Джанибек БАЙТЫРОВ, www.better.kz, 9 июля

Ньюсмейкером прошлой недели без сомнения стал Болат Атабаев, театральный режиссер и по совместительству "одна из самых ярких фигур на унылом политическом поле Казахстана. Мастер эпатажа, талантливый в своей непоследовательности" как охарактеризовали его некоторые наши коллеги… Дело в том, что его выпустили из под ареста, который напрямую был связан с печально известными событиями, случившимися в декабре прошлого года в городе Жанаозен. Ермек Турсунов, его друг, издеваясь над окружающей действительностью в эфире Зоны кейзет и пеняя власти за арест режиссера, очень пылко отозвался о творческих талантах и необычности своего друга. Захотелось узнать про него побольше. Бьюсь об заклад, вряд ли кто представляет себе этого человека в сколь ни будь широко биографическом смысле даже в Казахстане, если не говорить об корпоративной (в данном случае – этнокульутрной элите страны). Но коли столь смело утверждают, что он единственный (смелый, новаторский, современный) театральный режиссер в Казахстане, имеет смысл познакомится с ним поближе… Разумеется, сей опус не претендует на исчерпывающие данные и характеристики, и уж тем более никто не преследует цели отказать Атабаеву в яркости и многомерности, просто мы его увидели таким.
С точки зрения психологов, для характеристики человека менее всего подходят пространные и витиеватые рассуждения. Гораздо больше ценится краткость и лаконичность формулировок. Поэтому, мнение высказанное о Болате Атабаеве его сыном Арсеном Ералы: "Он не оппозиционер, он просто диссидент", мне показалось достаточно любопытным. А заодно, захотелось попытаться разобраться – в чем собственно разница между этими, на первый взгляд казалось бы тождественными понятиями, и насколько точна оценка, данная "видному деятелю оппозиции" (как его нынче принято представлять в некоторых кругах), со стороны одного из самых близких людей?
– Моя культура, это культура протеста – заявил в одном из своих многочисленных интервью сам Булат Манашевич. – И я выражаю ее везде – и в искусстве, и в гражданской деятельности…
Забегая чуть вперед, сразу скажу, что прямой речи от самого Атабаева в этом очерке будет достаточно много. В конце концов, ничего не может лучше передать образ того или иного человека, как его манера излагать свои мысли, а так же способность донести их до слушателя и добиться если не расположения, то хотя бы элементарного понимания. Это первое правило политиков, которые в свою очередь, "умыкнули" его из арсенала режиссеров театра и кино. А Болат Атабаев, здесь так вообще един в двух лицах – он и служитель Мельпомены и завсегдатай уличных митинговых подиумов. Так сказать – живое олицетворение двоякости театральной маски. И та грань, где заканчивается театр и начинается реальная жизнь, в таких случаях неминуемо затирается, если даже не пропадает вовсе…
Без перечисления некоторых ключевых вех официальной биографии Болата Манашевича, нам, конечно, будет не обойтись, поэтому начнем с обязательной в таких случаях фразы о том, что "мечта стать актером, присутствовала у нашего героя буквально с раннего детства". Тем более, что это действительно было именно так. Тогда же, проявилась и определенная способность к изучению иностранных языков. Особенно хорошо дело обстояло с языком немецким – повезло и со школьной учительницей, и со средой обитания – в родной алма-атинской области, в те годы проживало немало этнических немцев, так что при желании языковую практику можно было проходить практически ежедневно. Впоследствии, это изрядно помогло в расширении литературного кругозора – от чтения в подлиннике произведений Шиллера в юности, до штудирования пресловутого "Майн Кампфа" в уже куда более зрелом возрасте. И как поведал сам Болат Атабаев в интервью радио "Азаттык", после прочтения гитлеровского опуса он думал особенно долго, до тех пор, пока не пришел к выводу, о необходимости некой общенациональной идеи… Впрочем, про идеи мы поговорим чуть позже, а пока продолжим наш краткий биографический экскурс.
Поступить в Алма-Атинский институт искусств имени Курмангазы, с первого раза не получилось, экзамены были провалены, и на некоторое время, пристанищем будущего деятеля культуры и политики стал педагогический институт иностранных языков, после окончания которого, маячило распределение учителем немецкого языка в какую-нибудь из средних школ. Поэтому, была предпринята вторая попытка – на этот раз, в ставший в те годы самостоятельным учреждением, театрально- художественный институт имени Темирбека Жургенова, и о чудо – мечта попасть на режиссерский факультет была успешно осуществлена.
Дипломная работа была посвящена естественно немецкой драматургии, и спектакль по пьесе Шиллера "Коварство и любовь" стал для Атабаева по сути пропуском на большую сцену. В те годы, как раз набирал силу созданный в Темиртау Немецкий Драматический Театр, а его главный режиссер Эрих Шмидт активно искал по всей стране нестандартно мыслящих постановщиков и актеров. Атабаевская трактовка Шиллера пришлась ко двору, и на долгое время Немецкий театр стал для Болата Манашевича тем местом, где в полной мере можно было реализовывать свои духовные искания. Никакого преувеличения в этом нет – на самом деле, в отличие от всех других театров республики, которые придерживались исключительно традиционных канонов, и, соответственно, находились под неусыпным оком минкульта, на корню пресекавшим любые вольности или отклонения, Немецкий театр изначально был ориентирован на эксперимент. И когда, со временем, Булат Атабаев добился должности режиссера-постановщика, выяснилось что никто вмешиваться в творческий процесс в общем то и не собирается, и в отличие от большинства своих коллег, "удушливых лап цензуры" удалось избежать напрочь. Наверное, поэтому, в отличие от подавляющего большинства своих нынешних "соратников по оппозиционной борьбе", Булат Атабаев о "проклятом тоталитарном прошлом" высказывается крайне мало, так как, по сути, ничего тоталитарного он в те годы на себе испытать не мог – наоборот, творческие рамки были весьма и весьма широки, и вдобавок, существовала приятная возможность регулярного выезда в загранкомандировки для стажировки , обучения или обмена опытом, причем, география поездок не зацикливалась на банальной ГДР и прочей Восточной Европе, а в полном объеме включала в себя и Западную Германию, в общем- то мало доступную в те годы, для простого советского человека.
Вообще, коллеги и театральные критики любили называть Булата Манашевича "везунчиком". И, наверное, определенная доля истины в этом действительно присутствовала. Успешная карьера, возможность творческой самореализации, переезд вместе с Немецким Театром в Алма-Ату, женитьба на известной певице, народной артистке КазССР Мадине Ералиевой, рождение сына... В общем, на самом деле, чуть ли не хрестоматийный образец успешной биографии. Но тут грянул 1991 год, и все последующие события внесли в стройный жизненный уклад элементы хаоса и сумбура. Как известно, в те годы вопросами культуры в стране озадачивались, прямо скажем, не в первую очередь. Развал и разруха коснулись буквально всех культурных учреждений республики, и Немецкий театр так же не стал исключением. Труппа разваливалась буквально на глазах, большая часть артистов вместо репетиций и премьер, сутками простаивала в очередях у посольства в ожидании получения визы на ПМЖ. Работать в такой нервной атмосфере было, конечно же, невозможно, и Болат Атабаев переводится в Казахский театр драмы имени Мухтара Ауэзова. Атмосфера там надо сказать, царила совсем другая, взаимоотношения между коллективом и руководством (не говоря уже о вышестоящем чиновничьем начальстве), носили, если можно так сказать, весьма специфические оттенки, поэтому придтись ко "двору" и разобраться в сложнейших хитросплетениях интриг удавалось далеко не каждому. Вдобавок, разладилась семейная жизнь, началась полоса экономических трудностей и Болата Манашевича все чаще стали посещать мысли об эмиграции. Куда? Да, конечно же, на родину Шиллера, вслед за своей практически полностью уехавшей труппой из Немецкого театра. Об этом, и о том, как его встретила Германия, он достаточно подробно рассказал Нурлану Еримбетову на очередном заседании дискуссионного клуба "АйтPARK" в апреле 2009 года ,поэтому лучше предоставить слово ему самому:
– Я хлопнул дверью, и громко хлопнул – в Ауэзовском театре, ушел оттуда. Мол, живите в этом говне сами. И уехал в Германию. Приехал – через месяц я выл. Я уже хотел назад в эту грязную, склочную страну, где люди плюются, пишут друг о друге гадости.
Да, там я был свободен. До того я был свободен, что я никому не нужен был. А здесь – о тебе постоянно пишут, всякие слова в твой адрес говорят, кто-то хает, кто-то хвалит тебя, профсоюзные собрания проводят, ты отвечаешь, – полнота жизни. Ты чувствуешь себя востребованным. А там – как сауынды сиыр (дойная корова) – идешь на работу, тебя подоят, подоят – и гуляй. Ровно в шесть ты должен зайти в стойло, и опять тебя подоят-подоят, все по кругу. И понимаете, когда это состояние у тебя длится два года, ты проклинаешь все на свете, это тоска… Уехать – ума не надо, там – я никому не нужен, был…
В общем, в итоге произошли неизбежные реэмиграционные процессы, (тем более, что никакого гражданства Атабаев все же не менял, и находился в Германии как бы на "гостевом положении"), и все пришлось начинать сначала.
Понемногу, жизнь вроде бы налаживалась и выравнивалась. На разных площадках были поставлены несколько спектаклей (когда более удачных, по мнению критики, когда менее, но, в общем, по своему популярных и посещаемых), прошли съемки в кино, в достаточно кассовом фильме "Омпа", где партнерами Атабаева стали Александр Панкратов-Черный и Владимир Толоконников. Пришло и долгожданное признание со стороны государства – в 1998 году Болату Атабаеву было присуждено звание Заслуженный деятель искусств Казахстана.
Конечно, постановки на злобу дня, или исторические экскурсы в недавнее прошлое типа спектакля "Мадонны АЛЖИРА", приносили определенные дивиденды как в плане признания, так и материальном смысле, но, по мнению самого Болата Атабаева это все было "не то". Вернее, не совсем "то". И именно в те времена, и родилась идея создания театра казахского мюзикла – явления на местных театральных подмостках в общем то нового и не частого (ну разве что, знаменитый "Брат мой, Маугли", но когда это было)...
Ну а дальше все получилось предсказуемо. Для создания подобного театра естественно требовались деньги, их хронически не хватало, минкультовские чиновники воротили носы, и обивание негостеприимных приемных все больше напоминало бег по замкнутому кругу. В общем-то, ситуация, до зубной боли знакомая практически всем отечественным деятелям культуры, за исключениям тех, кто непосредственно отвечает за "продвижение продукта" и утверждение финансирования проектов. Какие то суммы в принципе худо-бедно выделялись, но для полноценной самореализации (и уж тем более безбедного существования) их было явно недостаточно.
И тут случилось чудо, которое впоследствии и изменило всю дальнейшую жизнь (а заодно и мировоззрение) режиссера Атабаева – его новаторскую постановку мюзикла "Кыз Жибек" посетил могущественный и преуспевающий банкир Мухтар Аблязов, который впоследствии, возжелал лично лицезреть сценариста. Режиссера банкиру естественно доставили. И не знаю, уж какой между ними произошел тогда разговор (сам обычно словоохотливый Атабаев на этот счет ничего публично не рассказывает), но в итоге, как сообщила тогдашняя околотеатральная пресса: "Он встретил своего Мецената, который отныне полностью финансирует его частный театр. Теперь режиссер не кланяется по малейшему поводу государству, не жалуется на жизнь, да еще и ставит со своей молодой труппой то, что хочет...".
Появились и новые крайне оптимистичные интервью:
– Сейчас вы выглядите как весьма успешный человек: дорогой костюм, мобильные телефоны, вас возят на хорошей машине…
– К сожалению, это не больше, чем имидж. Понимаешь, моя внешняя оболочка должна быть при всех атрибутах успешности. Быть плохо одетым, вечно плачущим и ноющим сейчас немодно. А я иду в ногу со временем и даже рвусь вперед. И благодаря тем, кто понял мое искусство, мне многое стало доступно...
Доступно, оказалось, действительно многое. Как неоднократно рассказывал сам Атабаев, от Аблязова он получал ежегодно ни много ни мало как 700 тысяч долларов США, которых с лихвой хватало и на финансирование театра – мюзикла "Аксарай", потихоньку становившегося все более и более политизированным, и на общественный фонд "АлемАрт", где Атабаев получил директорскую должность, и еще на один фонд "Дара-арт", занимающийся "финансированием немассового искусства", и на многое что другое. Появилось (а точнее – полностью восстановилось) и чувство личной независимости от разномастных чиновников, с которыми отныне можно было особо не церемониться, о чем опять таки свидетельствуют интервью того времени:
– ...И тогда я показал ему комбинацию из трех пальцев.
– Комбинацию в районном акимате? И какова была реакция?
– Бурная: "Вы что себе позволяете, что это такое!". Тогда я показал ему две фиги...
Забегая чуть вперед, замечу, что демонстративно выкручивать фиги, Болату Атабаеву понравилось настолько, что от этой привычки он не может избавиться и до сих пор (правда, с некоторых пор, это стало преподноситься как акт беспрецедентного гражданского мужества)… К слову, в те годы Болат Атабаев помимо денег оброс и новыми интересными знакомствами. Например, стал участником некой "школы Гражданского общества", учредителями которой выступили экс-аким Павлодарской области Галымжан Жакиянов и журналист Сергей Дуванов. Там ему предоставили возможность выступать с лекциями перед молодыми слушателями и крайне подробно рассказывать о своих творческих и жизненных кредо:
– Я их многому там учил. Учил не бояться быть бунтарями. У меня у самого диссидентствующая натура. Я, бунтарь! И никогда не надо бояться бунта!..
Ну, а с Дувановым, впоследствии, и вовсе сложились дружеские отношения, причем, с каким то персональным лицедейством и гротескно-театральной конспирологией:
– Романтизм секретности нас объединяет. Когда встречаемся на тусовках – издалека друг другу мигнем. Мы друг друга, как бы, не знаем, на людях друг к другу не подходим, чтобы никто не догадался. Если легализовать нашу группу, этот тип культуры завтра же умрет. Заходим к Дуванову, три раза – тук-тук-тук. Дуванов отвечает: тук, потом мы еще два раза подтверждаем: тук-тук. Он открывает, мы заходим, закрываемся. И говориииим там! Это наш, андеграунд, наша тайна...

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ