Дмитрий Ольшанский, www.globalrus.ru, 1 марта

" - Вы, я знаю, не доверяете правительству, - продолжал между тем Зубатов. – Может быть, в ваших упреках ему вы часто бываете правы: все земное несовершенно".
В.М.Чернов, "Перед бурей".

Что у нас в России обыкновенно говорят о власти? Риторический набор невелик и по-всякому плох. Объяснение в любви к начальству – заведомо дурная затея. Поневоле вспоминаются охотнорядские мясники, радушно предлагавшие, по легенде, Николаю Палкину: "Только прикажите - и мы такую революцию устроим!". Торопливо-коммерческое отношение к потребностям правящего строя – и того хуже. Скажем, один телевизионный чиновник рассказывал о своем патриотизме в газетном интервью примерно так: "В 1983 году я работал в АПН, честно выполнял свой долг. В 1991 году я работал на "Радио Свобода", честно выполнял свой долг. Теперь, на госканале N, честно выполняю свой долг". Что тут скажешь? – прослезись, Фуше, лучше не послужишь. Наконец, и яростная божба по адресу власть предержащих в нынешних условиях выглядит ничуть не лучше – ибо очень уж напоминает сцену из советской комедии, где чиновник все того же Николая, репетируя мнимый расстрел, приказывает своему дворовому, изображающему революционера, кричать против самодержавия погромче, поубедительнее.

Что же остается тому, кто желал бы выйти за пределы трех означенных традиций? Попробуем выяснить как достоинства, так и недостатки властей в одном реестре, рискуя разом навлечь на себя гнев как защитников трона, так и его колебателей. Все ж "честность – лучшая политика", хотя и только до тех пор, пока вы не сделались телевизионным руководством.

I. Добродетели власти.

1.Ползучая национализация сырьевых активов.

Когда кнутом, когда пряником, но труба в России медленно становится государственной собственностью. Безусловно, нечего и мечтать о том, чтобы обзаведшиеся нефтью и газом чиновники кинулись заботиться о благе народном. Однако в их пользу говорят два простых обстоятельства. Во-первых, положение даже самого рьяного казнокрада и бюрократа на государственной службе не сравнимо с возможностями полноправного частного собственника. Боярин, советский управленец, путинский чекист, получивший то или иное "кормление", является весьма относительным хозяином. Самый масштаб его нехитрых обогащений, и, главное, законность прав на отпиленный им в свою пользу кусочек трубы – все это может быть пересмотрено и отобрано в любой момент. Бывший следователь, суетливо заработавший себе на виллу, на которую его потом придут арестовывать Интерполом – это вам не символический "барон Ротшильд", который не просто "заберет все", но и "придет навсегда". Именно поэтому шаткий путинский госкапитализм – своего рода социальное достижение, как бы дико это не прозвучало.

Во-вторых, к сведению патриотически настроенных либералов - подлинный собственник в России уже не будет действовать по ее законам. Национальный капитализм здесь опоздал родиться, ждать его появления и при Милюкове-то было слишком поздно. Труба в частных, формально русских руках в двадцать первом столетии – это практически экстерриториальная, обнесенная частоколом и подчиненная только "центру" колониальная фактория, владельцы которой не побрезгуют даже оставленными где-то в шестнадцатом веке методами во имя минимизации своих расходов. А вот заграбаставший то же богатство чиновник, при всей его рептильности, все-таки вынужден тащить за собой постылое бремя ответственности за подшефную территорию и население – иначе могут и на вилы поднять. Так что пусть уж лучше богатеет негодяй в мундире, нежели гангстер – гражданин мира.

Грустный, конечно, выбор, да только другого не предложено.

2. Минимум усердия в борьбе за государственные интересы.

Как вы уже, наверное, заметили за последние шесть лет, путинская администрация не слишком занята возрождением российской государственности. Скорее наоборот, она греет руки над тлеющим костром. Можно было бы долго и справедливо осуждать такое положение дел, когда бы не одна малоприятная историческая деталь. Государственные интересы в России можно успешно защищать по единственно пригодной к тому формуле – принудительный труд под неусыпным полицейским надзором. Соответствующие предприятия Петра и Сталина, близкие к ним, хоть и не вполне осуществленные прожекты Аракчеева и Троцкого, а также регулярные многовековые провалы "реформ с человеческим лицом" ясно указывают на то, что в окружении грабежмейстеров мирового рынка Россия преуспевает, только будучи превращенной в закрытый военно-индустриальный лагерь. И эта печальная констатация - вовсе не разновидность интеллигентских рыданий о "тоталитарной России" и "благословенном Западе". Напротив: именно таранное давление иностранных экономических интересов и приводит к тому, что преодолеть их русская лошадка может, лишь обретя полуметровые клыки и бронированный панцирь.

Путинская же власть, капитулировавшая в этой борьбе сразу и без боя, избавила нас, тем самым, от известных тягот отправки на рудники и каторгу, чтобы там этот проклятый панцирь ковать. Куда вас тянет больше, на Челябинский тракторный завод - или на диван? Ах, на диван? В таком случае, поблагодарите президента и забудьте о великой державе.

3. Интернационализм.

Консервный нож, которым можно сначала вскрыть нынешнюю Россию, а затем и уничтожить ее, называется "национальное государство". Если русским националистам когда-нибудь суждено победить, у нашего отечества останутся две формы бытия – "хорошая", а именно мирное сужение границ до размеров пятнадцатого века, и реваншистски-"плохая", то есть гражданская война по югославскому образцу с последующим появлением в ее финале вертолетов НАТО, разбрасывающих навоевавшимся народам гуманитарную помощь. Еле-еле удержанная в 1991-м, причудливо скроенная федеративная карта России не потерпит перекройки по великорусскому плану – тем более что желающих поддержать молодую якутскую и дагестанскую государственность в "мировом сообществе" найдется предостаточно. Отдадим должное руководству "РФ" - правящие нами господа, кажется, понимает всю опасность "национального возрождения", насекомая подлость которого уже сгубила бессчетное число блестящих империй. И потому до тех пор, пока "банда Путина" не отправлена идеологами туземного национализма на Гаагский суд – этническое дикарство не возобладает. Вот и премьер-министр у нас, как в викторианской Англии, еврей. К счастью, сходство России с викторианской Англией на этом заканчивается.

4. Мораторий на смертную казнь.

Вот сюжет, которым стоило бы унимать любого вконец изолгавшегося либерального правозащитника: сначала послушать его камлания об утраченной демократии, а затем показать результаты социологических опросов, а равно и многочисленные "просьбы общественности", содержащие только одно пожелание – Владимир Владимирович, мы очень хотим кого-нибудь расказнить. Мы вас очень просим, г-н президент, дайте же нам, наконец, кого-нибудь убить. Насильника, взяточника, богатея, кавказца, врага. Ничего не поделаешь, демократия (что англосаксонская, что иранская) – жестокая хозяйка. Сатрапы, тем не менее, пока что не поддаются на кровавые призывы демоса и никого казнить не позволяют. Конечно, трудновато было бы заподозрить их в симпатии к учению графа Толстого – бывшие следователи явно предпочитают ему лорда Джадда и прочих "наблюдателей ПАСЕ", надеясь таким образом умилостивить блюстителей еврогуманизма. Но не все ли равно, отчего они так поступают? Кроме того, можно предположить, что властители наши подсознательно чувствуют: смертная казнь – это некая черта, переступив которую, они вызовут духов столь разрушительного мщения и погрома, что уберечься самим будет уже ох как непросто. Отсюда – пусть и во многом вынужденная, но трижды благословенная травоядность.

5. Отсутствие суверенитета.

Борьба за некую абстракцию, торжественно именуемую "суверенитет", в последнее время стала для кремлевской пропаганды первостепенной темой. В действительности же все пустые слова, произносимые чиновниками по этому поводу, предназначены скорее для обозначения их "прав на территорию", дабы злодейка мировая закулиса все-таки не пыталась завладеть сырьевым "ресурсом" напрямую, а согласилась терпеть покорное посредничество местной администрации. Московский князь, пытающийся удержать ханский ярлык от притязаний конкурентов и возможной татарской логики "и без тебя справимся", тоже охотно разглагольствовал бы о суверенитете – если бы у него в тогдашнем Кремле были такие же бездарные дьяки-спичрайтеры. Но к реальному государственному статусу России в мире вся эта унылая демагогия отношения не имеет, разве что подчеркивает статуса этого исключительное падение – иначе странно было бы, надувая щеки, с таким апломбом говорить о столь самоочевидных для любой значительной страны вещах. Более того, чиновники упорно ставят рядом "суверенитет" и "демократию" - в то время как будь их речи обращены к гражданам независимой России, а не к ленивому уху редакторов Wall Street Journal и референтов ГосДепа, никакая "демократия" там бы и не ночевала. Слово-то в народе ругательное – зато в Орде его любят. Конечно же, никакого суверенитета у России нет, а за ханским ярлыком на княжение нужно ездить за океан. Но именно это обстоятельство – и радует несказанно. Будучи привязаны к Западу собственностью, паспортами, визами и банковскими счетами, бывшие следователи предсказуемы и ограничены в возможностях. Хан должен быть доволен: и нелишним будет помнить, что именно его внимание заставляет московских вассалов сдерживать иной раз свои дурные поползновения.

6. Бездуховность.

Воспитанные в атмосфере прогрессивной и политкорректной идеологии обер-прокурора Суслова, а в более позднем возрасте исполнившиеся бескрайнего цинизма, современные правители России, к счастью, практически невосприимчивы к консерватизму англосаксонского образца – с обязательным для него ханжеством и фарисейством, плохо скрываемым расизмом, а также непременной борьбой за "моральные ценности". Более того, сама Русская Православная Церковь, сохранившая лучшие "сергианские" традиции и не пошедшая на поводу у фашиствующих сектантов-"зарубежников", явно отделяет себя от исступленной квази-протестантской активности некоторых мирян, желающих учредить в России нечто вроде "Комитета за нравственное возрождение штата Канзас" года этак 1949-го. Все традиционные мишени ультраправых моралистов, будь то "радикальные писатели", "современное искусство" или вольнодумные СМИ, так и не стали предметом для по-настоящему серьезного преследования – и причиной тому стала именно охранительно-светская позиция власти, не позволяющей мракобесам "гражданского общества" (а общество это и не бывает иным) приступить к распоряжению нашими эстетическими предпочтениями.

7. Экономическая, а не политическая мотивация.

Корыстные, материально-хищнические интересы преобладают у подавляющего большинства наших начальников – и на это принято жаловаться в прессе любого направления. Я же склонен утверждать, что перед нами, напротив, почти достоинство существующей "элиты". Типичная русская жадность, непременно помноженная на нигилизм, печальна – однако та же грабиловка, но состоящая в дружбе с "положительными идеалами" - намного хуже. Даже какой-нибудь генпрокурор Устинов, при всех ломброзианских особенностях его фактуры, все ж не чета иным деятелям из Республиканской партии США, уверенным в том, что их скромный прибыток и "свет миру" - строго одно и то же. Г-н Устинов, по крайней мере, не читает нам проповедей. Кроме того, именно этот торговый цинизм власти привел нас к жизни в невероятно гуманном (по русским меркам, прошу заметить!) обществе. Не будем брать разнообразных царей и большевиков, сравнения с которыми по давности лет некорректны – но даже известная резкость ельцинского правления выглядит ныне как анахронизм. Десятилетием ранее режим на самом деле был "способен на все" - теперь же он отступает всякий раз, когда наталкивается на серьезное сопротивление, в то время как зримой финансовой выгоды для продолжения атаки почему-либо не обнаруживается.

8. Заведомое превосходство над конкурентами.

В сущности, К.Эрнсту и прочим ответственным за телевизор незачем показывать "успехи на войне за урожай" и "заботу президента о бюджетниках". Для крепости кремлевских рейтингов достаточно лишь постоянного телеосвещения деятельности оппозиции. Каков бы ни был строй, который нам приходится терпеть – но враги его в любом случае оставят без работы карикатуриста, ибо для полного их "разоблачения" достаточно и строгой зарисовки с натуры. А потому логично, что в дополнение ко всем рассуждениям о царящем вокруг разоре всякому критику видится мнимая альтернатива вроде – "А вот зато в Швеции живут хорошо". Да выгляните же в окно, почитайте партийные списки, ознакомьтесь с предложениями конкурирующих организаций, будь то нацисто-сталинисты или отряды еврейско-олигархической самообороны против "этой страны" – и если среди этого шумного роя вы обнаружите "Швецию", то и правда ваша. Ну а так – приходится довольствоваться малым и скучным, вязким и нудным существующим официозом.

9. Небывалый уровень личной свободы.

Ни за что нельзя верить тем, кто утверждает, что нынешней России не хватает свободы – они просто не бывали в провинциальных американских городках, где нельзя пройти даже километра так, чтобы добрые самаритяне, подглядывающие через занавеску, не вызвали полицию поинтересоваться – чего это арабские террористы все ходят и ходят под у них под окном. В России отсутствует главный признак тотальной несвободы – так называемое "гражданское общество", незаметная случайному глазу цепочка из "уважаемых людей", способных ранжировать жизнь так, что не снилось никакому Бенкендорфу – и, уж конечно, с соблюдением "всех норм демократии и прав человека". Вместо этого нас по старинке тиранит и угнетает родная широкомордая полицейщина, за спиной у которой немедленно начинается анархический праздник непослушания. Ей-Богу, уж лучше жить так, при наших неловких жандармах (ведь обойти их невелика наука) – чем барахтаться в тихом омуте улыбчивой безнадежности Его Величества Буржуа. Жандармы, напомню еще раз, временами снимают голубые мундиры и уходят огородами, а вот "уважаемые люди", в недобрый час придя однажды, останутся насовсем.

10. Антипассионарность.

Талантливые политические литераторы наподобие Станислава Белковского любят рассуждать о "пассионарной элите, которая будет готова взять на себя большой имперский проект и возродить Россию". Что ж, я, со своей стороны, могу лишь скромно процитировать письмо Григория Зиновьева Максиму Горькому –

"Я кончаю это письмо 28 января 1935 года в ДПЗ, и сегодня же меня, как мне сказано, увозят… Куда – еще не знаю. Помогите! Помогите!"

Вот такой у нас был пассионарный проект, знаете ли. И я боюсь, что в случае хотя бы частичного, хотя бы фарсового его повторения нынешние поклонники "возрождения империй" разделятся на два идейно-географических лагеря – тех, кто успеет уйти все теми же огородами в Италию, и тех, кому придется почувствовать на себе все то, что выпало малоприятному, прямо скажем, "вождю Коминтерна". Но даже и его – жалко, не говоря уж о более достойных личностях, на которых обыкновенно наступают лапами все бывшие и будущие пассионарии. Так что спасибо мистеру Путину, которого мы все так дружно не любим, за то, что подлые теории Льва Гумилева не влезли еще в подаренную нам жизнь.

Продолжение следует.