ЛЕНА ЗАЕЦ, "Профиль", 11 октября

В школе Володя был троечником. Тихим и незаметным, как цветочек на советских обоях. И даже фамилия у него была невзрачная, и рост, и внешность, и почерк, и голос. Исчез бы он - никто бы и не заметил. Можно было бы и вовсе о нем не говорить.

Но Володя писал стихи. Никто, конечно же, об этом не догадывался. А Володя сочинял каждый день по стихотворению, а то и по два - уж так распирало вдохновение юного поэта. И все в стол, все в стол.

- Чего ты в школе штаны протираешь? - издевались учителя. - Шел бы хоть в кулинарный техникум. Делал бы котлеты диетические.

Володя молчал. Он никогда не дерзил ни учителям, ни родителям.

В десятом классе Володя наконец решился. Что толкнуло его на этот отчаянный шаг, так до сих пор и неизвестно. Может, дождь за окном, а может, первая любовь, а может, телепередача "Больше хороших товаров". Короче, Володя взял толстую тетрадку со своими стихами и понес ??их в толстый журнал.

Секретарь редакции, полная женщина с отчетливыми пятнами на блузке и биографии, молча указала Володе на дверь. Дверь, на которой красовалась стеклянная табличка - Отдел поэзии. А чуть ниже - рисунок, изображавший какого-то нелепого коня с крыльями.

Заведующий отделом притаился за шкафом. Когда перед ним возник Володя с тетрадкой, заведующий делал большой глоток портвейна. Он увидел юношу, покраснел и провозгласил:

- Здравствуй, племя младое, незнакомое!

- Чего? - переспросил испуганный Володя.

Потом хмельной редактор рассказывал Володе, что когда-то так же пришел в редакцию юный Маяковский, а еще так же пришел из деревни к Блоку юный Есенин... Потом звучали и вовсе неведомые Володе имена. Какой-то Евтушенко, который юным принес что-то куда-то, какой-то Бродский, на которого донес кто-то куда-то, Наконец заведующего позвали пить водку в отдел прозы.

- Водку, - загрустил редактор, - какая проза. Ну давайте же мне, юноша бледный со взором горящим. Давайте вашу тетрадку! А то ведь что творится? Где настоящая поэзия? Поэзия может быть только там, где есть гнев, боль, протест! А все зажрались! Даже Андрюшка Вознесенский пишет про миллион алых роз! Ну как это? Поэтому вся моя надежда на таких, как вы. Молодых, дерзких, бескомпромиссных.

Тут редактор оглянулся по сторонам и зашептал жарким шепотом:

- Вы читали последние статьи Глеба Павловского? Ну что вы! Это знаменитый диссидент. А какой публицист! Ох, не доведет это все его до добра. КГБ его замордует. Но у нас есть поэзия. Это наше оружие! Поэт в России больше, чем...

Заведующий не договорил, прослезился, обнял Володю и устремился к двери, сбив ногой мусорное ведро, из которого выкатились две бутылки из-под коньяка. Заведующий обернулся и заговорщицки подмигнул:

- И гонорар не повредит молодому таланту!

Окрыленный, как тот самый конь, в сером пальто, возвращался Володя из редакции домой, на окраину Москвы. Была поздняя осень. Страна грустила: умер Брежнев, из-за чего отменили долгожданный концерт ко Дню милиции.

Через месяц Володя снова появился в редакции. Заведующий поэзией как раз успел глотнуть коньяку. Он поморщился, словно закусил лимоном, и сказал:

- Вы знаете, молодой человек, ваши стихи не хороши и не плохи. Они просто посредственны. А это хуже всего. Может, вам заняться чем-нибудь еще?

Володя задумался. Куда еще идти поэту? Володя ничего не умел. Ему был очень симпатичен новый генсек Юрий Владимирович Андропов, который, как говорили, тоже писал стихи. Поэтому Володя поступил в Высшую школу КГБ. Чтобы стать таким, как Андропов.

Прошло много лет. Как и Андропов, Володя не пил, как и Андропов, - не курил. На этом сходство заканчивалось. На службе Володя не блистал. Приходил к положенному часу на работу, уходил после начальства. Регулярно писал отчеты под грифом ДСП, унылые, как одноименная мебель. Ел в лубянской столовой диетические котлеты. И получал очередные звания. В начале 90-х, когда другие работники органов уходили возглавлять службы безопасности компаний или сами открывали бизнес, Володя остался скучать в том же кабинете. Даже не снял со стенки портрет Андропова.

И втайне продолжал писать стихи. Такие же посредственные, как и раньше. Теперь Володя сам это понимал. Но что было делать с проклятым вдохновением? Оно ведь - не памятник Дзержинскому. Его не задвинешь куда подальше.

Однажды кто-то из подчиненных вдруг принес Володе толстый журнал:

- Смотрите, что пишут! Душат их свободу слова! Топчут их демократию! Попирают их конституцию!

Володя зевнул:

- Да про это кто только не пишет сейчас.

- Но они еще утверждают, что у власти сейчас серые полковники.

Володя нахмурился и придвинул к себе журнал. Да, так и было написано - - "серые полковники", и еще - "вчерашние троечники", и еще - "бездарные гэбисты".

- Ладно бы еще - черные полковники, как было в Греции, - подзуживал образованный сотрудник. - А то - серые...

- В Греции все есть, - задумчиво ответил Володя.

Когда сотрудник ушел, Володя лениво полистал журнал. Не нашел ничего для себя интересного. Проза какая-то, стихи.

Володя оглянулся на портрет Андропова. Тот смотрел на него требовательно. Володя решительно нажал нужную кнопку и приказал:

- А пригласите-ка ко мне главного редактора этого журнала. Ну да, который про серых полковников. Прямо завтра. Чего с ним тянуть?

Утром в приемной Володю ждал главный редактор. Руки у него тряслись - то ли с похмелья, то ли от чего еще.

- Проходите, - кивнул ему Володя.

В кабинете главный редактор встал перед Володей навытяжку. Только большой живот портил картину.

- Интересный у вас журнал - сказал Володя, многозначительно поправив свой галстук, унылый, как небо над Лубянкой.

- Вам, очевидно, не понравилась интонация статьи в последнем номере, - начал, часто дыша, редактор. - Но, видите ли, мы предоставляем площадку для различных мнений. Вот хотим сейчас напечатать статью Глеба Павловского о его видении новой политической ситуации. Глеб Олегович стоит на прочных государственнических позициях, он...

И тут Володя узнал его. Трясущийся брюхатый старик с неопрятными сединами был тем самым заведующим отделом поэзии, что двадцать лет назад назвал его стихи посредственными. Старик же, конечно, никогда бы не узнал в офицере ФСБ того немногословного юношу с мятой тетрадкой в руке. Сколько таких он перевидал на своем творческом веку в поисках молодых и дерзких.

- А стихи Вознесенского печатаете? - улыбнулся вдруг Володя.

- В общем-то, если то.. - Старик закашлялся. - Вас, видимо, беспокоит то, что он возглавляет оргкомитет премии "Триумф", которую финансирует. - Старик закашлялся еще сильней.

- Я знаю, что ее финансирует Березовский. Но лично меня это совершенно не беспокоит. Меня беспокоит другое.

- Что именно? Я всегда готов выслушать оценку, к которой с удовольствием прислушается вся наша редакция. Мы сами не любим бессмысленные протесты. Мы стараемся, чтобы...

- Тогда вот что, - перебил старика Володя. - Есть у меня к вам просьба.

Старик чуть согнулся, и на лице его было написан самый неподдельный интерес к будущей просьбе. Володя помедлил минуту, словно раздумывая.

- Видите ли, - наконец сказал он. - Я пишу стихи.

- Вы? - изумился старик.

Володя на мгновение смутился. Он уже пожалел, что начал этот разговор, но отступать было поздно.

- Да, я, - подтвердил Володя опасения редактора.

- Как Юрий Владимирович? - Старик с ласковой улыбкой указал на портрет Андропова.

- Ну, сравнили тоже. Я просто балуюсь. Но, может, вы взглянете? Вдруг что приглянется для вашего журнала?

- Давайте! - Старик страстно подался вперед.

Володя достал из сейфа несколько толстых тетрадей:

- Вот, тут из последнего.

- Мы напечатаем! Обязательно! Не все, конечно, но...

- Подождите, - остановил офицер ФСБ редактора. - Но может, это плохие стихи. Или, что хуже того, - посредственные?

Старик уже схватил тетради и прижал их к сердцу, будто родных дочерей.

- Нет-нет. Не волнуйтесь. Мы напечатаем. Сейчас нам, как никогда... Это наше оружие... Поэт в России больше... Выше... Сильнее...

Продолжая нести патетическую чушь, старик прослезился. Володя отвернулся к окну:

- Спасибо. Вы свободны. Пропуск у секретаря.

Старик уже открыл дверь кабинета и был готов полной грудью вдохнуть воздух свободы, как Володя вдруг почти крикнул:

- Стойте!

Старик пошатнулся и схватился за косяк. Володя сделал небрежный жест:

- Гонорара не нужно.