Николай Дрозд, "Панорама", 9 октября

"Когда ситуация в течение 15 минут начинает разгоняться до неадекватных значений, то, естественно, мы вмешиваемся"
В принципе, то, почему центральный банк должен присутствовать на валютном рынке в случае высокого спроса на доллары, очевидно. То есть это наше отличие от той же Российской Федерации, где центральному банку не обязательно везде присутствовать. Потому что есть другие поставщики и очень много действительно больших экспортеров. И есть большие государственные банки, которые также являются основными игроками на рынке. Поэтому, когда мы переходим к новой политике инфляционного таргетирования, которая предусматривает достижение определенных уровней инфляции, то надо понимать, как эта инфляция формируется. У нас есть два фактора влияния на рост цен: экономическая активность и обменный курс. В идеале, когда экономика не долларизированная (например, как в Новой Зеландии), то изменение долгосрочных ставок с помощью повышения или понижения базовой – как правило, краткосрочной – ставки соответственно влияет на уровень экономической активности и, как следствие, на инфляцию. Но это в тех условиях, когда работает эта связь между базовой ставкой и долгосрочной ликвидностью, сегодня она у нас только формируется, рынок государственных бумаг относительно мал. Например, в ноябре-декабре прошлого года ставки взлетали до 100% и падали до 3%, а изменения эти происходили очень быстро, кредитные ставки оставались на том же уровне. Сегодня, когда мы повышаем ставку, мы в первую очередь сокращаем объем краткосрочной ликвидности на рынке и в том числе воздействуем на обменный курс. Мы это делаем для повышения привлекательности тенге и изъятия ликвидности, которая идет не на кредитование, а на валютный рынок. Необходимость влияния на обменный курс, хотя, казалось бы, мы занимаемся инфляцией, связана с большим влиянием импорта на инфляцию. Поэтому сказать, что мы как центральный банк совсем не будем участвовать на валютном рынке – это неправильно. Всегда можем присутствовать, и у нас есть определенное понимание, при каких уровнях и при каких скоростях это необходимо. Здесь есть два момента: один момент – само значение курса и второй – волатильность. То есть, когда ситуация начинает в течение 15 минут разгоняться до неадекватных значений, то, естественно, мы вмешиваемся. Мы всегда участвовали на рынке, всегда являлись поставщиком валюты для нашей нефтяной экономики с импортом, который формируется из ожиданий постоянных доходов. Это естественно для нашей страны.
Что происходило в предыдущие периоды? В Национальный фонд поступают доллары, потом идет реализация разных типов правительственных программ. Первый тип – это трансферт из Национального фонда в республиканский бюджет, это $8 млрд плюс-минус 15%. Происходит конвертация долларов в ЗВА и оттуда тенге уходили в бюджет, а доллары Нацбанком продавались на рынке. Это нормальная запланированная транзакция. Второй вариант – это программа "Нурлы жол", которая также поддерживается средствами из Национального фонда, которые конвертируются из долларов в тенге. Была также программа поддержки банковского сектора – также за счет средств Нацфонда.
Были разные решения по выделению денег из Нацфонда, в том числе национальным компаниям. Мы всегда присутствовали на рынке как основной поставщик ресурсов от имени государства, включая Нацфонд и нетто-продавец. И сейчас в ситуации, когда спрос повышается, мы видим, что иногда это происходит ажиотажно, иногда объективно. Например, национальные компании будут выплачивать какие-то долги до конца года – это объективный фактор, показывающий, что спрос может быть принципиально разного характера. Объем рынка не всегда характеризует, где ажиотажность, а где – объективный дефицит. В начале осуществления наших валютных интервенций волатильность была достигнута на абсурдно малых объемах торгов и поэтому мы вмешались, и сейчас рынок успокаивается.
Здесь есть три аспекта: во-первых, наше участие не связано с тем, чтобы все время искать какой-то новый номинальный якорь, который фундаментально не обоснован; второе: ослабление тенге влияет на инфляцию, а наша цель – достичь в среднесрочном периоде определенной инфляции и мы за этим будем следить; и третье: сами же банки как игроки валютного рынка прекрасно знают, какие у них показатели по NPL, достаточности капитала и при каких цифрах какой сценарий у них начинает работать. Поэтому, когда какие-то маленькие происходят достижения в уровне снижения проблемных кредитов, то к ситуации с обменным курсом следует подходить крайне аккуратно.
Что из этого следует? Во-первых, мы присутствуем на рынке ровно столько, насколько это необходимо, опять же не защищая определенный курс, но предотвращая ненужные спекуляции и волатильность. Во-вторых, наш новый инструмент (это ставка овернайт РЕПО) дает определенный сигнал рынку для того, чтобы понимать, что мы видим угрозу роста инфляционных ожиданий, поэтому стоимость денег дорожает. С одной стороны, для изъятия излишней ликвидности и, с другой стороны, конечно, все понимают, что это необходимо для того, чтобы предотвратить высокую инфляцию в среднесрочном периоде.
"Тенге находится на фундаментально равновесном уровне"
Прошло немногим более месяца с начала перехода к инфляционному таргетированию. В такие периоды, естественно, важно мнение рынка, о чем и хочу сейчас сказать. Нацбанк до какого-то момента сдерживал давление, но после перехода к плавающему курсу все ожидают овершута, у нас вот овершут, в принципе, до сих пор продолжается. Фундаментально те оценки, которые давались даже очень строгими организациями, как МВФ, до самого перехода состояли в равновесном курсе в Т210 за доллар, и те аналитики, которые себе ни в чем не отказывают, говорили про Т230, и сегодня, после достижения уровня в Т250-270, есть люди, которые говорят: а почему не Т300? Они же, если будет какой-нибудь другой уровень, будут говорить: а почему не плюс столько? И это такая непрекращающаяся игра, которая состоит для регулятора в том, чтобы понимать, где есть фундаментальная, а где есть спекулятивная составляющие. Фундаментальная ситуация в том, что мы сегодня против всех валют ключевых экономических партнеров на весьма конкурентном уровне. Против российского рубля – на уровнях, близких к средним за последние 15 лет. Эти цифры скоро будут опубликованы на сайте Национального банка.
То же самое можно сказать в отношении стран – экспортеров сырьевых товаров, то есть тех, чья валюта ослабевала, она ослабевала не больше, чем ослабился тенге сейчас. Поэтому мы считаем, что при непринятом еще решении ФРС о понижении ставки, при не сильно ускоренном ухудшении ситуации в Китае и в сегодняшнем соответствии с долгосрочными средними курсами тенге-рубль, при текущей цене на нефть тенге находится на фундаментально равновесном уровне, учитывая, конечно, стоимость тенге – кратко¬срочную ставку.
Что будет происходить дальше? Опять же, с предложением долларов нет проблем: есть и конвертация средств Нацфонда, и программа "Нурлы жол", и контрциклическая политика. Проблем с нехваткой доллара не видим до конца года и в следующем году, это постоянное системное равномерное распределение долларов.
К сожалению, у всех игроков рынка есть некое восприятие, что дальше должна быть какая-то ступенчатая политика – все время надо толкать дальше курс. Опять же есть оценки, что при сегодняшних макроэкономических параметрах (при том, что цена на нефть будет такой же – $50 или чуть меньше, рубль сегодня вокруг 70 за доллар или чуть меньше, но не 80-90, и никаких больших катаклизмов с долларом и юанем) Т270 вполне отвечает нашей равновесности.
"Когда банки переключатся на кредитование экономики, будем пересматривать решение о краткосрочной ставке"
Но опять же, если ситуация вокруг тех факторов будет меняться, то будет меняться и наше отношение к этому. Мы с трендом не будем бороться, мы сглаживаем только шоки и предотвращаем какие-то откровенные спекуляции. Ставка – только один из инструментов Нацбанка, у нас их гораздо больше. Мы сейчас говорим с банками, что будем по графику закрывать с 1 ноября долгосрочные валютно-процентные свопы, предупредили их. Это тоже создаст встречный поток продажи долларов в перспективе. Обсуждаем внутри Национального банка возможность повышения минимальных резервных требований. Если избыточная ликвидность есть, то мы ее будем изымать. Ликвидность за этот период не пошла на кредитование экономики по той или иной причине. Главное, добиться как раз понимания, что банки должны переключиться при определенных условиях на кредитование. Тогда мы будем пересматривать решение о краткосрочной ставке. Она в антиинфляционных целях больше действует как сигнал в политике обменного курса, чтобы отвадить спекулянтов. Ставка однодневного репо хорошо работала в ноябре-декабре прошлого, январе этого года. Это новый процентный канал доставки ликвидности, появление влияния уже на долгосрочную ставку кредитования. Когда мы построим переход от одной политики к другой, то ответим на стоящие ключевые вызовы. Если давление будет сохраняться, мы не исключаем повышения ставки. Существующие минимальные резервные требования достаточно смешны по сравнению с тем, каковы они в других странах, мы, в случае необходимости, рассматриваем этот инструмент. Есть расхожий миф, что тенге в экономике нет. Создается искусственный дефицит, когда излишний ажиотаж и спрос на доллары вырастает, но депозиты населения, возврат по кредитам, депозиты нацкомпаний, компаний частного сектора, ну и те деньги, которые мы предоставляем – средства ЕНПФ, нацкомпаниям в том или ином объеме, – они приходят на рынок. В целом, мы сконцентрированы на включении канала кредитования. Это очень важно. Экономический рост, диверсификация, развитие МСБ – все это произойдет только тогда, когда банковский сектор начнет играть свою роль.