Я недолго побыла единственным ребенком в семье. Всего-то четыре года. Я даже понять этого не успела. Однажды у мамы вдруг появился живот. Он рос и шевелился. Был большой и круглый. Мама предлагала мне его потрогать, а я боялась. Мама еще сердилась почему-то…

А потом наступила осень. Бабушка нарядила меня в бордовый костюмчик со слоненком на нагрудном кармашке, и повезла куда-то на автобусе. Потом мы с ней долго куда-то шли-шли-шли, пока не дошли до большого дома. Я подумала, что мы к кому-то в гости едем. Бабушка часто брала меня с собой в гости… Но в дом мы так и не зашли. Бабушка встала под окнами, неуверенно посмотрела на окна, и крикнула:

- Таня!

Я тоже хотела крикнуть, но почему-то застеснялась. Может быть, потому что на мне был мальчишечий костюм? Он мне не нравился. Из-за моей короткой стрижки и этого костюма меня постоянно принимали за мальчика. А я очень хотела, чтобы у меня были длинные косы. До пола. Как у Снегурочки. Но меня почему-то всегда коротко стригли, и не спрашивали чего я хочу. А я хотела еще юбочку из марли, с пришитыми к ней блестящими бусинками, как у Насти Архиповой из нашей группы, и белые ботиночки от коньков… Я всю зиму просила папу снять с коньков лезвия, и отдать мне ботиночки. Лезвия их только портят ведь.

Белые ботиночки, с большим квадратным каблуком…

Я была бы самая красивая. А в этом дурацком костюме мне было неуютно и стыдно.

Бабушка еще раз позвала Таню, и вдруг схватила меня за плечи, и начала подталкивать вперед, приговаривая:

- Ты головенку-то подними. Мамку видишь? Во-о-он она, в окошко смотрит!

Голову я подняла, но маму не увидела. А бабушка уже снова кричала:

- Танюша, молочко-то есть?

- Нет, мам, не пришло пока… - Отвечал откуда-то мамин голос. Я силилась понять откуда он идет - и не понимала. Стало очень обидно.

- Где мама? - Я подергала бабушку за руку.

- Высоко она, Лидуша. - Бабушка чмокнула меня в макушку. - Не тяни шейку, не увидишь. А на руки мне тебя взять тяжело.

- Зачем мы тут? - Я насупилась.

- Сестричку твою приехали проведать. - Бабушка улыбнулась, но как-то грустно, одними губами только.

- Это магазин? - Я внимательно еще раз посмотрела на дом. Мне говорили, что сестричку мне купят в магазине. Странные люди: даже меня не позвали, чтобы я тоже выбрала…

- Можно и так сказать. - Бабушка крепко взяла меня за руку, снова подняла голову, и крикнула: - Танюш, я там тебе передачку уже отдала, молочка пей побольше. Поцелуй от нас Машеньку!

Так я поняла, что мою новую сестру зовут Маша. Это мне не понравилось. У меня уже была одна кукла Маша. А я хотела Джульетту…

Так в нашем доме появился маленький. Маша была беспокойной и все время плакала. Играть мне с ней не разрешали.

А однажды мама собрала все мои вещи и игрушки в большую сумку, взяла меня за руку, и отвела к бабушке. Я любила гостить у бабушки. Там всегда было тихо, можно было сколько угодно смотреть цветной телевизор, а дедушка разрешал мне пускать в ванной мыльные пузыри.

Я возилась в комнате со своими игрушками, рассаживая кукол по углам, и слышала, как на кухне бабушка разговаривает с мамой.

- Не любишь ты ее, Таня. - Вдруг тихо сказала бабушка. Она очень тихо сказала, а я почему-то, вот, услышала. Куклу Колю забыла посадить на диван, и подошла к двери.

- Мам, не говори глупостей! - Это уже моя мама бабушке отвечает. - Мне просто тяжело сразу с двумя. Машеньке только месяц, я устала как собака. А тут еще Лидка под ногами путается… И ты сама обещала мне помогать!

- А зачем второго рожала? - Еще тише спросила бабушка.

- Славик мальчика хотел! - Как-то отчаянно выкрикнула мама, и вдруг всхлипнула: - Ну, пускай она у тебя месячишко поживет, а? Я хоть передохну. Ее шмотки и игрушки я привезла. Вот деньги на нее.

Что-то зашуршало и звякнуло.

- Убери. - Снова очень тихо сказала бабушка. - Мы не бедствуем. Деду пенсию платят хорошую. Заказы дают. Прокормим, не бойся.

- Конфет ей не давайте. - Снова сказала мама, а я зажмурилась. Почему мне не давать конфет? Я же хорошо себя веду. Хорошим детям конфеты можно.

- Уходи, Таня. Кормление пропустишь. - Опять бабушка говорит. - Ты хоть позванивай иногда. Ребенок скучать будет.

- Позвоню. - Мама сказала это, уже выходя с кухни, а я тихонько отбежала от двери, чтобы никто не понял, что я подслушиваю.

Мама зашла в комнату, поцеловала меня в щеку, и сказала:

- Не скучай, мы с папой в субботу к тебе придем.

Я кивнула, но почему-то не поверила…

Когда мама ушла, ко мне подошла бабушка, села на диван, и похлопала по нему, рядом с собой:

- Иди ко мне…

Я села рядом с бабушкой, и тихо спросила:

- А мне ведь можно конфеты?

Бабушка почему-то сморщилась вся, губами так пожевала, отвернулась, рукой по лицу провела быстро, и ответила:

- После обеда только. Ты что, все слышала?

Я повернулась к бабушке спиной, и соседоточенно принялась надевать на куклу Колю клетчатые шортики. Бабушка вздохнула:

- Пойдем пирожков напечем. С капустой. Будешь мне помогать тесто месить?

Я тут же отложила Колю, и кинулась на кухню. Дома мама никогда не пекла пирожков. А мне нравилось трогать руками большой теплый белый шар теста, и слушать как бабушка говорит: "Не нажимай на него так сильно. Тесто - оно же живое, оно дышит. Ему больно. Ты погладь его, помни чуть-чуть, поговори с ним. Тесто не любит спешки"

Весь вечер мы пекли с бабушкой пирожки, а дедушка сидел в комнате, и сочинял стихи. Он всегда сочиняет стихи про войну. У него целая тетрадка этих стихов. Про войну и про Псков. Псков - это дедушкин родной город, он мне рассказывал. Там есть река Великая, и дедушкина школа. Он иногда ездит туда, встречается с друзьями. Они все уже старенькие, друзья эти. И тоже приезжают в Псков. Наверное, там им дедушка читает свои стихи.

Когда уже стемнело, бабушка накрыла в комнате журнальный столик, принесла туда пирожки и розеточки с вареньем, а я, вымытая бабушкиными руками, чистая и разомлевшая, залезла с ногами в кресло, и смотрела "Спокойной ночи, малыши". О том, что я обиделась на маму я уже забыла. И сейчас вдруг начала скучать…

Я тихо пробралась на кухню, и села у окна. Видно было фонарь и деревья. И дорожку еще. По которой должна была в субботу придти мама. Я слышала как бабушка меня зовет и ищет, и почему-то молчала, и терлась носом о стекло.

Обнаружил меня дедушка. Он вошел на кухню, скрипя протезом, включил свет, и вытащил меня из-под подоконника. Посадил на стул, и сказал:

- Мама придет в субботу. Обязательно придет. Ты мне веришь?

Я кивнула, но в носу все равно щипало.

- Завтра будем пускать пузыри. - Дедушка погладил меня по голове, и поцеловал в макушку. - А еще я расскажу тебе о том, как наш полк разбомбили под самым Берлином. Хочешь?

- Хочу…

- Тогда пойдем в кроватку. Ты ляжешь под одеялко, а я с тобой рядом посижу. Пойдем, пойдем…

И я пошла. И, засыпая на чистой-чистой простыне, пахнущей почему-то сиренью, я думала о маме и конфетах.

А мама в субботу так и не приехала…

***

Зазвонил телефон. Я посмотрела на определитель, и подняла трубку:

- Да, мам?

- Ты сегодня во сколько дома будешь?

Я посмотрела на часы, пожала плечами, словно это могли видеть на том конце трубки, и ответила:

- Не знаю. До шести я буду в офисе. Потом у меня подработка будет. Это часов до десяти. В одиннадцать заскочу домой, переоденусь, и в кафе. У меня сегодня ночная смена.

- Постарайся зайти в семь. Тут тебя дома сюрприз ждет. Неприятный.

Мама всегда умела тактично разговаривать с людьми.

- Какой? Скажи лучше сразу.

- С ребенком все в порядке, он в садике. Володя приходил…

Я крепко закусила губу. Вовка ушел от меня четыре месяца назад. Ушел, не оставив даже записки. Где он жил - я не знала. Пыталась его искать, но он хорошо обрубил все концы… А я просто спросить хотела - почему?

- Что он сказал? Он вернулся? - Руки задрожали.

- Он исковое заявление принес, и повестку в суд… На развод он подал.

- Почему?! - Другие вопросы в голову не лезли.

- По кочану. - Огрызнулась мама. - Твой муж, у него и спрашивай. От хороших баб мужья не уходят, я тебе уже говорила! А ты все с подружками своими у подъезда торчала! Муж дома сидит, а она с девками трепется!

- Я с ребенком гуляла… - Глаза защипало, но матери этого показать нельзя. - Я ж с коляской во дворе…

- Вот и сиди себе дальше с коляской! А мужику нужна баба, для которой муж важнее коляски! За что боролась - на то и напоролась.

- Да пошла ты! - Я не выдержала, и бросила трубку.

Значит, развод. Значит, все. Значит, баба у Вовки теперь новая… За что, Господи, ну за что, а?

Снова зазвонил телефон. Я, не глядя на определитель, нажала на кнопку "Ответ", и рявкнула:

- Что тебе еще надо?!

- Лидуш… - В трубке бабушкин голос. - Ты ко мне зайди после работки, ладно? Я уже все знаю…

- Бабушка-а-а-а… - Я заревела в голос, не стесняясь, - Бабушка-а-а, за что он так?

- Не плачь, не надо… Все в жизни бывает. Все проходит. У тебя ребеночек растет. Ну, сама подумай: разве ж все так плохо? Кому повезло больше: тебе или Володе? У Володи новая женщина, к ней привыкнуть нужно, пообтереться… А у тебя твоя кровиночка осталась. Каким его воспитаешь - таким и будет. И весь целиком только твой. Ты приходи ко мне вечерком. Приходи обязательно.

На подработку я в тот день так и не пошла. Провалялась у бабушки пластом. Иногда выла, иногда затихала. Бабушка не суетилась. Она деловито капала в рюмочку корвалол, одними губами считая капли, и сидела у моего изголовья, приговаривая:

- Попей, попей. Потом поспи. Утро вечера мудренее. Не ты первая, не ты последняя. Мать твоя дважды замужем была, тетка твоя тоже… А Володя… Что Володя? Знаешь, как люди говорят? "Первым куском не наелся - второй поперек горла встанет". А даст Бог, все у Вовы хорошо выйдет…

- Бабушка?! - Я рывком села на кровати, краем глаза увидев в зеркале свое опухшее красное лицо: - Ты ему, козлятине этой вонючей, еще счастья желаешь?! Вот спасибо!

- Ляг, ляг.. - Бабушка положила руку на мое плечо. - Ляг, и послушай: не желай Володе зла, не надо. Видно, не судьба вам просто вместе жить. Бывает, Господь половинки путает… Сложится все у Володи - хороший знак. И ты скоро найдешь. Не злись только, нехорошо это.

Я с воем рухнула на подушку, и снова заревела…

***

Нервы на пределе. Плакать уже нет сил. Дышать больно. Воздух, пропитанный запахами лекарств, разъедает легкие, и от него першит в горле…

- Лида, судно принеси!

Слышу голос мамы, доносящийся из бабушкиной комнаты, бегу в туалет за судном, и несусь с ним к бабушке.

- Не надо, Лидуша… - Бабушка лежит лицом к стене. Через ситцевую ночнушку просвечивает позвоночник. Закусываю губу, и сильно зажимаю пальцами нос. Чтобы не всхлипнуть. - Не нужно судна. Прости меня…

- За что, бабуль? - Стараюсь говорить бодро, а сама радуюсь, что она моего лица не видит…

- За то, что работы тебе прибавила. Лежу тут бревном, а ты, бедная, маешься…

- Бабушка… - Я села возле кровати на корточки, и уткнулась носом в бабушкину спину. - Разве ж мне тяжело? Ты со мной сколько возилась, сколько пеленок за мной перестирала? Теперь моя очередь.

- Так мне в радость было… - Тяжело ответила бабушка, и попросила: - Переверни меня, пожалуйста.

Кидаю на пол судно, оно падает с грохотом… С большой осторожностью начинаю перекладывать бабушку на другой бок. Ей больно. Мне тоже. Я уже реву, не сдерживаясь.

В комнату входит моя мама. От нее пахнет табаком и валерьянкой.

- Давай, помогу. А ты иди, покури, если хочешь.

Благодарно киваю маме, хватаю сигареты, и выбегаю на лестницу. У мусоропровода с пластмассовым ведром стоит Марья Николаевна, бабулина соседка и подружка.

- Ну, как она? - Марья Николаевна, ставит ведро на пол, и тяжело опирается на перила.

- Умирает… - Сигарета в пальцах ломается, достаю вторую. - Не могу я больше, Господи… Не могу! Уж лучше б я за нее так мучилась! За что ей это, Марья Николаевна?

- Ты, Лидок, как увидишь, что рядом уже все - подолби в потолок шваброй. Говорят, так душа легче отходит, без мук…

Первая мысль - возмутиться. И за ней - тут же вторая:

- Спасибо… Подолблю. Не могу больше смотреть, не могу!

Слезы капают на сигарету, и она шипит, а потом гаснет. Бросаю окурок в баночку из-под сайры, и снова иду к бабушке.

Бабушка лежит на кровати ко мне лицом, и молчит. Только смотрит так… Как лицо с иконы.

Падаю на колени, и прижимаюсь щекой к высохшей бабушкиной руке:

- Бабушка, не надо… Не надо, пожалуйста! Не делай этого! - Слезы катятся градом, нос заложило.

- Тебе, Лидуша, квартира отойдет. Дедушка так давно хотел. Не станет меня - сделай тут ремонтик, хорошо? Туалет мне уж больно хотелось отремонтировать, плиточку положить, светильничек красивый повесить…

- Не на-а-адо…

- Под кроватью коробочку найдешь, в ней бинтик эластичный. Как умру - ты мне челюсть-то подвяжи. А то так и похоронят, с открытым ртом.

- Переста-а-ань!

- А в шкафу медальончик лежит. Мне на памятник. Я давно уж заказала. Уж проследи, чтобы его на памятник прикрепили…

- Ы-ы-ы-ы-ы-а-а-а-а-а…

- Иди домой, Лидок. Мама тут останется. А ты иди, отдохни. И так зеленая вся…

По стенке ползу к двери. В кармане звонит телефон. Беру трубку и молчу.

- Чо молчишь? - Вовкин голос. - Алло, говорю!

- Чего тебе? - Всхлипываю.

- Завтра двадцать восьмое, не забудь. Бутырский суд, два часа дня. Не опаздывай.

- Вовкаа-а-а-а… Бабушка умирает… Пожалуйста, перенеси дату развода, а? Я щас просто не могу…

- А я потом не могу. Не еби мне мозг, ладно? Это ж как ключи от машины, которую ты продал. Вроде, и есть они, а машины-то уже нет. Все. Так что не цепляйся за этот штамп, пользы тебе от него?

- Не сейчас, Вов… Не могу.

- Можешь. Завтра в два дня.

Убираю трубку в карман, и сползаю вниз по стенке…

… "Не плачь, так получилось, что судьба нам не дала с тобой быть вместе, где раньше я была?" - Пела магнитола в машине таксиста, а я глотала слезы.

Все. Вот и избавились от ненужных ключей. Теперь у Вовки все будет хорошо. А у меня - вряд ли…

"Только ты, хоть ты и был плохой… Мои мечты - в них до сих пор ты мой…"

- А можно попросить сменить кассету? Ваша Буланова сейчас не в тему. Я десять минут назад развелась с мужем.

Таксист понимающе кивнул, и включил радио.

"Милый друг, ушедший в вечное плаванье, свежий холмик меж других бугорков… Помолись обо мне в райской гавани, чтобы не было больше других маяков…"

- Остановите машину. Пожалуйста.

Я расплатилась с таксистом, и побрела по улице пешком. Полезла за сигаретами - оказалось, их нет. То ли потеряла, то ли забыла как пачку пустую выкинула. Захожу в магазинчик у дороги.

- Пачку "Явы золотой" и зажигалку.

Взгляд пробегает по витрине, и я спрашиваю:

- А конфеты вон те у вас вкусные?

- Какие?

- А во-о-он те.

- У нас все вкусное, берите.

- Дайте мне полкило.

Выхожу на улицу, и тут же разворачиваю фантик. Жадно ем шоколад. С каким-то остервенением. И снова иду вперед.

Вот и бабушкин дом. Поднимаюсь на лифте на четвертый этаж, звоню в дверь.

Открывает мама. Не давая ей ничего сказать - протягиваю через порог ладонь, на которой лежит конфета:

- Я хочу, чтобы бабушка ее съела. Пусть она ее съест. Знаешь, я вспомнила, как ты мне в детстве запрещала есть конфеты, а бабушка мне все равно их давала… Я тоже хочу дать бабушке конфету.

Мама молчит, и смотрит на меня. Глаза у нее красные, опухшие.

- Что?! - Я ору, сама того не замечая, и конфета дрожит на ладони. - Что ты на меня так смотришь?! Я принесла бабушке конфету!

- Она умерла… - Мама сказала это бесцветным голосом, и села на пороге двери. Прямо на пол. - Десять минут назад. Сейчас машина приедет…

Наступаю на мать ногой, и влетаю в комнату. Бабушку уже накрыли простыней. Откидываю ее, и начинаю засовывать в мертвую бабушкину руку конфету.

- Возьми, возьми, ну пожалуйства! Я же никогда не приносила тебе конфет! Я не могла опоздать! Я… Я с Вовкой в суде была, ба! Я оттуда на такси ехала! Я только в магазин зашла… Ну, возьми, ручкой возьми, бабушка!!!

Шоколад тонким червяком вылез из-под обертки, и испачкал чистую-чистую простыню, которая почему-то пахла сиренью…

***

Я не люблю конфеты.

Шоколад люблю, торты люблю, пирожные тоже, особенно корзиночки.

А конфеты не ем никогда.

Мне дарят их коробками, я принимаю подарки, улыбаясь, и горячо благодаря, а потом убираю коробку в шкаф. Чтобы поставить ее гостям, к чаю…

И никто из них никогда не спросил меня, почему я не ем конфеты.

Никто.

И никогда.

(с) Мама Стифлера