Андрей КОЛЕСНИКОВ, "Финансовые известия", 4 марта

Назначение Михаила Фрадкова 5 марта 2004 года главой российского правительства было одним из самых эффектных в постсоветской политической истории, по степени внезапности сравнимым разве что с появлением во главе правительства Егора Гайдара и Сергея Кириенко. Только природа этих кадровых решений была совершенно разной.

В 1991 и 1998 годах молодые экономисты должны были в абсолютно критической ситуации предпринимать срочные меры по физическому спасению экономики, а в 2004-м, при весьма благоприятной экономической конъюнктуре и общей расслабленности элит, президенту нужна была на посту председателя кабинета министров переходная, техническая фигура. Персонаж, которого никто не ждал и который в этом смысле сыграл бы роль своего рода президентского вызова сложившимся элитным кланам.

Имя Фрадкова, так уж сложилось, в основном связывается с несколько запутанным началом административной реформы. Перетряска правительства, правильная по замыслу, но весьма странная по исполнению, первым своим следствием имела серьезнейший раздрай в управленческих процессах и даже в делопроизводстве. Когда же пыль от перестройки улеглась и все вошло в норму, сама по себе административная реформа уже была дискредитирована.

Монетизация льгот в значительно меньшей степени ассоциируется с нынешним председателем правительства, как, впрочем, и вообще большая часть реформ. За перевод льгот в денежную форму ответили Михаил Зурабов и примкнувшие к нему Алексей Кудрин с Германом Грефом, живые олицетворения "антинародных" преобразований. За реформу бюджетных показателей и законопроектную работу отвечает Александр Жуков. Фрадков же, который ввел в политический оборот понятие "государственно-частное партнерство" и этим фактически ограничился, остался как-то в стороне от самых болезненных процессов - во всяком случае, по причине принципиального отсутствия позиционирования, сложилось такое внешнее впечатление.

В результате, как показывает социология, население относится к нынешнему премьеру абсолютно нейтрально, без эмоций, причем как сильно позитивных, так и сильно негативных. И в этом смысле политическая задача решена: если с самого начала нужен был человек, который просто до основанья не развалит работу, а передаст более или менее жизнеспособное правительство из своих рук в руки будущего преемника Владимира Путина, то Михаил Ефимович оправдал надежды.

Интересно вот еще что. Технический премьер закончил свой первый год тем, что стал превращаться в реального политика. Но при этом не поменял амплуа технического председателя правительства. Он по-прежнему в большей степени является технологическим надзирателем над Белым домом и транслятором стратегии, формулируемой в Кремле и на Старой площади. Однако уже ведет самостоятельную игру, взяв за образец модель отношений с сильными министрами своего предшественника Михаила Касьянова, который открыто конфликтовал с Грефом и чей аппарат переписывал бумаги Кудрина. Фрадков для второго года своего премьерства избрал позиционирование "от противного", где "противными" во всех смыслах слова выступают те же министры - финансов и экономразвития. В этом и состоит политическая "техничность" технического премьер-министра. В рамках такой стратегии, хотя у нее, разумеется, есть и содержательные моменты - дискуссии о Стабфонде и НДС.

Главная же реальная проблема второго года Михаила Фрадкова куда серьезнее и прозаичнее. После неудачи с монетизацией наиболее социально чувствительные реформы - например, здравоохранения и ЖКХ - политически и психологически почти невозможно проводить. Можно нарваться на социальные протесты. И здесь уже за них ответит не Зурабов, а сам премьер. Окно возможностей закрылось, мандат на реформы исчерпан почти до конца. А делать что-то все равно надо. Как говорил Виктор Степанович Черномырдин, с которым Михаила Ефимовича часто сравнивают: "И те, кто выживет, сами потом будут смеяться".

"Мы не до конца реализовали наш интеллектуальный ресурс"

За недолгий срок премьерства Михаил Фрадков успел внести в политический лексикон свою лепту. Его острые и критические высказывания не раз открывали материалы "Известий".

"Теперь мы все выполняем рекомендации президента, что, прежде чем сказать, надо подумать".

"Когда этот документ будет готов, мы найдем способ куда-нибудь его приложить... Я имею в виду - в хорошем смысле".

"Мы должны быть уверены, что подход отехнологичен, а цели оцифрованы" (об энергореформе).

"Быстрее надо делать. В десять раз быстрее, в двадцать раз качественнее". "Помогите Герману Оскаровичу, помогите себе" (на втором обсуждении экономической программы Германа Грефа).

"Мы отвечаем на простой вопрос: как удвоить ВВП. Мы не смогли на него ответить".

"Я, как председатель правительства, не могу жить в условиях такой неопределенности" (на совещании о выделении денег на льготы).

"Административная реформа затевалась с тем, чтобы министры почувствовали безысходность ситуации".

"Как быть с теми вагонами, которые отстали, - поезд идет, а вагоны отцепились? Может быть, удастся найти стрелки, которые позволят иметь такие рельсы, где удастся подцепить вагоны, а возможно, и импортные. Почему бы не спрогнозировать свои действия таким образом, чтобы состав шел полный?"

"Отступать нам больше некуда, так как это означает оказаться на обочине и быть заложниками статуса догоняющей страны".

"Меня одолевает мысль о том, что необходимо менять министров на своих должностях: выполнил свой маневр, обеспечил задел ресурса по своему ведомству - позанимайся другими направлениями".

"Удвоение ВВП... кто-то... не кто-то, а президент дал нам этот интегральный показатель, который позволяет копнуть на два штыка вниз. А мы прогнозами щупаем, щупаем, но удвоения ВВП нет... Надо щупать так, чтобы результат был и дети появились".

"У меня давно напрашивается вопрос: почему нам не записать сейчас в прогнозе на 2005 год 7.5% роста? Может, тогда жизнь заставит нас посмотреть из окна кабинета на улицу? Надо кольнуть себя иголкой в одно место!"