Александр Проханов, Завтра.Ру, 13 мая

Дом правительства на Москве-реке был построен коммунистами на проклятом месте, без благословения батюшки, с игнорированием народных преданий, вопреки рекомендациям ученого-краеведа из "Общества охраны памятников". Последний, ссылаясь на летописи, уверял, что в древности тут стояла баня, где мылись московские ведьмы. Они сходились в деревянную, расположенную на берегу мыльню, окатывались из ушатов, хлестали свои розовые ягодицы парными пучками, размахивая грудями, всем скопом неслись и падали в воду. Москва замирала от ужаса, слыша неистовые крики наслаждения, вопли прекрасных колдуний, которые вместе с паром и дымом взлетали в небо верхом на вениках и с высоты плюхались в реку. После этих сатанинских омовений Москва-река мелела до самой Коломны, на поверхность всплывали мертвые пудовые сомы, а по берегам случались оползни, уволакивая в реку целые посады. Господь недолго терпел безобразие. Июльской ночью, когда ворожеи и колдуньи, затащив в баню проезжего купца, мучили молодца, в проклятый дом ударила молния и сожгла дотла вместе с ведьмами, чьи обожженные косточки были похоронены тут же, перемешанные с прахом незадачливого купца.

С тех пор здесь горели мельницы, проваливались под землю мануфактуры, случались самоубийства, и частенько наведывались еретики и смутьяны, проповедуя Антихриста. Накануне революции здесь состоялось массовое душегубство, когда солдаты стреляли в народ, а народ пулял в солдат булыжниками.

Огромный белый дворец, облицованный мрамором, возведенный Советами, наполненный доотказа деловитыми, ничего не делающими чиновниками, унаследовал участь прежних строений. Именно в этом месте в девяносто первом году провалилась под землю коммунистическая власть, когда "демократы", захватив из домашних библиотек книги по черной магии, обосновались во дворце. Служили "черную мессу" под звуки виолончели Ростроповича. Совершили ритуальную жертву, защекотав до смерти академика, дядюшку советской ядерной бомбы. Выставили из окна замотанного в тряпку летчика-"афганца" и подожгли три боевые машины из подразделений маршала Язова. Ельцин перед телекамерами сжевал корень мандрагоры, запив его литром спирта. Несколько женщин-демократок, раздевшись донага, бегали купаться в Москву-реку, где в них влюбился десантник, ради их пленительной красоты изменивший присяге и сгоревший впоследствии от несчастной любви на электропроводах, как преступник в штате Калифорния.

Воронка в вестибюле пятого подъезда, куда провалилась Советская власть, была впоследствии тщательно замурована, но в этом месте бетон так и не мог никогда застыть.

Проклятие, лежащее на дворце, в полную меру подтвердилось в октябре девяносто третьего года, когда здание передали Парламенту, и тогдашний спикер смешно и весьма достоверно копировал манеру, с которой Ельцин пил "из горла" водку, занюхивал рукавом, заедал огурчиком из рук Коржакова, отирал рот оконной гардиной. Парламент хохотал целыми днями над талантливыми пародиями спикера, пока верные Ельцину гвардейцы, дабы прекратить безобразие, не прислали к Парламенту танки. Те стреляли по дворцу, с особым удовольствием выбивая Крестные ходы, которые водили вокруг Парламента православные.

Дом горел. Спикер перестал смешить депутатов. Кто-то добром разошелся по домам. Кого-то пришлось поморозить в моргах. Кого-то согрели в крематориях. Демократы предлагали срыть дворец и поставить на этом месте "Памятник танку-правозащитнику". Но в дело вмешались турки. Отремонтировали дом, который затем передали правительству.

С этих пор белый облицовочный мрамор, который бывало сверкал, как янтарный мартовский снег, - обрел странный синеватый оттенок. Такой бывает у мертвенной осенней луны в печальные мглистые ночи. Тоскующий взор смотрит на ночное светило сквозь мутные тучи, вдруг замечая летящую на метле растрепанную ведьму или сидящего в ступе Бурбулиса. Особенно странная синева проступала в доме ночами, когда он напоминал голубоватого, всплывшего из реки утопленника. В довершение раз в году, а именно четвертого октября, в годовщину расстрела, в стенах дома начинали звенеть все осколки и пули, застрявшие в мраморе и не извлеченные торопливыми турками. Кусочки металла посвистывали, постанывали, скрежетали, наполняя дом бессловесным стенанием, от которого едва не сошел с ума тогдашний Премьер-газовик . Чтобы морально уцелеть, он был вынужден улететь в Сибирь, где заколол в рукопашной нескольких трехмесячных медвежат, на всякий случай связанных егерями железной проволокой. Этот надрывный металлический стон осколков не выдержали несколько кабинетов, а один из премьеров, маленький, с шаткой студенистой головкой взращенного в барокамере младенца, обезумел и устроил "дефолт".

В годовщину расстрела в подвалах дома раздавались молитвы, христианские песнопения, звучали революционные и советские песни, а также слышались пистолетные выстрелы и беззлобная матерщина ОМОНа. Все это было наваждением, но в таких условиях правительство не могло работать. На три октябрьских дня все целиком уезжало в Ниццу.

В такое место направлялись теперь Президент и его Советник, намереваясь предъявить правительству строгий счет.

Шло заседание, и вошедшему без предупреждения Президенту открылась странная картина. Почти никто из членов кабинета не сидел на месте. Высокие стулья вдоль "пэ"образного, знакомого каждому россиянину стола оставались пустыми. Зато все множество министров и их помощников находилось в непрерывном движении. Кто-то качался на занавесках, разгрызая кокосовые орехи. Кто-то карабкался по стенам, изображая ловких тараканов. Один министр топориком рубил паркет. Другой ловко ловил блошку в шевелюре соседа. Третий из жвачки делал прозрачный пузырик и хлопал его о лоб товарища. Раздавалось сочное баритонное пение - певец исполнял арию из оперы Верди "Травиата". Звенели шпоры танцующих и звучала негромкая французская речь. Шалун жевал хлебные мякиши и ловко пулял их в голову прикорнувшего государственного мужа, а когда тот проснулся, то шалунишка прикинулся мертвым, упал навзничь и поднял лапки. У горбуна чесался горб, и он терся им о косяк. У обжоры урчало в животе, и он, вместо того чтобы скрыть неприличные звуки, приставлял к пупку граммофонную трубу, усиливая булькающие рулады. Двое чистили на столе селедку пряного посола, вытирая друг о друга пальцы. Маленький язвительный министр без носа, специалист по жилищно-коммунальной реформе, вцепился в седые волосы специалиста по реформе здравоохранения, тянул что есть силы, но шевелюра оказалась шиньоном, наглец упал с пучком волос в руках, а объект нападения хохотал, сверкая лысым намасленным черепом. Одни министры были гигантского роста, но очень худы, покачивались и держались за стены, доставая головой потолка. Другие казались кругленькими упитанными карликами в шелковых колпачках, сновали между ног, закатывались колобками под стол, и там, разорвав на клочки купюру в пять долларов, заново складывали ее, подражая игре "Собери сам". Было много знати, военных и статских, чинов жандармерии, мундиров и фраков. Ярко и парадно алела лента камергера, сам же камергер отсутствовал, находясь в заграничном плавании. Присутствовало много звезд культуры, знаменитостей от науки и техники. Была женщина-сова, мужчина-изюбрь, отроковица-орангутанг. Талантливый отрок, который умер в раннем детстве и теперь был явлен гранитным памятником с надписью: "Я родом из-под Истры, там все скворцы - министры". И все это пестрое сборище веселилось, развлекалось, играло в шарады, разгадывало кроссворды, издавало забавные чмокающие звуки. Что-то ковыряло, склеивало, латало огромной тяжелой иглой, которую втыкали сразу три члена кабинета, а другие три протягивали жесткую, скрученную из человеческой кожи дратву, сращивая кромки несуществующей, но очень добротной ткани.

Президент несколько минут ошеломленно стоял на пороге, незамечаемый министрами, которых когда-то сам назначал, не требуя от них справок из наркологических и кожных диспансеров, не отсылая на тестирование к психиатру. Громко, с солдатской грубоватостью крикнул:

- А ну сядьте, мать вашу!..

Он был тут же замечен. Все опрометью кинулись по местам. Лишь Министр по Безработице запутался в шторе, оборвал ее, неловко волоча по комнате, вместе с ней плюхнулся на стул.

Президент негодовал. Он презирал эту стаю мелкотравчатых, лукавых и корыстных существ. Наставили на него заостренные рыльца с влажными, нюхающими носами, сложили послушно лапки, преданно взирали черными бусинами глаз, на дне которых светились красноватые искры ненависти и предательства. Он отвечал им тем же:

- Ну, вы, мелкая министерская сволочь, португальские мопсы, еда для прокуроров, мусорные контейнеры идей, нефтяные скважины, забитые илом, колобки из помета, облысевшие лобки, содержанки сырьевых монополий... Долго вы еще будете пудрить мне мозги, обещая устойчивые три годовых процента роста?.. Да если бы вы ничего не делали, а только мастурбировали, сидя за этим столом, экономический рост давно бы превысил двадцать процентов?.. Может быть, мне сделать премьер-министром Анпилова, чтобы он погонял вас вокруг стола под красным флагом?.. Или опубликовать перехваты ваших телефонных разговоров с любовницами, которые золотят себе лобки церковным золотом и вшивают в гениталии бриллианты?.. Где, спрашиваю вас, козлы вонючие, обещанные амбициозные проекты?.. Почему до сих пор, гниды, не запущена вторая очередь трансевропейского трубопровода, по которому Европа обязуется поставлять нам ежегодно триста миллионов тонн промышленных и пищевых отходов?.. Из них мы сможем готовить пищу для малоимущих слоев населения и одновременно насыпать под Москвой горный хребет для лыжных катаний под названием "Альпы - 2"?.. Мне надоело вас уговаривать... Или вы, суки рваные, перестанете саботировать вхождение России в Европу, или я вас, дырчатые резинки, спущу в канализацию истории, где вам будет не скучно рядом с Лившицем, таким же, как вы, экономистом, ядрена вошь!..

Он замолчал, тяжело дыша. От возбуждения у него носом пошла кровь, которую тотчас благовонной тряпочкой отер Советник.

- Кровинки твоей не стоят, лапушка ты моя, - шепнул он Президенту.

Воцарилась мертвая тишина, среди которой было слышно, как в желудке министра-чревовещателя кто-то, длинный и скользкий, голосом тележурналиста Караулова произнес: "Ой, как страшно!". Молчание длилось минуту, час, всю половину двадцать первого века.

Молчание прервал Премьер. Он громко отодвинул кресло. Встал в рост, эффектно выгнув колесом грудь. Разбил о стол сырое яйцо. Выпил, прокатив желток сквозь чуткое трепетное горло. Положил одну руку за спину, другую просительно, привлекая к себе внимание, протянул к Президенту. Откашлявшись, красивым баритоном, которому, как все знали, завидовал сам Паваротти, запел арию Мими из оперы Пучини "Богема":

- Зовут меня Мими... - сообщал он всем присутствующим, прижимая руку к груди, где билось нежное, трагическое сердце натурщицы, которая, сраженная чахоткой, умирала в объятиях любящего ее живописца. Он пропел эти дивные строки, разом умолк и сел, поглядывая по сторонам крепким властным лицом молодого ястреба.

Все закричали: "Бис!.. Браво!..". Направили театральные бинокли на оперную звезду, и одна дама кинула на сцену пурпурную розу.

Поднялся Министр по Разоружению, выпускник филологического факультета Академии Генерального штаба. Утонченный острослов, лауреат конкурса бальных танцев, ненавидящий процветавшие в армии дурные манеры, а также ракеты класса "Земля-Земля", он рапортовал Президенту на отличном русском языке, отшлифованном опытными логопедами.

- Вы пожаловали на оперный спектакль, и поэтому вас не удивит, что армию мы формируем на "антрактной основе", - скаламбурил он. - Отчего в перерыве позволю себе исполнить дивертисмент, он же "дефиле", под аккомпанемент шотландских волынок, приобретенных, как военный заказ. Входит в комплекс боевых упражнений спецназа ГРУ.

Вышел из-за стола строевым шагом. Сделал крутой поворот через плечо, блеснув эполетом. Направился в противоположную сторону, командуя себе самому: "Левой!.. Левой!..". Резко изменил направление, взяв "на караул". Повернулся на одной ноге вокруг оси, упирая в паркет отточенный мысок. Вытянул вперед одну ногу, сделав несколько подскоков на другой, напрягая под трико красивое упругое бедро. Легко вознесся, сделав в воздухе "антраше", ударяя ножку о ножку. Изобразил ласточку, а затем "умирающего лебедя" Сен-Санса. Выхватил из ножен саблю, как если бы приготовился рубить лозу, сам же сделал шпагат, и сидел в этой позе, скривив рот от боли, ибо давали знать раны, полученные под Аустерлицем. "Мон шер, же ву зан при...", - тихо произнес он проходившему мимо Бонапарту. Ординарцы императора, увидев раненного русского героя, накрытого знаменем, поставили его на ноги. Император поинтересовался, какого он полку, подарил табакерку, в которой хранил корешок от запора. Все вместе они двинулись обратно к столу, но Министр поскользнулся на банановой корке, подброшенной проказником из министерства финансов. Упал и охромел. Добирался до своего места уже в гипсе, с орденом "Кирилла и Мефодия" за введение на Руси грамотности.

Следом докладывал остальной блок "слабовиков". Директор Федеральной Службы Бестолковости ФСБ, тихо улыбаясь и не договаривая, сообщил, что старанием служб обнаружена исчезнувшая армия Саддама Хусейна. Танки находятся в Сирии и, под видом такси, перекрашенные в желтый цвет с клеточками, перевозят пассажиров в Дамаске. Сам же Саддам Хусейн, по всей видимости, выдавил одного из участников телепрограммы "Городок", скорее всего, высокого и дурковатого, что проверяется методами космической разведки.

Глава Министерства Внутренних Делишек МВД носил прозвище "Крыша", ибо постоянно повторял на коллегии министерства: "крышата спасет мир". Он показал президенту тщательно выведенные графики, из которых следовало, что если численный состав МВД увеличить вдвое, то и преступность возрастет вдвое. А если вовсе ликвидировать МВД, то и преступность скатится до ноля. Графики были выведены теоретически, с использованием тензорного анализа, но поразительным образом совпадали с эмпирическими данными, что изрядно забавляло Министра. Сухощавый и белесый, как старая береза в лишайниках, он устал от беззакония, от заказных убийств депутатов и просился в публичную политику. Разведя в сторону руки, днями выстаивал перед президентской резиденцией, привлекая кремлевских ворон своим сходством с могильным крестом.

Доклад "слабовиков" внезапным и не совсем обычным образом прервала дама, Министр Социальной Беззащитности, Нежности и Любви. Безупречно одетая, в малиновом платье от Диора, украшенная бриллиантами, с пучком фиалок в искусственных волосах, с огромной изумрудной брошью, изображавшей фаллос Голиафа, она поднялась. Чуть отошла и стала раздеваться. Совлекла верхние одежды. Отколупнула от могучих грудей металлический бюстгальтер, отчего груди пролились на живот, как желтое, вываленное из самосвала тесто. Устало расстегнула корсет, освобождая огромный синеватый живот с мертвым дуплом пупка. Стянула "бикини", переступая толстыми и венозными, как два баобаба, ногами, открывая могучие влажные заросли, в которых цвели дикие орхидеи и гнездилось множество ласточек-береговушек. Прислужницы быстро убрали сброшенную и слегка дымящуюся одежду. Принесли свежее облачение, от Сен Лорана, из драгоценного французского шелка, с черными жемчугами и голубыми сапфирами, усыпавшими фаллос Давида. Все, что минуту назад в ней растекалось, расплывалось, являло зрелище старинного, навеки уснувшего кратера, поросшего рыжеватыми кислыми мхами, вновь было собрано, упаковано, помещено в компактные удобные оболочки, превращавшие даму в образец красоты и моды.

Кабинет министров, затаив дыхание, наблюдал обряд переодевания. В чьем-то переполненном желудке голос Караулова с придыханием произнес: "Неужели такое возможно?". И лишь когда дама вернулась на место, слово взял Министр Катастроф, Паводков и Песен в стиле "кантри". Избегающий пустословия, привыкший к конкретике, умеющий убеждать не столько логикой, сколько фактом, он шумно шмякнул на стол поношенный туристический рюкзак. Стал извлекать из него и показывать Президенту все, что удалось сберечь для народного хозяйства в череде захлестнувших страну катастроф. Здесь был кусок обгорелой фермы моста через Амур. Вполне сохранившийся обломок турбины от упавшего накануне самолета. Обрезок трубопровода с различимой надписью "Маннесман", лишь слегка помятый взрывом газа. Хрупкая берцовая косточка глухонемого ребенка, извлеченная из огня героическим пожарным. Желая приблизить свое повествование к реальным условиям, он показал бутылку с водой, зачерпнутой во время паводка в Якутии. Потряс над столом заклеенным целлофановым пакетиком, где витал завиток дыма, пойманный среди горевшей тайги. В жестяной коробочке от монпансье хранилась грязь селевого потока, сошедшего в Осетии. А в кожаном чехольчике - ссохшийся от голода желудок иракского мальчика. Доклад был выслушан с пониманием. Министру было обещано лидерство в крупнейшей проправительственной партии, созданной из бывших коммунистов на бесчеловечной основе.

Напряжение, возникшее вначале от нервного появления Президента, мало-помалу сменилось непринужденной дружеской атмосферой, какая обычно царила на заседаниях правительства.

Министр по Безработице и Невыплате Зарплат Бюджетникам заявил:

- Господа, мне кажется, мы пренебрегаем нашими резервами. Вместо того, чтобы устанавливать льготы инвалидам Чернобыля, можно добывать из них обедненный уран и затем, продавая Америке, изыскивать деньги на лечение спасателей. Американцы же, изготавливая из обедненного урана сердечники для снарядов, будут знать, кому они в конечном счете обязаны победами над арабами, - эту фразу он произнес с лицом баптистского проповедника. Сам же босой ногой потянулся под столом к Министру Печати и Деформации и больно ущипнул его за ляжку, отчего последний утробным голосом Караулова простонал: " Доколе?.."

Министр Экономики и Дефолта пускал бумажных журавликов, метя в переносицу Министра Иностранных дел, где морщинки образовывали свастику, которую тот тщательно гримировал под Звезду Давида. Один из журавликов ткнул в переносицу, что заставило носителя свастики раздраженно воскликнуть:

- Чего вы достигаете, пуская по ветру своих бумажных дракончиков?

- Узнаю "розу ветров", - был ответ.

Министр Неполного Образования не мог отмолчаться и произнес: " Многие знания умножают скорби". При этом достал из коробка заранее припасенного клопика и незаметно посадил за ворот Министру Путей Разобщения.

Министр Бескультурья и Матерщины заметил проделку соседа, но не выдал его, а только буркнул: "Ебенать". При этом достал из кармана обрывок гравюры Дюрера, скомкал и бросил в корзину для бумаг, которую тотчас же унес его помощник. Так, по частям, уходила на Запад "Бременская коллекция".

Министр Финансов и Романсов попытался рассказать, как ему, переодетому в стриптиз-жокея, удалось отсрочить выплату долгов "Парижскому ночному клубу".

Но его уже мало, кто слушал. Бог весть откуда появилась недоеденная селедка, и ее обладатели начали ссориться, раздирая рыбу на части. Вновь заметались под столом похожие на колобков карлики - закатывались на колени к министрам, удобно устраивались, притворяясь спящими, прудили и с хохотом убегали. Два озлобленных горбуна выщипывали один у другого клочковатые бороды. Министр Разоружения самозабвенно танцевал "дефиле", крутясь на загипсованной ноге. Министр Катастроф и Паводков рассек целлофановый мешок и выпустил дым сгоревшей тайги в нос Министра Путей Разобщения, отчего тот разом обмяк. Министр Бескультурья и Матерщины старательно писал на стене слово из трех букв. Министр Болезней и Эпидемий вел непрерывные споры, в том числе, и споры "сибирской язвы". Дама, Министр Социальной Беззащитности, в очередной раз свалила с себя дымящуюся груду одежд, жутко заголилась, превращаясь в огромный шматок теплой замазки, которая отекала тремя медленными языками, среди которых топорщились колючие волосы пальмы и летали птички-колибри с острыми хищными зубками, - впивались в синеватый живот, выгрызая из него кусочки несвежего мяса.

Все смешалось, копошилось, тузило друг друга. Двое на столе бодались, как резвые козлики. Двое других добрались до склада яиц, принадлежащих Премьеру, уселись на них, изображая кур-несушек. Премьер стоял за спинкой кресла. Стараясь перекричать гвалт и визг, пел ариозо Надира из оперы "Садко", многозначительно поглядывая на Председателя Центробанка:

- Не счесть алмазов в каменных пещерах....

И все вдруг умолкли, видя, как на стене, за спиной Премьера, жутко разрастается, страшно кровянеет, проступая сквозь белую штукатурку, багровое пятно, - клякса от расплющенного защитника Дома Советов, в которого угодил танковый снаряд генерала Грачева. Пятно многократно закрашивали, но оно вдруг начинало проступать сквозь слои белил. Вот и теперь Премьер делал большой рот, профессионально, как певец "Ла Скала", расширял зев, а над ним возникал кровавый силуэт убитого человека, и в стене начинали дребезжать и уныло звенеть осколки и пули.

- Козлы!.. Продукты пищеварения!.. - в нервическом припадке закричал Президент. - Немедленно вон отсюда!.. Я вас научу кататься на горных лыжах!..

Советник его успокаивал:

- Не расстраивайся, лапушка... Я уже завел на всех уголовные дела по факту взяточничества...

Гнев Президента скоро прошел. Он отыскал утешение в шутке, которую задумал сыграть с кабинетом. Вывез всех на горнолыжный курорт в районе Яхромы. Туда, по каналу "Москва-Волга", на баржах, по Мариинской системе завезли из северных районов России свежевыпавший снег. Насыпали вдоль горнолыжной трассы, которая завершалась глубокой замаскированной ямой, наполненной сырой нефтью. Президент выстроил кабинет на вершине. Первым скользнул вниз, грациозно виляя по склону. Следом, неумело, враскаряку, с трудом удерживаясь на ногах, покатились Министры. У подножия Президент ловко вильнул, резко ушел в сторону, а злополучные Министры скатились и угодили в нефтяную яму. Стояли, все черные, липкие, похожие на птиц, попавших в нефтяное пятно. Жалобно сетовали и роптали.

Президент в обнимку с Советником, оба красивые, в бело-розовых спортивных костюмах, опирались на лыжные палки и кричали Министрам:

- Это все причуды "нефтяной экономики"!.. А если мы вам газу подпустим?..