Александр ЛИВШИЦ, "Финансовые известия", 4 октября
Меня взяли в Кремль, чтобы занимался экономикой. Но в 1993 году было не до нее. Одна политика. Работал на всех депутатских съездах. Проходили в зале, который потом снесли. Как и кабинет Сталина. Там было тяжело дышать. Оказалось, что ненависть материальна. Забирает из воздуха кислород.
Выходил из Спасских ворот. Вместе с народными избранниками. Они перемещались к себе в гостиницу "Россия". А я - на Старую. В администрацию президента. Шли по живому коридору. С одной стороны находились те, кто за Ельцина. С другой - те, кто против.
Демократы ничем не отличались от коммунистов. Те же повадки. Ругательства. Одежда. Много пенсионеров. С хозяйственными сумками. Будто разделилась пополам очередь в советский гастроном. Распознать можно было только по флагам и плакатам. Между ними стоял ОМОН. Иначе сошлись бы в рукопашной. Вечером разъезжались по домам. Прощаясь до завтра. Политика разъединяла. Автобус сближал.
Все чувствовали: надвигается трагедия. Но почему-то в такой исход никто не верил. Думали: авось, пронесет. Само собой рассосется. Я мечтал о том же.
Помню телепередачу. С участием лидеров непримиримой оппозиции. Мне достался знатный оппонент. Известный тогда всей стране. Не сходил с экрана. А тут опаздывал. Влетел перед самым началом. С криком: "Где гример?"
Мы славно поругались. Искренне. Яростно. Режиссер был в восторге. Зрители, наверное, тоже. После покурили. Обсудили экономику... Нормальный парень. Понимающий. Умеющий слушать. Почему бы, спрашиваю, не договориться? Хватит народ будоражить. Тот вроде бы согласился. А через несколько дней повел толпу на "Останкино".
В сентябре писали какую-то концепцию. Для президента. Заняв одну из госдач на улице Косыгина. Каждый день мотался в Кремль. Там заседала специальная группа. Убеждала депутатов. Чтобы прекратили борьбу. Очистили помещение Белого дома. Вернулись к мирной жизни. Каковая открывала радужные перспективы.
Сидельцы реагировали по-разному. Одни (руководящие) упирались. Шли на принцип. Другие - вслед за ними. Из уважения к начальству. Третьи - на выход. С личными вещами. И почти все отчаянно торговались.
Закончили трактат как раз 3 октября. Немолодой прапорщик из охраны сказал: "Ребята, сидите здесь и дальше. Куда вас несет? Через пару дней всех передушим". Явно собирался сражаться. Прямо в центре Москвы...
Вечером позвонили с работы. Дескать, приезжай. Я тогда был маленьким начальником. Без персональной машины. Вызывать разгонную? Пока доберется до Орехова-Борисова... Решил ехать на метро. Пошел к лифту. Следом высыпало семейство. Стали прощаться. Кое-кто пытался причитать. Успокоил. Отчалил.
Вышел на станции "Площадь Революции". Людей было много. Гуляли. Пили. Целовались. Не обращая внимания на отряды гайдаровцев. Те строились. Очкастые. Неловкие. Комичные снаружи. Достойные внутри. Одним словом, ополченцы.
Пересек Красную площадь. Миновал ворота. Служивый запер их длинным музейным ключом. Я поинтересовался: а если самосвалом проломят? Тот ответил: пусть только сунутся. Встретим. Нас тут много... Еще один воин. Готов палить даже в Кремле. Из Царь-пушки, что ли?
Поднялся на крыльцо первого корпуса. Увидел знакомые лица охранников. Молодцы-красавцы. Одеты как обычно. Темные костюмы. Рубашки с галстуками. Только теперь каждый держал в руках автомат. Между ними ходил дядя постарше. Распределял по окнам. Что-то говорил про сектор обстрела... Было полное ощущение нереальности. То ли сон. То ли съемки фильма. Про чилийскую военщину и Сальвадора Альенде.
Внутри было немноголюдно. Народ группировался в кабинете Сергея Филатова. Ситуация оставалась неясной. А потому страшной. Мы доложили: прибыли штатские. Необученные. Стреляли только в тире. Можем драться руками. Грызть. Царапать.
Получили задание. Пишите, мол, обращение президента к россиянам. Управились часа за три. Потом увидели танки. По каналу CNN. И поняли, что все кончилось.
Водки не было. Хотя мы ее упорно искали. По всем кабинетам. Появилась к утру. Когда стали прибывать товарищи по работе и многочисленные сочувствующие. Говорили одно и то же: рвался к вам всей душой, но машина так и не пришла. Потом пошли тосты за победу.
Я собрался домой. На прощание толкнул речь. Политически безграмотную. Суть: мне безразлична скорость приватизации. И даже самих экономических реформ. Согласен на высокую. Низкую. Любую. Приму капитализм со звериным рылом. Социализм с человеческим оскалом. Или что угодно еще. Лишь бы в России больше никогда не ходили стенкой на стенку.
Мой самый близкий друг - коммунист. В то время участвовал в демонстрациях. Дрался с милицией. Прорывал оцепления. Когда все успокоилось, спросил его: "Брат, а ты бы меня лично повесил?" Он долго молчал. Потом заплакал...
Тот октябрь может стать великим. Если завершит длинную череду российских помешательств. Мордобоев национального масштаба. Массовых самоистреблений. Уверен: так и будет.
Ведь мятеж оказался исторически уникальным. По последствиям. Победители презрели вековые традиции. Никого не покарали. Обошлись без острогов. Ссылок. Ревтрибуналов. Показательных процессов. Отправок в эмиграцию. И даже на пенсию. Лидеры проигравших живы. Слава богу, здоровы. До сих пор уверены в своей правоте. Многие занимают высокие посты. Иногда встречаюсь с ними. На приемах или конференциях. Некоторые говорят мне "ты". Называют Сашей. Я не против. Вражда ушла. Общее мнение: хорош, мужики. Навоевались. |