Дмитрий Ольшанский, www.globalrus.ru, 22 июля

"Мы против властей не бунтуем", - тревожно сказала старушка".
М.А.Булгаков

"Мы пили душистый русский чай и рассуждали, конечно, о низвержении царизма".
Л.Д.Троцкий.

"Мы хотим привести русской народ в то движение, которое остановить невозможно".
Аладьин, член Думы, 1906 г.

Революция известного цвета в России уже однажды случилась – и устроил ее некто Тимофей Кирпичников, унтер-офицер Волынского полка. Дунул, плюнул и пошло: казармы, Знаменский майдан у памятника Александру III, Таврический дворец, летящий из окна вниз головой обширный бакенбардами городовой. Сохранилось прелестное фото весны 1917-го, на котором благодушные, улыбчивые представители английской военной миссии позируют вместе со старательным, в позе верного солдата демократии застывшим Кирпичниковым. Потом его убили.
Той эпохе вообще посвящена гора мемуаров, но правдивее всего выглядят быстро написанные, без всякой рассудительной дистанции сочиненные записки. Только с их помощью можно нутром почувствовать, до чего же предательски быстро истаяла долгожданная "свободная Россия". "Тюремный дневник" Шингарева, самого беззащитно-чеховского из всех временных революционеров, не чета франкенштейнам из "Комитета-2008". Потом его убили. "Временное правительство" В.Д. Набокова, эти беспокойные мемуары Муми-папы, принимавшего бегущих от февральского потопа зверюшек в гостеприимном доме на Большой Морской. Потом его убили.
Но точнее всех об оранжевой революции написал все-таки доктор Манухин. Этот далекий от политики Айболит, друг Мережковских, весь 1917 год занимался весьма специфическим делом – оптом и в розницу выкупал у меняющейся власти разнообразных тюремных сидельцев. Сначала, с весны и до осени, Манухин спасал от Следственного комитета реакционеров и монархистов. Затем, в октябре, в камеры сели уже прогрессивные министры, и добрый доктор торговался с ведущими новое следствие знатоками за голову каждого из "временных". Он вытащил почти всех: разве что Бурцев, совсем как Варенников десятилетиями позже, наотрез отказался освобождаться, да еще молодого революционного деятеля миллионщика Терещенко у большевиков забрала мама.
"Получив документ об освобождении, обычно я сам выводил очередного заключенного из "Крестов". Была зима… В некотором расстоянии от тюрьмы мы направлялись к спуску на лед Невы и, по протоптанной дорожке перейдя на другую сторону, расставались на тротуаре, причем я каждому говорил одно и то же: немедленно уезжайте из Петрограда!".
На том и закончилась в России "демократическая революция" - для тех, кому посчастливилось живыми уползти "на ту сторону" зимней реки. А ведь могли бы и вовсе уйти под лед. Память святого доктора Манухина не сохранила идеологических различий пленников, всех этих "консерваторов", "либералов" и "социалистов", а оставила только трезвое, безнадежное знание – вот сегодня есть еще расписка, справка, бумажка, керенка, но завтра нечего будет извлечь из кармана, и значит, больше уже не спасется никто. Расписки за возможных ниспровергателей режима в двадцать первом веке еще не написаны, но будет ли кому их составить? Да и то – если неизбежные новые хозяева будут в состоянии читать даже самые крупные буквы.
Я терпеть не могу современный политический строй России, всю ее административно-официальную "данность". Царствующий режим представляется мне мелким, пошлым, подловатым, бесконечно равнодушным ко всем, кто от него зависит, лицемерным в словах и бездарным в действиях, жестоким к слабым и трусливым при виде сильных. Он кажется мне каким-то метафизически ненужным. И уж конечно же я хотел бы аплодировать при виде бегущих и вовсе гибнущих дежурных монетизаторов, топтунов, жандармов, андроидов, урядников, судейских и прокурорских, таковских и каковских начальственных лиц при мундире. Приятно ведь подсматривать из-за уютной занавески, как лучезарно-праздничные силы Добра изо всех сил шарашат визжащих представителей сил Зла головой о бетонную стену. Как сказано об этом в другом мемуаре, у Екатерины Кусковой -
"Во время революции журналист Амфитеатров вернулся в Петербург. Мы посетили его как раз после какого-то террористического акта. Он был в восторге, хлопал в ладоши и вскрикивал:
- Ох, люблю, люблю, когда подстреливают, вот этак из-за угла… Особенно министров.
- Ну, а сами вы, Александр Валентинович, могли бы вот так… подстрелить из-за угла?
- Я? Зачем же это мне? Для этого есть специалисты…".
"Специалисты" и вправду имеются, но только непосредственно после "злочинной влады" они займутся временно торжествующим за занавеской интеллигентом. Пускай нынешний, со всех сторон возмутительный режим только и делает, что демонстрирует нам свои руки брадобрея – но лучше бы в ответ, пока не поздно, сделать так, как хотел Дядя Том-Савельич. "Поцелуй ручку злод.. тьфу, Государю Императору!". Просто потому, что "совы – не то, чем они кажутся", и долгожданная наша русская революция выйдет совсем не такой, как мы хотели бы. В цветовой гамме ее оранжевым будет только разгромленный кавказский рынок с отлетающим от сапога апельсином. Ну а красной составляющей - станет кровь ее пылких первоначальных симпатизантов. В остальном у нее будет символика иной, вполне очевидной, туалетной расцветки.
"Демократическая оппозиция" в нынешней России – это лунатики, шествующие по карнизу. Их невозможно разбудить, даже ударив по голове шахматной доской, по-жириновски плеснув в спящую физиономию из графина. Эти люди до сих пор уверенно живут в 1991 году, полагая за спиной у себя – многомиллионную поддержку жаждущих обрести свободу масс, а впереди - ожидая триумфа на "первых честных выборах". Таков уж сюжет их приятно глубокого сна. Либеральные публицисты, на полном серьезе обьясняющие, что "Советский Союз возвращается", отставные думцы, уныло, на манер сельского дьячка, бубнящие о "гражданском обществе", бывшие пиарщики, сплоченные сектанским культом "эффективного Ходорковского" - всех этих не жалко. В конце концов, положенный им отрезок русской истории они уже проиграли. Но есть ведь и выросшее уже в новом веке поколение бесконечно наивных и трепетных отроков и отроковиц, поверивших в "грядущий русский майдан" так, как в 1989 году можно было верить Вацлаву Гавелу. И вот их – жалко очень. Помните ведь из любых мемуаров о весне семнадцатого –
"А в нашей гимназии в каждом классе все разделились. Самодержавия не оплакивал никто. Среди учащихся были социал-демократы-большевики и социал-демократы-меньшевики, были во множестве эсеры, обязательно анархисты, и еще несколько поддерживающих, вслед за родителями, Партию Народной Свободы".
Те гимназисты не в 1918-м, так точно в 1937-м умерли страшной смертью – потому что политические мечты их сбылись. Даст Бог, чаяния какого-нибудь современного Ильи Яшина, принципиального "яблочника", о скорейшем избавлении России от "кровавого режима" и построении "гражданского общества", не сбудутся – и тогда он этаким русским Кон-Бендитом сможет дожить до почтенных, счастливых, седых годов, а не сгинуть безвинно в "спецбараке", построенном восторжествовавшими "профессиональными русскими" для инородцев и либеральных соплеменников.
Живите долго, милые революционные активисты! Только ведь и нужно для этого, что проснуться. Открыть глаза – и поблагодарить злодейку-власть, что она до сих пор не рассыпалась сама собой, обеспечив нам, тем самым, долгожданную демократию в полном объеме. А что будет представлять из себя демократия эта, коль скоро правящая наша администрация почти по-щедрински "неожиданно снимется с места и улетит куда-нибудь в Германию", я и сейчас могу вам вкратце рассказать. В ситуации тех самых "выборов без фальсификаций", а равно и повсеместной "свободы слова", общая программа, а также круг "неформальных" действий по-честному побеждающей с огромным перевесом в революционной России Партии будут примерно такими.
- "Россия для русских" как фундаментальный и государствообразующий идеологический принцип.
- Немедленное восстановление смертной казни с широчайшим ее применением.
- Выборочный, но масштабный и, что важно, демонстративный пересмотр итогов приватизации по принципам этнической чистоты и лояльности – предприниматель может быть сколько угодно несносным выжигой, но зато русским и преданным делу Партии.
- Соответственно, конфискация собственности инородцев.
- Воссоединение Церкви с государством (за вычетом отдельных регионов, которые не факт что и останутся в составе "новой России").
- Введение "нравственной" цензуры в СМИ.
- Реальные, а не нынешние, вымышленные горе-либералами, репрессии против "политических сил, работающих во вред России".
- Тотальная милитаризация, лозунги войны за Крым, за родную Тузлу – и от этой армии вы не откупитесь в военкомате.
- Создание штурмовых бригад "русских дружинников", поощрение антикавказских выступлений и погромов.
- "Работа" с "дегенеративным искусством", восстановление гомосексуальной статьи в УК, публичные казни в рамках "борьбы с наркомафией", тюремные сроки за аборты, "невротизация детей" как основной педагогический прием (ребенок должен прежде всего учиться ненавидеть врагов России).
И далее, далее в том же духе… Вы не верите подобным антиутопиям? Дело ваше, однако ничего другого победившая демократия ее изумленным строителям не предложит, увы. Ибо основным принципом русской жизни последних пятнадцати лет было неуклонное упрощение, деградация, упадок всего сложноустроенного и возврат к простейшим формам массовой активности, будь то хватательный рефлекс - или же, напротив, звериная ненависть к "укравшему нашу вилку и ложку". Почему так получилось и кто виноват в том – тема отдельная, в данном случае несущественная. Однако это так – известное всем состояние знаменитой некогда русской литературы здесь, пожалуй, будет идеальным аргументом. Наша хрупкая, дышащая на зеркальце жизнь давно пресеклась бы в торжестве фундаменталистских стихий, но - ситуацию покамест сдерживает только и исключительно "кровавый режим". Который режим, пусть и ценой неумолимой потери своих "электоральных позиций", ветхой и непрочной, но все-таки стеной стоит на последнем рубеже защиты прогрессивных ценностей. И невыносимая глупость либеральных догматиков – как раз в непонимании того, что рубеж этот держит вовсе не бессмысленное "Яблоко", ничтожнейший "СПС" и прочие с ними. Охраняет его то самое "самодержавие", которое нам так легко, удобно, приятно ненавидеть. Нелюбимая власть сохраняет мораторий на смертную казнь – но известно ли борцам за свободу народное мнение по этому поводу? Принято пламенно требовать суда присяжных – но представляют ли себе гневные правозащитники, какие вердикты будут выносить присяжные по сложным делам, в которых участвуют инородцы, меньшинства? А пресловутое стремление к "гражданскому обществу"!
Принято думать, что "гражданское общество" – вечная благостная идиллия дальнего Запада, известного нам таким, какой он есть сейчас. Однако радетели гражданственности забывают о том, что американская демократия начиналась, мягко говоря, не с права слабейшего. Она начиналась с Салемских ведьм. И процессы их - непредставимы на родине Алексея Михайловича Тишайшего. Европа? Более чем "демократические" порядки Реформации Кальвина в Женеве – мыслимо ли такое в тогдашней России, никогда не знавшей настоящего теократического Орднунга. Недавно вышедший "Лондон" Питера Акройда, биография города на протяжении столетий, может напомнить либеральным романтикам о том, как в английской столице середины девятнадцатого (sic!) века воришек-карманников публично вешали на перекрестках четырех дорог, будто и не Англия это никакая, а чистейший афганский Талибан. И никаких, заметьте, протестов негодующей общественности. "Мы в своем праве – вешать, у нас демократия". А теперь сравним лондонское гражданское общество – с "тиранией" нашего отечества, смертную казнь в котором отменила еще Елизавета Петровна. Для Николая Первого, помнится, моментом больших душевных терзаний было решение об отправке на виселицу пятерых декабристов, коих, при всей моей симпатии к ним, нельзя квалифицировать иначе, как лиц, пытавшихся совершить государственный переворот. Что было бы, будь на месте императора "демократия по английскому образцу"? Кто сосчитал бы слетевшие головы?
Привычно клеймя "русскую деспотию", мы не очень понимаем, какого зверя можно разбудить, заменив ее истинной, а не существующей только в фантомном бреду либералов демократией – то есть свирепейшим правом большинства, majority на самосуд и расправу. Точнее всего возможное гражданское общество в России показано в "Окаянных днях" Бунина.
"30-го января мы, общество, преследовали двух хищников, наших граждан Никиту Александровича Булкина и Адриана Александровича Кудинова. По соглашению нашего общества, они были преследованы и в тот же момент убиты". Тут же выработано было этим "обществом" и своеобразное уложение о наказаниях за преступления:
- Если кто кого ударит, то потерпевший должен ударить обидчика десять раз.
- Если кто кого ударит с поранением или со сломом кости, то обидчика лишить жизни.
- Если кто совершит кражу, или кто примет краденое, то лишить жизни.
- Если кто совершит поджог и будет обнаружен, то лишить того жизни".
Чтобы изменить подобное положение вещей, требуются десятилетия, даже столетия просвещения, обогащения, вразумления, усложнения. Любая революция же, пусть даже самая невинно-свободолюбивая поначалу, немедленно откроет шлюзы скопившимся за года одичания кровавым "чаяниям" - и тогда либеральные лунатики покатятся с крыши под одобрительные возгласы "истинно русских консервативных революционеров". Тех, что будут смеяться последними. Сейчас уже ясно, что столетием раньше, при всем ужасе, мраке тех злосчастий, что обрушились тогда на виноватые и ни в чем неповинные головы, сбылся еще не самый жуткий вариант. Ведь большевизм явился пусть и радикальной, пусть крайне кровожадной, но все же версией европейского Просвещения и теоретической программой своей ставил приближение к цивилизации, а вовсе не максимально возможное удаление от нее. Теперь такого не будет даже в теории. Теперь - на очереди совсем иные бунты, идеология которых принципиально антикультурна, ибо утверждает правоту инстинкта, правоту звериного и племенного начала, в логике которого "война хуту против тутси" - уже не "прискорбный перегиб на пути коммунистического строительства", но самоценная и даже обожествляемая реальность. Всякой революции положен свой "термидор", но теперь это будет и не термидор никакой, а немедленный обвал в разинутую пасть. В тараканий подпол глубочайшего регресса, который лишь выдает себя за революционный подъем.
Да, любовь к революции, мечта о ней – эстетически и морально оправданы. Ведь нужно быть последним лицемером, чтобы осуждать само желание социального совершенства, метафорой которому на баррикадах так точно служит женская красота. От погибшей революции 1917 года ни в коем случае нельзя отказываться – это означало бы предать погибших гимназистов с их верой в "землю и волю", предать так страшно убитого Шингарева, предать все те любимые, безмятяжные, высветленные временем лица делегатов старинных съездов и "частных совещаний", лица, словно бы повторяющие нам булгаковское –
"Те, кто бегут, те умирать не будут. Так кто же будет умирать?".
Но с призраком новой революции нужно проститься навсегда. Проститься, выбрав для ближних и дальних своих долгую, прозаическую, хитросплетенную, тягостную – жизнь.