Бронислав Лаговский, "Przeglad", 24 мая

Сегодняшняя Польша сама себя отравляет чувством ненависти, предназначенным вроде как для врагов. Антироссийское воспитание, которому последние шестнадцать лет подвергаются поляки (главным образом, благодаря "Газете Выборчей", которой остальные СМИ подражают), принесло странный и неожиданный эффект: их психическая зависимость от России стала так глубока, как никогда раньше.
Представлю несколько выводов, сделанных мною после московских торжеств по поводу 60-й годовщины окончания Второй мировой войны.
Первый вывод - пацифистский. Эта война не имела смысла. Я говорю о войне как таковой, охватившей все воюющие стороны. Для защищавшихся - русских и поляков, двух после евреев народов, которым угрожала наибольшая опасность - она, конечно, имела смысл: нужно было обороняться любой ценой.
Также она имела смысл для Соединенных Штатов, которые вступили в войну на поздней ее стадии, и которым она стоила относительно немного по сравнению с теми огромными политическими выгодами, которые она им принесла. Французы поначалу сомневались в смысле этой войны и не хотели воевать. Они вели себя очень умно и поначалу, когда не хотели воевать, и под конец, когда сделали все, что нужно, чтобы оказаться в коалиции победителей. Маршал и генерал разделили роли: Петен (Petain) принес в жертву свой престиж, чтобы сохранить Францию от обескровливания; де Голль (de Gaulle) действовал во имя чести и славы Франции.
Гитлер рассчитывал, что Англия не увидит смысла во вступлении в войну, но просчитался. Черчилль поднял англичан на войну во имя традиционно понимаемой миссии своего государства как стража международной справедливости, гарантируемой равновесием сил. Мотивы Англии в этой войне было максимально идеалистичными.
C точки зрения агрессора, эта война также имела смысл. Гитлер сосредоточил в нескольких лозунгах разочарование немцев, проигравших Первую мировую войну (вся она была столь же бессмысленна, сколь и Вторая), не потерпев поражения. Врагов вокруг себя они видели множество. Нужно было их отделить друг от друга по степени представляемой угрозы и легкости, с которой их можно победить.
Реалистичным политикам хватило бы войны с Польшей. Однако, на сцене появился визионер (с интеллектом полкового гонца), харизматический лидер, художник и гонимый интеллектуал (написал книгу). Он искал такого врага, который бы оправдал максимальную эмоциональную и материальную мобилизацию всего немецкого народа. Это не мог быть враг Германии, он должен был угрожать всей Европе.
Гитлер вел историческую политику в направлении прошлого и будущего. Кроме того, все, что он делал, должно было быть великим. Когда Гитлер уже стал канцлером, он велел строить здания, не только восхищающие современников, но такие, чтобы их руины потрясали и через тысячу лет. Ликвидация постверсальского порядка была слишком скромной для него целью.
Слишком мало внимания обращают в Польше и в Германии на мнения, господствовавшие в Германии во время и после Первой мировой войны не только в мудрствующих, но и в серьезных кругах на тему угрозы для Запада, приходящей с востока, с российских просторов. Коммунизм эти взгляды усиливал, тем более, что он был реальной внутренней угрозой. С самого начала Гитлер планировал войну с большевистской Россией. Польские историки из школы IPN (Институт национальной памяти - прим. пер.) возвещают, что, если бы не пакт Молотова-Риббентропа, то войны бы не было. То есть: Гитлер вооружал Германию и создал мощнейшую в мире армию для парада.
Для гитлеровской Германии Вторая мировая война имела очевидный и двойной смысл: получить утерянное в результате Версальского договора и завоевать российский Восток.
Война была поражающей своим масштабом и напряжением мобилизацией материальных и духовных сил с российской и немецкой стороны. Со словом "духовных" не нужно связывать позитивных оценок. Духовное может быть столь же дурным, сколь материальное. Самое большое зло - духовное. Дьявол, как всем известно, материален лишь в рождественских колядках, на самом деле он дух. Кроме того, война была несчастьем, страхом, грязью, смертью миллионов внезапной, смертью миллионов медленной и в мучениях. Хотя она имела смысл и для тех, кто нападал и для тех, кто оборонялся, как таковая война была абсурдом, нонсенсом. На этом основании я делаю пацифистский вывод. Европейский Союз основан не на каком-то сообществе угля и стали, а на пацифизме.
Второй вывод звучит так: прав был Макс Вебер, говоря немцам, своим соотечественникам об опасности сведения исторических счетов. Сведение счетов после Первой мировой войны привело немцев ко Второй. Не начать ли теперь разбираться со Второй? Президент Путин с присущей ему рассудительностью, а также этикой цивилизованных экс-врагов сказал Германии от имени России: что было, то было, теперь мы союзники, мы не прощаем друг друга и не просим о таком прощении, потому что мы друг друга уважаем, а также друг другом восхищаемся.
В то время, как Россия декларирует свое желание быть в союзе с Германией - и ей можно верить - а Германия принимает эту декларацию, народы, до недавних пор находившиеся под более или менее назойливым российским доминированием, объявляют России историческую войну. Тон задают поляки, народ, как известно, призванный руководить другими. Они требуют не однократного покаяния за Катынь, но покаяния постоянного; не однократного объявления недействительным немецко-советского пакта от августа 1939 г., но постоянного упоминания об этом каждый раз, когда в пострадавших от него странах проходят патриотические обряды.
Телом Польша принадлежит к Европейскому Союзу, но духом предпочитает быть на Украине. Партийные политики и их советники уже видят нас в какой-то организации вместе с Грузией, Азербайджаном, Молдавией. Видимо, там пустует место для народа-лидера, и президента Квасьневского упрекают в том, что он этим не прельстился. Польское тело насильственно загнали на Запад, но полувосточная польская душа требует своего места на Востоке. Силой притяжения к ней бывших стран соцлагеря и постсоветских республик является желание досадить России, в лучшем случае - вытянуть из нее компенсации. Собирается довольно-таки плотная коалиция. Западные страны убеждают себя в том, что уже разобрались со своим колониальным прошлым, но это неправда. Они платят до сих пор, что видно невооруженным глазом в европейских городах. Как выпутается из "исторической справедливости" Россия?
Одно можно сказать наверняка - и это третий вывод: прав был Фукидид, который писал: быть тираном несправедливо, но перестать им быть - крайне опасно. Рабы, вырвавшиеся из-под власти тирана, думают лишь о мести. То, насколько далеко они зайдут в своей мести, зависит от их физических возможностей. Пока возможностей нет вообще, но они живут тихой надеждой на то, что ЕС и НАТО придадут им сил. По крайней мере, польская восточная политика (громкое слово "политика") заключается в желании воспользоваться политическими и другими средствами ЕС, чтобы нанести вред России. В одиночку героическая Польша сумеет бороться лишь с российским балетом.
Войны, которые вели друг с другом целые народы, а не только рыцари или наемники, всегда имели в себе нечто демократическое. Нет ничего более народного, чем армия, говорил Наполеон. Демократизм, внедренный в международные конфликты, заключается в том, что данный народ учат ненависти к другому народу. Это необходимо для того, чтобы пойти на него войной. Эта народная, национальная или "общественная" ненависть проявляется, в том числе, во враждебных реакциях на символы другого народа, на фамилии его лидеров и на все, что они делают и говорят. Идя на войну, мы любим себя, а ненависть выносим за границы своей страны. Вопрос: что делать с этим чувством ненависти, когда война невозможна, как сейчас между Польшей и Россией?
Тогда эта ненависть остается в нашей нежно любимой стране, среди нас. Это чувство не из тех, что могут, скажем так, не повлечь за собой поступков. Оно действует. Внешний враг находится вне зоны досягаемости, но конкурент, соперник, подвластный, вышестоящий, проситель, сосед и т.д. еще как в зоне досягаемости. Общество воспитывают в ненависти к ПНР и России. Но как перенести ненависть на те объекты, первый из которых отошел в вечность и ему нельзя ничего сделать, а что касается второго, то балет уехал, а сам он слишком большой, чтобы объявить ему войну. Сегодняшняя Польша сама себя отравляет чувством ненависти, предназначенным вроде как для врагов.
Уже ничто со стороны России не может Польшу удовлетворить или умилостивить, ни тем более, заставить задуматься. Один президент России почтил память расстрелянных офицеров, был растроган, прослезился, обнял прелата Пешковского (Peszkowski). Того же и еще большего хотят от следующего президента и словом не обмолвятся, когда этому наступит конец.
Два года назад, а, может, и в прошлом году Польша была возмущена, потому что президент Путин сказал, что мы вместе победили во Второй мировой войне. Но независимо от того, упомянет ли Путин Польшу или нет, Польша чувствует себя одинаково униженной и задетой за живое. Говорит это о том, что антироссийское воспитание, которому последние шестнадцать лет подвергаются поляки (главным образом, благодаря "Газете Выборчей", которой остальные СМИ подражают), принесло странный и неожиданный эффект: их психическая зависимость от России стала так глубока, как никогда раньше.
Четвертый вывод таков: прав был Роман Дмовский (Dmowski), говоря, что у поляков нет в мозгу тех клеток, которые нужны для ведения внешней политики.

Перевод Антон Беспалов, ИноСМИ.Ru
Опубликовано на сайте inosmi.ru: 24 мая 2005, 17:06