"Комсомольская правда", 10 июля

В сексе, как и на войне, все средства хороши для достижения цели. Даже те, которые толковый словарь обзывает суровым словом "извращение". В их списке первое место занимает садомазохизм. Для нелюбителей ученых слов объясняю: садизм - "удовлетворение полового чувства путем причинения физической боли другому лицу", а мазохизм - напротив, кайф от боли, причиняемой сексуальным партнером. Другими словами, игры с болью. Опасные игры. Я с юных лет знаю, что секс - это серьезное и кровавое дело, и меня хлебом не корми, дай только попробовать очередную прихоть. И возраст у меня подходящий для того, чтобы узнать цену настоящей боли, - тридцать три года. С этой целью я отправилась в мировую столицу садомазохизма - город Токио.

Салон Усатого

Его называют "первой веревкой Японии", мастером кимбаку - древнего японского искусства связывания. Когда-то так наказывали преступников, а теперь любители СМ (садомазохизма) платят немалые деньги человеку по кличке Хиге (Усы) за то, чтобы он связал их по всем правилам.

Полночь в Токио. Мы поднимаемся в лифте респектабельного дома вместе с девчонкой, богато одетой куколкой. "Вы к Хиге?" - спрашивает девушка, когда мы вместе выходим из лифта. Мы киваем, и куколка, уверенно цокая каблуками золотых босоножек, ведет нас к двери. За дверью узенький коридор и большая комната, где густо накурено. На полу на подушках полулежат очень расслабленные мужчины и женщины, пьют зеленый чай, виски со льдом и болтают. Хозяин дома Хиге, поджарый мужчина лет пятидесяти, курящий одну сигарету за другой, тут же наливает нам виски и предлагает посмотреть фотоальбомы: "Сначала поглядите, потом спрашивайте". Меня бросает в жар, когда я вижу молодых, причудливо связанных женщин, закапанных воском, с прищепками на груди, которых разнообразно насилуют. В некоторых из них я узнаю девушек, сидящих на полу. На фотографиях - молящие лица и губы в трагическом изломе. Рабы, опьяненные своим рабством, от души благодарные палачу за пытки.

"Это не так больно, как кажется, - добродушно говорит Хиге, заметив мою реакцию. - Хорошие конопляные веревки (по 50 долларов штука) специально обработаны и не оставляют следов, не повреждают кожу. К примеру, девушка, которая открыла вам дверь, - жена очень богатого человека. Ей ни к чему лишние вопросы от мужа, когда она возвращается домой после наших игр. И потом, это даже приятно, когда мягкие веревки впиваются в потное тело, - со временем люди начинают чувствовать "вкус веревки" через кожу". "Почему в альбоме только полароиды и нет снимков с пленки?" - "Потому что люди, которые приходят сюда, - нормальные уважаемые люди. Госслужащие и работники респектабельных компаний. Им нужна тайна. Они могут быть уверены, что есть только один снимок - в моем альбоме". "В чем смысл этих издевательств? - спрашиваю я резче, чем хотелось бы. - В достижении боли?" "Вовсе нет, - мягко отвечает Хиге. - И в этом отличие японского садомазохизма от европейского СМ. В Европе самое важное - достичь критической точки боли, при которой в организме человека начинает выделяться естественный наркотик - бета-эндорфин. Слышали, наверное, истории о предсмертных оргазмах, которые испытывают повешенные? Так организм защищается от боли. В Японии связывают человека для того, чтобы его раскрепостить, чтобы он потерял контроль над собой, не мог двигаться. Связывание позволяет выявить то тайное, что сидит в каждом человеке, дает ему возможность расслабиться".

Пока мы разговариваем, в комнату входит новая девушка. Вернее, ее вносит на руках высокая сильная молодая женщина по имени Аки. Девушка смеется, обнимая Аки за шею, и болтает в воздухе ногами. "Это Саюри, - говорит Хиге. - Иди сюда, девочка. Сейчас мы кое-что покажем". Саюри так хороша, что я не могу отвести от нее взгляд. Золотисто-розовая статуэтка, неправдоподобно изящная, с роскошными раскосыми кошачьими глазами. Саюри легко скидывает одежду и остается в одних трусиках, вся узкая и светлая. Я вижу ее потерянно уроненные тонкие руки и маленькие чудесные недоуменные груди. Хиге начинает связывать ей грудь и руки, одновременно массируя важные точки на ее теле, помогающие расслабиться. Девушка тихо постанывает. Звонит мобильный телефон. Не прекращая работать руками, Хиге отвечает по телефону, прижимая трубку плечом к уху: "Эй! Я страшно занят! У меня тут одни красавицы вокруг! Позвони позже!"

Потом он подвешивает девушку на крюк, и она болтается на нем, точно Буратино. Хиге стягивает с нее трусики. (Вот! Важный момент в СМ-играх. Кого возбуждает раздетая девушка? Это естественное зрелище. Но девушка со спущенными трусиками на коленках - это волнующе-стыдливая сцена.) Саюри выглядит, как школьница, за которой подсматривают мальчики в туалете. А еще как козленок, которого привязали к дереву, чтобы выманить тигра из джунглей.

Хиге пропускает веревку между ног девушки и подтягивают ее к крюку. Саюри часто дышит от возбуждения. Хиге, двигая веревку, притягивает девушку к себе, что-то нежно шепчет ей на ухо и ласкает ее шею. Чем быстрее двигается веревка, тем сильнее стонет Саюри. Хиге берется за плетку - мягкую кожаную плетку, не рассекающую кожу. Тело Саюри нежно розовеет под ударами. Потом Хиге снова заласкивает девушку. Все ясно, политика кнута и пряника. У Саюри беспомощно свешивается голова, как у сломанной куклы. Я сижу прямо рядом с ней, ее волосы касаются моего лица, я чувствую молочно-свежий запах ее кожи, вижу налитые соски ее стянутой веревками груди, и мне мучительно хочется погладить ее. "Приласкай ее, - советует стервец Хиге. - Тебе же хочется. Видишь, как ей больно? Пожалей ее". Мои пальцы берутся за непривычную работу - ласку женщины, я оборачиваюсь на своего переводчика Сережу и вижу на его обычно невозмутимом лице неприкрытое возбуждение.

Он ждет, пока я похолодею...

Когда Саюри освобождают из плена, я спрашиваю ее: "Что ты чувствовала? Что ты маленькая девочка, которую наказывает любящий папа?" "Верно", - признается она, и мы беремся за бурные рассуждения о природе женщин, которых Бог поделил на женщин-дочек и женщин-матерей. Первый тип всегда подсознательно ищет в любовнике отца, который будет заботиться о них, баловать и наказывать, словом, брать на себя ответственность за их существование. Второй тип - это вечная материнская грудь, к которой припадает мужчина в бессознательных поисках детского рая. Вообразите себе страдания толстушки, которая вынуждена согревать на своей груди очередного неженку, хотя в душе она остается женщиной-дочкой и грезит о мужчине-покровителе.

"Зачем тебе Хиге? - спрашиваю я Саюри. - Неужели ты не можешь найти себе подходящего мужчину?" "Уже нашла. Мой бойфренд - некрофил. Вон он сидит. - Она указывает на красивого высокого японца, который полулежит на полу и треплется с другими товарищами по веселью. - Он хочет трахнуть меня мертвую, но он ужасно законопослушный. Хиге обучает его связыванию. Потом мой любовник привозит меня на озеро, связывает, кладет в холодную воду и ждет, когда я вся стану холодной. Это его страшно возбуждает. Он вытаскивает меня из воды и овладевает мной, такой ледяной и неподвижной".

Саюри смеется и вертит в руках незажженную сигаретку, словно конфетку. "А тебе самой не хочется попробовать связывание?" - спрашивает Хиге, и сам берется за веревки.

Веревки - это освобождение

Сначала мне смешно. Я чувствую, что участвую в каком-то акробатическом номере. Но веревки сильнее впиваются в мое тело, а пальцы Хиге - в мою шею, и я ощущаю хорошо знакомую потребность подчиниться желанию мужчины. Буду откровенной. Мне давно хотелось, чтобы нашелся любовник, который бы унизил меня, как хотел, и развеял по ветру все мои женские доблести: стыд, гордость, уверенность в себе. Кто-нибудь нюхал стыд? Держал в руках совесть? Или ел презрение? В моем сорвавшемся с тормозов воображении я делала это тысячу раз. А сейчас я в руках мужчины, который отлично знает, как работать с женщинами моего типа. И он медленно, миллиметр за миллиметром, завоевывает доверие моего тела, так что я цепенею от блаженства. Но когда я уже на финише, я внезапно торможу, словно машина перед красным сигналом светофора. Это шок от новизны. Я опускаюсь на пол и прошу, чтобы меня развязали.

"Посмотри, какая ты красивая", - говорят мне и ставят меня перед большим зеркалом. "По-моему, я похожа на перевязанную сосиску". - "Глупости! Это сначала так кажется. Когда привыкнешь, научишься видеть в этом красоту". Меня развязывают и немедленно спрашивают: "Что ты сейчас чувствуешь?" - "Освобождение. Будто у меня растут крылья, как у птицы!" - "Ага! Ты поняла!"

Мне наливают виски со льдом, и я пью жадно, точно это вода. "Хиге, но я не смогла пройти весь путь до конца. Я испугалась. Не тебя. Себя. Как определить разницу, когда попытка самозащиты и желание сдаться мешаются в каком-то опьянении чувств?" - "Это вопрос доверия. Удовольствие от экспериментов получаешь только с тем партнером, которому доверяешь на все сто процентов. Дай мне твои ступни. Я с ними поработаю, чтобы тебя расслабить". "Нет! - в ужасе кричу я. - Это моя эрогенная зона! Каждый, кто тронет мои ноги, может потом делать со мной все, что захочет". "Ах, так!" - восклицает Хиге и делает вид, что лезет под стол, чтобы схватить меня за ноги. Я визжу, как кошка, все хохочут. "Я знаю, что, если ноги женщины в моих руках, значит, она под моим контролем. В ступнях столько нужных точек", - говорит Хиге.

Зачем садисту семья?

В четыре утра маньяки кажутся мне милейшими людьми. У нас полное взаимопонимание. "Кто сказал, что мы ненормальные? - спрашивает Аки. - О’кей, я садистка, но я никому не причиняю вреда. Я не тушу сигареты о мужчин - от этого остаются шрамы. Я люблю поджигать волосы на груди у партнера просто потому, что мне нравится запах паленых волос. Но после этого не остается следов. Что же в этом ненормального? Кто вообще возьмет на себя смелость определить, что значит норма?"

"Черт! Но почему я чувствую себя такой виноватой, как только перехожу невидимую черту? И кто вообще нарисовал в моем сознании эту черту?!" - с досадой восклицаю я. "В этом разница японской и европейской культур, - вступает в разговор мужчина лет сорока в кепке, прикрывающей лысину (этакий японский Ленин). - У вас культура вины, у нас культура стыда. Вы рождаетесь с подсознательным ощущением греха. В европейской культуре человек греховен по своей сути и на протяжении всей жизни все больше погружается в пучину вины. А наша религия утверждает, что японцы - потомки богов. То есть нас не мучает этот кошмар Адама и Евы - изгнание из рая и проклятие рода. Мы, японцы, рождаемся богоравными и после смерти становимся богами. Чего же нам бояться? Разве что делать что-то, чего ты стесняешься, перед другими людьми и наслаждаться сладким чувством стыда".

"Хиге, ты женат?" - задаю я неожиданный вопрос хозяину дома. "Конечно", - отвечает слегка удивленный Хиге. "Ты говоришь "конечно"?! Что думает жена о твоей работе?" - "Она НЕ ЗНАЕТ". - "То есть как? Ты занимаешься этим всю жизнь, а она не знает? Что же ты рассказываешь ей о своем бизнесе?" - "Я говорю, что работаю редактором в журнале. А я и в самом деле издаю небольшой садомазожурнальчик". - "Но она же не идиотка! Разве она не спрашивает, где ты проводишь ночи?" - "Японская жена вообще никогда не спрашивает мужа о его жизни". - "Но ты прирожденный садист. Как же ты занимаешься с ней сексом?" "Сексом? - Хиге более чем удивлен. - Да я уже лет двадцать с ней этим не занимался. Я и вижу-то ее два раза в неделю - по выходным. Секс не надо вносить в дом. Семья - это семья. Кто же трахается в семье?" "Зачем же ты женился?" - "Я и сам не знаю. Все женятся на хороших девушках. Так принято". "Семья в Японии - это статус, - встревает в разговор "японский Ленин". - Все должны создать семью до определенного возраста. Это ответ обществу, которое требует законных отношений. Все должны быть одинаковыми и делать то, что следует". - "Чушь какая-то! Если вы неудачливы в семейном сексе, вы несчастные люди!" "Японцы - несчастливые люди, но они об этом не знают, - иронизирует мой переводчик Сережа. - И живут себе счастливо по незнанию". "Приходи завтра в мой официальный клуб, - приглашает Хиге. - Там все нестрашно. Трусики снимать запрещается, прилюдно заниматься сексом тоже. А после поговорим".

СМ-клуб. Как это выглядит?

(Окончание в следующем номере.)