ЛЕНА ЗАЕЦ, "Профиль", 20 сентября

Мохаммад был шестым ребенком в большой афганской семье. Дед Мохаммада воевал в 1919 году с англичанами. Отец Мохаммада воевал в 1979 году с русскими. Старший брат Мохаммада воевал в 2001 году с американцами. Два других брата воюют до сих пор друг с другом где-то в горах Гиндукуша. В общем, всем в этой дружной семье всегда находилось дело. И только Мохаммад был паршивой овцой. Мохаммад мечтал стать музыкантом. Братья, отец и все соседи смеялись над мальчонкой:

- Лучше научись разбирать "калашников"!

Но добрая мать разыскала в лавке старьевщика скрипку и даже нашла в Кабуле учителя для Мохаммада. (Власть талибов, у которых были особые эстетические пристрастия, к счастью, закончилась.)

Мохаммад делал успехи, учитель на него не мог нарадоваться. Вскоре он сказал, что способному мальчику надо ехать учиться в другую страну. Мать осторожно предложила Индию.

Но суровый отец покачал головой:

- В Индию не надо. Надо в Россию.

- Почему? - робко спросила мать.

- Потому что там сделали "калашников", - сказал отец, и возразить ему было нечего.

Учитель Мохаммада посоветовал поступать в консерваторию одного приволжского города.

- Почему? - снова робко спросила мать.

- Потому что я там учился! - ответил учитель, и ему тоже возразить было нечего.

Мохаммад втайне ликовал: ему давно хотелось попасть в страну белых людей. Он часто любовался статными американскими военными, пока отец не давал ему затрещину.

Деньги на поездку к белым людям собирали всей улицей. Немного подкинул сержант американских войск, по просьбе которого Мохаммад время от времени исполнял на скрипке мелодии группы Guns & Roses. А Мохаммад спешно изучал русский язык: сосед знал его неплохо, поскольку год провел в плену у советских войск. Лексика его была ограничена, как и весь контингент, зато это был живой язык.

Провожать Мохаммада пришли все, даже те два брата, что воевали друг с другом в горах Гиндукуша. Они обняли младшенького, не отпуская рук с затворов, и пожелали прославить афганский народ в сфере академического музыкального искусства. Братья, конечно, выразились немного проще, но нам важна суть.

Приволжский город Мохаммаду понравился сразу. После грязного полуразрушенного Кабула он показался сказкой Востока. А главное, кругом были белые люди. Белые дети, белые милиционеры, белые водители. Особенно понравились Мохаммаду белые девушки и их белые ноги. Он сперва даже боялся по сторонам смотреть, но быстро освоился.

Мохаммад подал документы в консерваторию. Там на него долго смотрели, качали головами и цокали языками:

- Ой, страх!

Мохаммад сначала даже подумал, что эти белые люди смеются над его смуглой кожей, над неказистыми брюками и пиджаком, купленными на кабульской барахолке (фабрики "Большевичка", между прочим). Но потом ему объяснили, что был такой великий скрипач Давид Ойстрах. Впрочем, на афганца Ойстрах не очень походил.

Поселился Мохаммад в общежитии. Общага куда больше напомнила Мохаммаду их немудрящий афганский быт. Но люди тут тоже были белые. И унитазы были белые. Унитазы понравились Мохаммаду почти так же, как и девушки. Словом, дорога к вершинам искусства была открыта.

Мохаммад с утра до вечера репетировал. Есть он привык мало, спать тоже. Вечером Мохаммад выходил прогуляться, посмотреть на белый свет. Скрипку он всегда брал с собой - мало ли что.

В субботний вечер, когда все и случилось, Мохаммад гулял по набережной вдоль Волги. По реке шел большой пароход. С него доносилась песня Розенбаума про русских летчиков в Афганистане. Белый народ на палубе пил белую водку и подпевал проникновенному вокалу депутата Госдумы. Наутро некоторых из певунов настигла белая горячка, но мы о другом.

Мохаммад увидел девушку. В белом платье она шла к нему навстречу. И улыбалась. Да, она улыбалась Мохаммаду:

- Сыграй мне что-нибудь! - попросила девушка.

Звали девушку Даша.

Потом был долгий теплый вечер. Мохаммад играл для Даши "Весну" Вивальди. Следом прозвучало "Лето", затем "Осень". Даша хлопала в белые ладоши и даже поцеловала Мохаммада в смуглую щеку. Когда Даша узнала, что Мохаммад афганец, она чуть нахмурилась. Оказывается, отец Даши воевал в Афганистане и был там ранен.

- А я никогда не стреляль "калашников", - утешил Дашу Мохаммад. - Я только играть скрипка!

И они пошли дальше, держась за руки. Русская девушка и афганский юноша.

Проводив Дашу до дома, Мохаммад отказался зайти выпить чаю. Во-первых, надо было спешить в общагу, во-вторых, тактичный Мохаммад решил не бередить раны Дашиного отца воспоминаниями об афганской войне.

Счастливый, он возвращался домой, прижимая к груди футляр скрипки. И повторял шепотом имя Даши.

- Стоять, чурка!

Мохаммад остановился. Перед ним стояли трое подростков. Все трое прижимали к груди бутылки с пивом. Глаза у них были бездонны, как у отроков с полотен Ильи Глазунова. Мохаммад не очень понял, что именно хотели эти белые люди, и попросил их повторить.

- Ты че по городу нашему шастаешь?

В этом вопросе мы опускаем несколько слов, которые пока еще числятся непечатными. Эти слова Мохаммад как раз и понял: спасибо ученому соседу. И понял, что белые парни настроены решительно. Подростки подняли национальный вопрос.

- Азер? - уточнили подростки.

Мохаммад не понял. Среди подростков возникла дискуссия. Один уверял, что они столкнулись с узбеком, другой настаивал, что они имеют дело с самым натуральным туркменом, третий придерживался той точки зрения, что их визави - типичный представитель Таджикистана. Дискуссия прекратилась быстро, потому что стороны пришли к согласию, что в любом случае перед ними тот, кому не место среди белых людей. Мохаммад услышал в свой адрес новые слова, которые не будем приводить в респектабельном издании.

На этом торжественная часть закончилась. Подростки быстро перешли к праздничному концерту. Ноги подростков, обутые в высокие армейские ботинки, сами пустились в пляс. Пивные бутылки мелодично звенели в такт.

- Не тревожь мне душу, скрипка! - бодро пели парни песню лица кавказской национальности по фамилии Меладзе.

Мохаммад мужественно сносил национальный вопрос. Главное для него сейчас было спасти скрипку. Поэтому он прикрыл ее собой, как младенца.

А вокруг гуляли горожане. Белые люди рассказывали смешные анекдоты про чукчей, детишки дразнили друг друга чурками, старичок на скамейке громко ругал хохлов. Был дивный вечер. Портили его лишь стоны Мохаммада.

Когда подростки утомились, они пожелали далекому гостю сдохнуть поскорее. И ушли, жалея, что в этот раз у них не было с собой стальных прутьев.

Но Мохаммад не оправдал надежд российской молодежи. Он не только не сдох, но даже нашел в себе силы подняться. Открыл футляр: скрипка была цела. Мохаммад улыбнулся оставшимися зубами.

Как представитель гордого горного народа, Мохаммад решил не оставлять это оскорбление без ответа. Он пошел в милицию. Дежурный милиционер, нахмурившись, слушал сбивчивый рассказ Мохаммада. Не дождавшись его окончания, милиционер покачал головой и зацокал языком:

- Значит, побили?

- Да, да, побили! - закивал Мохаммад. - Сильно побили!

- А ты кто вообще?

- Мохаммад.

- Это я и так, блин, вижу. Ты откуда здесь взялся?

- Я говориль - я ходиль на набережный и там...

Милиционер усмехнулся такой непонятливости помятого визитера:

- Ты откуда к нам в город, блин, приперся? А, чучмек? Документы!

Увидев афганский паспорт, милиционер обрадовался:

- А-а, душман! Героин возишь? А ну, открывай чемодан свой!

Схватив старую скрипку, милиционер стал с пристрастием ее изучать, словно надеялся найти там клеймо Страдивари. Не обнаружив ничего примечательного, милиционер с ухватками частушечника стал тренькать по струнам и горланить старинную песню:

- Ой да не вечор, да не ве-ечор!

И тут Мохаммад не сдержался. Он мог терпеть, когда бьют его самого, но издевательств над своей скрипкой он вынести не мог. Мохаммад бросился отнимать инструмент у любителя фольклора.

- Ты че? - взревел милиционер. - Эй, Колесников!

Прав был дежурный милиционер. Это еще был не вечер. Из соседней комнаты вышел толстый сержант. Сержант был недоволен: его оторвали от сериала "Улицы разбитых фонарей". Двумя несильными ударами он отбросил Мохаммада к стене. Потом схватил скрипку и разбил ее о решетку обезьянника. Пьяный бомж, который спал за решеткой, открыл глаза и пробормотал:

- Испортил песню, дурак!

...Мохаммад не стал сдавать экзамен. Он вернулся в Кабул. Мать, завидя сына, завыла:

- Ой, стра-ах!

А отец осмотрел разбитые фонари на лице сына и спросил:

- Где скрипка?

- Не надо скрипки, отец, - ответил Мохаммад. - Я буду играть для белых людей другую музыку. Научи меня разбирать "калашников".