Талгат Ибраев

Показания Серика Сапаргали, заслушанные в ходе проведения очередного судебного заседания по делу В.Козлова и других, преподнесли еще одну сенсацию.
С первых же минут выступления обвиняемого зал был ввергнут в шок. Его слова в корне разнились с тем, что он говорил ранее и уж совсем не укладывались в тот образ жесткого и принципиального борца с режимом, который С.Сапаргали создавал в течение последних лет.
Сначала он отметил, что принимал активное участие в работе согласительной комиссии по урегулированию трудового спора, которая проходила 23-24 ноября 2011 года: "Совещание длилось два дня без перерывов с утра до ночи. В первый день нам пытались объяснять, но мы не поняли, поэтому договорились, что назавтра пригласят сотрудников из "ОзенМунайГаз", чтобы они объяснили по жировкам нефтяников…
Вообще трудовой спор решается, когда собирается не менее половины коллектива и если проголосует не меньше половины собравшихся в течение трех дней сформулировать свои требования и сформировать примирительную комиссию. Так что начало конфликта было незаконным.
Но они привыкли, что раньше на забастовках решалось все иначе, и у них был правовой нигилизм. Почему лидеры пренебрегли законодательством и попали в такую ситуацию? Во второй день Ажигалиева и Сактаганов с криками ушли с совещания. Я им объяснил, что они не должны первыми уходить, потому что обвинят в срыве совещания и попросил Калиева и Белкина вернуть их. Они вернулись. Но, к сожалению, это совещание закончилось безрезультатно".
С первого взгляда на текст выступления Серика Сапаргали видно, насколько изменилось его отношение к работе организованной властями Жанаозеня, совместно с представителями руководства "ОзенМунайГаз", согласительной комиссии. И диалог вроде бы был, и необоснованность требований нефтяников ему стала понятна, и Н.Ажигалиева с Т.Сактагановым вели себя неконструктивно и всячески пытались сорвать переговоры.
Судя по показаниям Серика Сапаргали, он вышел с того совещания просвещенным, несмотря даже на то, что сами переговоры зашли в тупик: "Ночью мы вышли из акимата, я думал, что бастующим уже довели его (пр.: совещания) итоги. Я хотел пойти на площадь, но меня встретила Амирова, я ей сказал, что коэффициент 1,7 и 1,8 в заработной плате есть. Она сказала, не говорите это бастующим, потому что они за это убьют Ажигалиеву".
Получается, что даже после того, как С.Сапаргали доказали безосновательность требований бастующих, он, вместе с А.Аминовой, продолжали обманывать нефтяников. Видимо потому, что знали, будет обращен гнев обманутых людей в случае, если откроется вся правда. Судя по всему, не только на Н.Ажигалиеву.
С.Сапаргали, скорее всего, также имел и определенный план по выводу ситуации из кризиса. На это указывают его собственные слова по поводу того, что нефтяники должны были признать свою ошибку и вернуться на рабочие места, а после – обратиться к Главе государства. И тут снова возникает вопрос: если ты знал, как можно исправить ситуацию, если ты мог повлиять на бастующих, убедить их в том, что они заблуждаются, то почему же ты этого не сделал?
Складывается впечатление о том, что к концу ноября – началу декабря прошлого года и С.Сапаргали, и А.Амирова, и Н.Ажигалиева, стали практически заложниками того "маховика забастовки", который ранее сами же активно и раскручивали. Заявить, что все требования нефтяников были незаконны в ситуации в тот момент, когда голодные, уставшие и отчаявшиеся люди продолжали стоять на площади, было смертельно опасно. В прямом смысле этого слова. Поэтому С.Сапаргали решил промолчать.
Молчал он и дальше. С его собственных слов, он видел те ошибки, которые совершал Владимир Козлов: "Я, конечно, уважаю Владимира Козлова за его стойкость и принципиальность. Я, как политик с большим опытом, пытался предупредить некоторые его кадровые ошибки". Какие именно "кадровые" ошибки В.Козлова пытался предупредить С.Сапаргали, он так и не назвал. Однако, если принять во внимание тот факт, что жанаозенская бойня все же имела место, то становится ясно, что его попытки, если таковые и были, конечно, оказались безрезультатными.
Исходя из слов С.Сапаргали, он был против и массового выхода нефтяников из партии "Нур Отан" и вступления их в "Халык майданы", и вообще, не хотел политизировать трудовой спор: "Я не имел намерения политизировать трудовой спор. Я не призывал выходить из "Нур Отана" к Атабаеву и Мамаю или вступать в "Халык майданы". Я считал это неправильным", – отметил С.Сапаргали. Однако и тут обвиняемый либо не озвучивал свою позицию среди своих сторонников и функционеров "Алги", либо они ее всерьез не воспринимали.
Не упустил он возможности пройтись и по А.Аминову, который с самого начала процесса полностью признал свою вину: "Аминов – это человек, с которого все началось. Кстати, ему понравилось, что я назвал его Василий Иванович".
Но кульминацией выступления С.Сапаргали, которое в общей сложности растянулось на два дня, стали его заключительные слова: "Я хотел бы сказать, что то обвинение, которое ко мне применяется – это смертный приговор, даже половина срока. Во время своих поездок я действительно пытался помочь нефтяникам. Тогда я не понимал, что мои слова могут поняты иначе забастовщиками. К сожалению, только к концу ноября я понял, что требования нефтяников вышли за пределы правового поля. Я искренне сожалею и признаю свою вину, что мои слова и действия могли негативно воздействовать и привести к декабрьским событиям в Жанаозене".
Вот такие метаморфозы.