Валентина ФИРОНОВА, "Казахстанская правда", 13 апреля
Он прошел все ступени карьерной лестницы – от стажера в областном суде до судьи Верховного суда, заведующего отделом по вопросам гражданства и помилования Аппарата Президента РК. Не забывал никогда об ответственности судьи. Помнил о присяге – честно и добросовестно исполнять свои обязанности, осуществлять правосудие, подчиняясь только Конституции и законам Казахстана, быть беспристрастным и справедливым. Для судьи Михаила Бабушкина делом чести было качественно и в срок рассмотреть дело любой сложности. И не ради собственного престижа, а ради чьей-то конкретной человеческой судьбы.
Без страха и сомнений Выбор профессии – нередко и озарение, и подсказка свыше. Суть этой подсказки Михаил Бабушкин уловил еще в школьном возрасте. В Узунагаче, где он учился, произошло гнусное убийство. Несколько разнузданных молодчиков взяли ружья, приехали в СПТУ и начали стрелять по ребятам. Один из учащихся погиб. По тем временам за такое злодеяние полагалась высшая мера, но преступник отделался лишением свободы. Это возмутило всех! Особенно мальчишек! Горький осадок от необоснованно мягкого приговора и стал толчком к осознанному выбору профессии. Михаил решил поступать на юридический и, став судьей, судить так, чтобы ни один преступник не ушел от справедливого возмездия. И от этого принципа Бабушкин ни разу не отступил. На юрфак КазГУ ему удалось поступить не сразу. Нужен был трудовой стаж, а его после окончания школы не оказалось. Мечта осуществилась после службы в армии. Учеба захватила целиком, а когда началась после третьего курса практика в суде, прокуратуре, райисполкоме, наступило особенно захватывающее время постижения профессии. – На практике, – рассказывает Михаил Федорович, – мы учились делать все. И допрашивать, и следственные действия проводить. А самый волнующий момент наступал тогда, когда дела, в расследовании которых мы с товарищами принимали участие, передавали в суд. У нас появилась возможность самим увидеть, как рассматриваются дела, по которым мы вели следствие. И радовало то, что нареканий к нашей работе не было. Подбадривало нас и то, что к нам, еще студентам, обращались дознаватели, чтобы мы объясняли, как проводить следственные действия в соответствии с требованиями уголовно-процессуального закона. Не было нареканий к работе Михаила Федоровича и в пору, когда он стал дипломированным специалистом. А довелось ему поработать и в областных судах, и в Верховном суде, где ему доверяли сложные и резонансные дела. Профессионализм и стал главным мерилом при назначении его заведующим отделом по вопросам гражданства и помилования Президиума Верховного Совета КазССР, а затем Аппарата Президента РК. Здесь, чтобы не растекаться мыслью по древу, вполне достаточно привести несколько убедительных примеров. Ежегодно отдел, возглавляемый М. Бабушкиным, представлял прошения на помилование около 300 человек. Из них абсолютное большинство было помиловано. В том числе и участники событий 16 декабря 1986 года в Алматы, прошения которых также почти все оказались удовлетворены. Сегодня ученики Михаила Федоровича работают по всей стране, а если говорить о наиболее памятных вехах его профессионального роста, то это Жезказган, Алматы, Караганда, Астана. Здесь он научился не бояться нестандартных ситуаций и брать ответственность на себя.
Стакан вина и пачка сигарет – Мне говорили, – обратилась я к своему собеседнику, – что вы никогда не брали взяток. – А мне их никто и не давал, – ответил Михаил Федорович. – Ведь взятки дают тем, кто берет. Давать их мне никому и в голову не приходило. – А случалось коллег судить за взятки? – Случалось. К тем, кто ронял честь профессии, меры применялись очень жесткие – от восьми до пятнадцати лет. Однажды мне довелось вести дело следователя, который с подследственной выпил стакан вина и взял у нее пачку сигарет. Сейчас такая взятка кажется просто смешной... Большую помощь судьям в то время оказывали народные заседатели, рассказывает Михаил Федорович, они были полноправными участниками судебного процесса. Их обучали, разъясняли нормы закона. И те подходили к процессу очень вдумчиво. В памяти Михаила Федоровича – сотни рассмотренных дел, в которых чьи-то сломанные судьбы и загубленные жизни. Особой зарубкой в душе осталось преступление, по которому он вынес смертный приговор. Случилось это в 1968 году. К высшей мере наказания был приговорен отчим, в пьяном виде убивший падчерицу. Ранее он уже был судим. – Не знаю, как преступник, – вспоминает Михаил Федорович, – а я был весь мокрый после оглашения приговора... Я смотрю на своего собеседника – спокойный, сдержанный, несколько закрытый, не склонный поддаваться эмоциям – и думаю, как же он выдержал это почти сорокалетнее горнило из ежедневных стрессов и чужого горя? А ведь ему, бывало, еще и угрожали расправой! – Да, – говорит Михаил Федорович, – мне доводилось встречаться с теми, кто угрожал, но, отбыв наказание, люди понимали, что получили по заслугам. В чем состоит профессионализм судьи, чем он, например, отличается от простого юриста? Умением слушать и делать выводы, сопоставляя историю преступления и человека с законами. Судья должен постоянно чувствовать настроения в обществе, быть в курсе главных политических событий. И любое решение всегда соизмерять, предвидя все возможные его последствия.
Миссия выполнима Не могла я не поинтересоваться мнением Михаила Федоровича и о молодом поколении юристов, которые идут на смену асам, – понимают ли они свою миссию, свое предназначение? – Специалист, который окончил юридический факультет, – подчеркнул Михаил Федорович, – имеет теоретическую базу. Но этого явно недостаточно. Судья должен постоянно над собой работать. У нас часто меняются законы. Необходимо анализировать такие изменения, а также изучать судебную практику по рассмотрению различных категорий дел. Когда судья хорошо теоретически подготовлен, досконально изучил практические материалы, он может спокойно идти в зал судебных заседаний, рассматривать дело и принимать решение. И, конечно же, особенностью уголовного процесса является то обстоятельство, что его фигурантами, с одной стороны, являются люди, в большинстве своем содержащиеся под стражей, а с другой – потерпевшие от преступления, понесшие моральные, а нередко и физические страдания. Поэтому судья всегда должен помнить о том, что за каждым уголовным делом стоит судьба человека. В роли потерпевших мы оказываемся не по собственному желанию. В суд люди приходят в состоянии конфликта. Горька участь и потерпевшего, и осужденного. Лишь в зале заседаний мы задаемся вопросом: а судьи кто? Каждый из нас по-своему судит о служителе Фемиды, рассматривающем дело, ищет признаки "заинтересованности", пытается уловить отношение к себе. А как скоры мы на резкую оценку после решения не в нашу пользу! Спросите у людей на улице: кто, по их мнению, подпадает под понятие "юрист". Я думаю, ответят: судья, адвокат, нотариус, юрист на предприятии. Есть два понимания своей миссии и самими юристами. Точнее, у одних есть ощущение профессиональной миссии, а у других – нет. И с ощущением миссии как раз меньшинство. Если человек говорит себе, что пошел в юристы для того, чтобы хоть чуточку изменить этот мир, чтобы в этом мире стало хотя бы немного меньше произвола и несправедливости, значит, чувство миссии у него есть.
Во всем дойти до самой сути Сейчас Михаил Федорович в отставке, но это не значит, что он не у дел. Встречается с коллегами, внимательно следит за преобразованиями и нововведениями в судебной системе. И не просто следит, а вдумчиво изучает и анализирует. – В свое время, – говорит М. Бабушкин, раскрывая том Уголовно-процессуального кодекса, – в УПК была внесена статья 116 "Фактические данные, не допустимые в качестве доказательств", где в подпункте первом пояснялось: к числу недопустимых относятся данные, полученные с применением пыток, насилия, угроз, обмана, а равно иных незаконных действий. Что это за "иных"? Нужна конкретика! Или возьмем пятый подпункт той же статьи 116, где опять же речь идет о данных, недопустимых в качестве доказательств, а именно – добытых "с существенным нарушением порядка производства процессуального действия". "Существенное нарушение"... Как трактовать это словосочетание? Смысл расплывчат, а это недопустимо. Читаем далее. В пункте втором статьи 116 говорится: "Недопустимость использования фактических данных в качестве доказательств, а также возможность их ограниченного использования при производстве по уголовному делу устанавливаются органом, ведущим процесс, по собственной инициативе или по ходатайству сторон". Хорошо. Уяснили. Ограниченное использование недопустимых данных при определенных условиях возможно. А теперь обратимся к пункту четвертому этой же статьи: "Доказательства, полученные с нарушением закона, признаются не имеющими юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения…" Аналогичное положение содержится в подпункте 9 пункта 3 статьи 77 Конституции РК. Получается, пункт второй противоречит четвертому и Конституции! И такое положение отнюдь не способствует прояснению сути. Признаться, это лишь маленький фрагмент тех глубоких комментариев по УПК, которые прозвучали во время нашей встречи и заняли изрядное количество страниц в моем блокноте. Никогда бы не подумала, что чтение Уголовно-процессуального кодекса может быть таким увлекательным. Прав был Владимир Высоцкий, когда пел: Открою Кодекс на любой странице, И не могу, читаю до конца. Существует такое выражение: "дух и буква закона". Это вечный спор и вечный бой юриспруденции, общества, СМИ. Получается, что законы можно применять по-разному, ведь они оставляют большое пространство для способа их исполнения. Нередко законы исполняются буквально, формально, а от этого сплошной вред. Такой подход не в правилах Михаила Бабушкина. Квалифицировать преступление не всегда легко – жизнь богаче нормативных актов. Но любая неточность дорого обойдется обвиняемому. |