, когда политический режим декларируется как демократический и либеральный, а в реальности политическая власть концентрируется в руках одной части политической элиты, нормальной назвать нельзя - ведь в демократическом государстве существует вероятность захвата власти оппозицией. В постсоветской России такая вероятность приравнивается к крушению республики. Действительно, сохранение монополии на власть одной политической элиты, ратующей за продолжение либеральных реформ, можно считать непременным условием существования нынешнего режима. Существует большая вероятность того, что если президентский пост попадет в руки влиятельной непримиримой оппозиции - например, КПРФ, - начнется агония постсоветской "демократической" России.

Неустойчивость постсоветской "демократической" республики, на наш взгляд, создает серьезные предпосылки для дискуссии о казалось бы уже отвергнутой историей идее восстановления монархии. Представляется, что именно учение о конституционной монархии позволит разрешить в России дилемму между правовым государством и государством, способным поддерживать гражданский мир и осуществлять эффективное управление, обеспечивая преемственность политического и экономического курса в независимости от итогов парламентских выборов.

Если согласиться с утверждением, что либеральная демократия является формой самоуправления общества, то монархию можно определить как форму объединения общества "сверху" в условиях, когда из-за внутренних противоречий оно не способно сплотиться "снизу". При конституционной монархии пределы свободы государства ограничены и в то же время, благодаря неотчуждаемости политической власти монарха, оно (государство) возвышается над обществом, реально занимая надпартийное положение.

Одной из причин непопулярности идеи реставрации монархии в современной России является засилье стереотипа, что эта реставрация может означать либо возвращение к самодержавию - вариант, по мнению подавляющего большинства россиян, заведомо неприемлемый, либо, что более реально - копирование британской конституционной практики. Некоторые политологи активно пропагандируют именно вторую версию монархической реставрации. На наш взгляд, оба предлагаемых сценария реставрации ведут в тупик. Первый - потому что он вряд ли может быть воплощен в жизнь в современном российском обществе, где в сознании граждан уже нет необходимого основания легитимности самодержавия - представления о монархе как источника права и закона; второй - так как в условиях России конституционная практика Великобритании потеряет свой смысл.

В рамках британской неписаной конституции монарх отнюдь не является чисто представительской фигурой и символом единства нации, как принято считать. Хотя, действительно, на основе так называемых конституционных соглашений и сложившейся за последние 200 лет практики британский монарх сегодня почти не принимает политических решений, его юридических полномочий никто не отменял, и они остаются достаточно широкими. Они позволяют ему назначать премьер-министра, накладывать вето на любые решения Общин, распускать парламент в исключительных случаях. Так что скорее положение британского монарха можно определить как запасной вариант спасения конституционного строя и гражданского мира в исключительной ситуации. Тогда как в обычное время политические решения за него принимают партии, попеременно возглавляющие страну.

В условиях России, однако, копирование британских принципов привело бы как раз к превращению монарха в чисто представительскую фигуру и не позволило бы ему выполнять его функцию: выступать последней инстанцией при принятии политических решений и поддерживать гражданский мир. Тем самым была бы лишена смысла сама идея монархической реставрации.

В условиях России, на наш взгляд, альтернативой парламентской и президентской республике могла бы служить так называемая прусская модель конституционной монархии, как ни странно, совершенно выпавшая из внимания политиков и публицистов. Она получила широкое распространение в Германии в XIX в., а в начале XX в. предпринимались попытки воплотить ее в жизнь в Российской Империи. Российскую монархию после 1905 г. можно считать наиболее авторитарной версией прусской модели.

В Пруссии, в отличие от Великобритании, конституционная монархия не превратилась в парламентскую, но и по объему юридических полномочий монарха и его фактической политической власти была дуалистической. Прусский король имел право абсолютного вето, мог назначать главу кабинета, что наряду с достаточно широкими полномочиями правительства по отношению к палатам, во многом схожими с полномочиями правительства в современной Франции, накладывало достаточно сильный отпечаток авторитарности на характер управления страной. Это, очевидно, соответствовало политическим реалиям Германии того времени. В прусском ландтаге имели место серьезные противоречия между сторонниками правительства и оппозицией. В германском Рейхстаге, в отличие от британского Парламента, существовало в период Германской Империи 6 крупных партий. В этих условиях широкие полномочия канцлера, назначаемого императором, и отсутствие в Германии ответственного кабинета делали положение правительства более устойчивым, позволяя беспрепятственно осуществлять управление страной. Черты правового - в либеральном смысле - государства в Пруссии, а затем в Германской империи, сочетались с чертами авторитарного. В современных неустойчивых демократиях именно конституционная монархия прусского типа может, на наш взгляд, достаточно эффективно поддерживать гражданский мир и политический порядок.

Есть основания полагать, что и в России стабильность и безопасность лучше всего сможет обеспечить традиционная для нее монархическая форма правления. Но никто, как это ни странно, не рассматривал существо вопроса: есть ли реальные предпосылки для реставрации, коренящиеся в историко-политической действительности?

Под такими предпосылками подразумевается, конечно, не юридическая казуистика потенциальных наследников российского престола: легитимистов, нелегетимистов etc., а вопрос о том, в какой мере монархическая форма правления соотносится с современным учением о правовом государстве. А именно: означает ли либеральная демократия власть партий, и если нет, может ли государство оставаться конституционным, если партии превращаются во вспомогательную силу государства, то есть оказываются на вторых ролях.

Окончание следует...