Ольга КАЗАНЦЕВА, "Казахстанская правда", 29 июня

Правовая коллизия – явление, на первый взгляд имеющее отношение исключительно к сфере профессиональной юриспруденции. Но это лишь на первый взгляд. Иначе откуда бы взяться расхожей идиоме о том, что закон, порой, как повернешь… Еще раз убедиться в истинности этой народной мудрости довелось в недавней беседе с депутатом Парламента, членом Комитета по международным делам, обороне и безопасности Мажилиса, членом фракции НДП "Нур Отан" в Мажилисе Парламента, доктором юридических наук, профессором Нурланом Абдировым. Не так давно он возглавил созданный при НДП "Нур Отан" Правовой совет – консультативный орган, призванный способствовать принятию "умных", качественных, работающих законов. Миссия, согласитесь, столь же благородная, сколь и актуальная. Ведь, к сожалению, нередки в нашей практике случаи, когда даже самая прогрессивная идея, упершись в законодательный абсурд, либо гибнет на корню, либо воплощается в непредсказуемые формы…
– Нурлан Мажитович, в последнее время под крылом НДП "Нур Отан" создано немало "субординационных" структур, наделенных различными полномочиями и призванных реализовывать те или иные задачи. Чем обусловлено появление еще одного органа? И действительно ли мотивация его создания объективно обусловлена?
– Уверен, это так. На мой взгляд, идея создания такого органа закономерно обусловлена по двум причинам. Во-первых, как вы отметили, в настоящее время НДП "Нур Отан" формирует вокруг себя массу диалоговых площадок. Это общий тренд: правящая партия взваливает на себя огромную ношу мультисекторальной работы.
Вторая закономерность состоит в том, что нам нужны хорошие, правильные законы, отвечающие динамичному развитию страны. Эта безапелляционная установка звучит в унисон январскому Посланию Президента, в котором определен четкий вектор развития нашего государства на десятилетие. Я полагаю, все мы сегодня должны двигаться заданным курсом.
Ну и, в-третьих, идея создания Правового совета возникла не вдруг. Как вы знаете, в нашей стране принята долгосрочная Концепция правовой политики, утвержденная указом Президента, и в создании нашего совета в этом контексте я вижу последовательную закономерную связь.
– Почему совет создан "при" партии? Что означает этот филологический нюанс?
– Он не только филологический. На момент создания Правового совета мы исходили из обязательной его причастности к партии, потому что большинство обращений поступает к нам из общественных приемных. И анализ именно их деятельности позволил определить перечень наиболее чувствительных тем и вопросов, решение которых порой упирается в совершенствование нормативно-правовой базы.
В Положении о Правовом совете записано: это консультативный орган по выработке и реализации правовой политики государства, что, собственно, и отражено в простом и понятном названии. А вот предлог "при" позволяет нам "аккумулировать" в совете людей, с одной стороны, не имеющих отношения к партии, но с другой – обладающих нужной квалификацией, и, главное, мотивированных на работу в интересах общества.
– И каков на сегодня "идеологический расклад" в составе?
– Так получилось, что среди 36 членов более половины – непартийные. В основном это ученые-юристы и практики новой генерации. Патриархов юриспруденции у нас нет, но есть мобильные, компетентные специалисты, руководители ряда НПО, работающие в правовом секторе. То есть посредством упомянутого "филологического нюанса" мы обеспечили нашей диалоговой площадке плюралистическую палитру.
…Первое заседание совета и его презентация состоялись 4 марта. И тогда же мы приняли решение, что работа будет осуществляться по трем секциям: по государственному строительству, вопросам правоохранительной и судебной систем, защиты интересов и прав граждан. Понятно, что зачастую многие вопросы тесно переплетаются. К примеру, обсуждение проблемы профилактики правонарушений, естественно, относится к компетенции двух секций. Таким образом, мы имеем взгляд на проблему, по меньшей мере, с двух плоскостей.
Что касается формата работы, то первое требование – отстраниться от формализма. На мой взгляд, лучше ничего не проводить, чем проводить для галочки. Потому основная наша работа фокусируется в секциях и рабочих группах, создаваемых для рассмотрения того или иного вопроса. А заседания совета в полном составе практикуются, лишь когда назревает необходимость обсуждения уже "готового продукта" – конкретного законопроекта, предложений и рекомендаций, по которым нужно выработать общую позицию.
Очередное общее собрание мы планируем провести в сентябре-октябре по проекту закона о доступе к информации. Сейчас над ним работает руководитель одной из наших секций, депутат Мажилиса Жакип Асанов совместно с Институтом парламентаризма НДП "Нур Отан". Затем мы рассчитываем провести серию "круглых столов" в Астане и в регионах с обязательным участием НПО и госорганов. А после будем выходить на международный форум уже с отработанной позицией Правового совета. То есть представим общественности максимально взвешенный продукт.
– Насколько мне известно, с момента создания Правового совета вы уже провели серию крупных мероприятий…
– Да. Первый крупный международный научно-практический семинар состоялся 15 мая в Костанае и был посвящен теме уголовной ответственности. В дискуссии участвовали профессора 12 вузов Казахстана и России, опытные юристы-практики и эксперты, которые пришли к интересным выводам.
Тема вроде бы вечная, сколько существует государство, столько существует и уголовная политика, и уголовная ответственность. И, я думаю, этот вопрос всегда будет находиться в актуальной повестке дня государств, поскольку он напрямую затрагивает интересы населения.
Уголовная ответственность – это корневой вопрос в определении предупредительно-карательной системы. На нем, как на неком осилке, выстраивается вся остальная конструкция уголовной политики.
Сегодня в контексте задач, поставленных Президентом и сформулированных в Концепции правовой политики, пришла пора по-новому взглянуть на этот фундаментальный вопрос. При максимально упрощенном подходе он сводится к санкциям, но это даже не вершина айсберга. И, к сожалению, мы нередко именно из такого подхода оцениваем проблему санкций, считая, что тем самым реализуем институт уголовной ответственности.
Недавно мы провели анализ законотворческой деятельности. Историю поправок в Уголовный кодекс (УК), начиная с периода его действия. И вот статистика: с 1998 года принято 50 законов, которые внесли в УК 368 изменений и дополнений в почти 200 из 393 статей. 86 статей корректировались два и более раза. В 10 статей поправки вносились по 4–5 раз. Только депутаты нынешнего созыва за три прошедших года успели скорректировать кодекс 21 раз! И в большинстве своем эти поправки связаны с изменением санкций, как правило, в сторону ужесточения.
Между тем уголовная ответственность – это огромный пласт, в котором регулируются отношения между государством и гражданином. В связи с этим на семинаре высказывалась мысль, и я разделяю это мнение, что определение уголовной ответственности должно иметь законодательное закрепление в УК. Будучи прописанным в первых статьях кодекса, само это понятие заставит думать о том, ради чего сформулированы все остальные нормы и меры наказания. Прозвучало также предложение предусмотреть в Уголовно-процессуальном кодексе норму о реализации уголовной ответственности, связывая ее с осуществлением последовательных стадий установления уголовной ответственности в правоприменении.
Очень четко прозвучало из уст и казахстанских, и российских ученых, что в уголовном законе должна быть норма, раскрывающая важнейшие принципы уголовной политики. И среди них первым предложено определить научность, а затем уже неотвратимость и профилактику преступлений, планирование мер борьбы с преступностью.
Не могу не сказать еще об одном важном моменте – увеличении возраста уголовной ответственности за ряд преступлений, что отвечает вектору гуманизации уголовной политики. Нельзя согласиться с тем, что в нашей малонаселенной стране свыше 60 тысяч человек ежегодно находятся в местах лишения свободы. Безусловно, они там не проходят курсов повышения квалификации по подготовке к лучшей будущей жизни. Все происходит с точностью до наоборот. Давайте смотреть правде в глаза, эти люди в подавляющем ряде случаев оказываются потом потеряны для позитивного развития общества.
– Какие предлагаются альтернативы?
– Они таковы: за ряд преступлений как, например, грабежи, кражи, неправомерное завладение транспортным средством без цели хищения, заведомо ложное сообщение об акте терроризма, ответственность предлагается предусмотреть с 16 лет, а не с 14, как это есть сейчас. Этот вопрос был поставлен на повестку дня, и все высказались о том, что его надо тщательно изучить.
Если говорить вообще о лишении свободы, то у нас достаточно жесткий подход в реализации уголовной ответственности: из 711 составов преступлений лишение свободы предусмотрено в 591 составе. И закономерно, что применяется прежде всего именно оно, а не другие виды наказания. Не случайно Президентом была высказана жесткая критика за реализуемую в стране уголовную политику именно в части наказания.
В связи с этим лично я думаю, что настала пора пересмотреть один из фундаментальных институтов уголовного права – классификацию преступлений. В действующем Уголовном кодексе, в статье 10, все преступления в зависимости от характера и степени их общественной опасности подразделяются на четыре условные категории. Но что важно, каждая из этих категорий строго "привязана" исключительно только к определенным срокам именно лишения свободы. Это касается даже наименее опасной категории – преступлений небольшой тяжести.
Но если нам удастся уйти от такой исключительной роли лишения свободы как в законодательстве, так и в правоприменении, тогда, очевидно, следует ожидать кардинальных перемен в этой сфере.
– Из ваших слов я делаю вывод о том, что первый семинар получился действительно очень содержательным. Вопросы обсуждались, прямо скажем, недетские…
– Именно так. Мы проводили мероприятие при поддержке Костанайского областного филиала НДП "Нур Отан", КГУ им. А. Байтурсынова и пригласили к участию в нем первых руководителей региональных силовых структур, которые очень активно проявили себя в процессе. Кстати, российских коллег поразило такое присутствие. Они говорили об этом, как о той данности, которой у них пока нет.
Еще один момент. Определяясь по формам и методам работы Правового совета, мы приняли решение использовать тот организационный и научный ресурс, которым располагают члены нашего совета, представляющие 12 вузов и научно-исследовательских институтов страны. Таким образом, мы переносим свою деятельность на региональные площадки, подключаем к предметной проработке важных вопросов потенциал региональной элиты, ученых и опытных практиков, представителей молодого поколения, тех, кто составляет будущее страны. По форме организации предпочитаем "круглые столы", чтобы мероприятие не было "игрой в одни ворота".
– Заверяю, подобная установка работает! Констатирую это по активному диалогу во время второго вашего мероприятия, когда обсуждался проект закона "О науке"…
– Да, второй "круглый стол" мы провели на базе ЕНУ им. Л. Гумилева 27 мая. Главный акцент дискуссии сложился вокруг упомянутого законопроекта. Мы решили двигаться в направлении задач индустриально-инновационного развития страны, развития человеческого потенциала, исходя из установки Главы государства о том, что именно наука должна стать основой "умной" экономики. Это попытались учесть и разработчики. Но, признаюсь, документ, рассматриваемый в Парламенте, далек от совершенства. К нему есть целый ряд обоснованных претензий, которые сегодня нужно "расшивать".
Главный конфликт складывается вокруг действующей еще системы подготовки научных кадров и современной системы образования. Я не слышал ни одного высказывания от ученых о том, что нужно ломать существующий алгоритм подготовки кандидатов и докторов наук. Кстати, об этом же говорили и мэтры казахстанской науки ранее, 9 апреля, при обсуждении законопроекта в Центральном аппарате партии с участием первого заместителя Председателя НДП "Нур Отан" Нурлана Нигматулина. Но проект, по сути, это и предлагает. При этом идет ссылка на Болонский процесс, к которому наша страна присоединилась в текущем году.
– Напомним читателям в чем его суть…
– Это процесс гармонизации и сближения систем образования Европы с целью создания Единой системы высшего образования. В него уже объединились 48 государств, и вполне закономерно, что и мы стремимся быть его участниками. Сегодня у нас уже проходит первый этап такого развития – подготовка бакалавров и магистров. Но своеобразным камнем преткновения стал вопрос о докторах философии PhD.
Недавно я работал в составе членов государственной комиссии на защите этой академической степени в Астане. Изучение работ, сравнительный опыт моей личной научной деятельности и руководства кандидатскими и докторскими диссертациями убедили меня в том, что по уровню и качеству это совершенно разные продукты. Если в нашей традиционной кандидатской диссертации обязательным требованием является аргументированная личная позиция ученого на основе собственной конкретной научно-исследовательской работы с конкретными же предложениями по совершенствованию законодательства, нормативно-правовой базы, весомыми научными разработками и так далее, то в PhD я этого не увидел и близко! Я уже не говорю о докторских диссертациях…
Безусловно, три года обучения в докторантуре PhD позволяют соискателю пройти теоретическое обучение и овладеть исследовательской работой по методике преподавания. Но все это дают и наши очные аспирантуры, одновременно ориентируя на проведение исследовательской работы по конкретной теме диссертации.
Еще один нюанс. Нужно учитывать, что доктор PhD – это не ученая, а академическая степень. Потому вполне обоснованно этот институт урегулирован в Законе "Об образовании". Возникает вопрос: насколько целесообразно его включение в Закон "О науке"?
…Не скрою, когда я думаю об этом законопроекте, на ум приходит кампания середины 80-х по вырубке виноградников элитных сортов в рамках повальной борьбы с пьянством и алкоголизмом. По-моему, эта отрасль после того удара еще не оправилась ни в одной из стран СНГ. Я, конечно, не виноградарь, и, возможно, такое сравнение не совсем корректно, но, уверен, подготовить одного ученого, способного творить, требует не меньших усилий и времени, нежели взрастить хорошую лозу.
Так нужно ли ломать то, что работает? Другое дело, конечно же, необходимо поднимать требования к докторским и кандидатским диссертациям. По этому поводу я нередко слышу такой контраргумент: лишь каждый 60 доктор наук работает в науке. Я вот, к примеру, доктор наук – депутат Парламента, и здесь моих коллег немало. Но мы пришли сюда из вузов, из НИИ и занимаемся реальной работой. И, наверное, это неплохо, потому что мы досконально знаем конкретные отрасли.
– А, кстати, где гарантия, что доктора PhD все поголовно будут работать в науке?
– Вот именно! Недавно спросил двух девушек, которые только что успешно защитили эту степень: а что дальше? Они мне ответили, что выйдут замуж! Это жизнь, и, давайте, будем реалистами. Гарантий таких никто не может дать.
Если говорить о науке, наверное, нужно думать о том, почему люди уходят или, вообще, не приходят в профессию. Это, очевидно, вопрос престижа и материальных благ. С точки зрения политической воли, созданы все условия. Теперь нужно решать вопросы финансовой поддержки, и в этом наравне с государством должно быть заинтересовано современное бизнес-сообщество. Нужна реальная коммерциализация многих научных процессов. Оплата труда должна напрямую зависеть от конечного "продукта" и быть адекватной вложенным усилиям, эффекту от инновации. Например, ученые-юристы должны получать вознаграждение, если по их разработке будет принят закон, внесены значимые поправки в действующее законодательство. Но их предложения должны быть всесторонне аргументированы и обоснованы.
Я не могу сказать, сколько сегодня денег тратится на разработку одного закона. Наверняка это немалые средства с учетом затрат в трудоднях, на привлечение экспертов, проведение мероприятий, выездов в командировки. Ведь всегда внесению той или иной поправки должна предшествовать масса подготовительной работы. И если ученый или коллектив возьмется за нее, компетентно изучит тему, внесет предложения и будет нести за них ответственность, лучше платить им!
К тому же такой подход позволит разграничить ученых, которые занимаются новыми разработками, и тех, кто преподает дисциплины, что позволит представителям каждой из категорий получать свою долю общественных благ. И это будет справедливо.
– А как быть с фундаментальной наукой. Она ведь в отличие от прикладной не может дать сиюминутного эффекта…
– Фундаментальная наука, безусловно, должна получать адекватную поддержку от государства. И в этом плане проект закона предполагает создание национальных научных советов для управления научными процессами и новые механизмы финансирования отрасли. Это очень важно. Но я обратил внимание, что в документе недостаточно отражена роль Национальной академии наук, а иные национальные академии Казахстана вообще не принимаются во внимание, хотя они созданы и функционируют в нашей стране.
Есть еще один принципиальный вопрос по законопроекту. Он касается привлечения зарубежных экспертов. Предлагается государственную научно-техническую экспертизу проектов, подлежащих финансированию за счет госбюджета, проводить с привлечением зарубежных экспертов. Казахстанские же могут привлекаться, но дополнительно.
Здесь опять позволю себе упомянуть работы новоиспеченных докторов PhD, с которыми мне удалось ознакомиться. При их подготовке вузы привлекают зарубежных ученых. Мне кажется, многие из работ можно было написать, опираясь большей частью на возможности Интернета.
К тому же привлечение зарубежных экспертов – это огромные финансовые затраты. Но! Они дают оценку и далее ни за что не отвечают. Вернее, скажем так: они дают оценку, получают деньги и далее ни за что не отвечают.
Это принципиальный момент. Попробуйте их потом привлечь к какой-либо ответственности, вряд ли удастся. А если и удастся, то опять же это потребует огромных ресурсов, времени и будет стоить репутации страны.
Есть, конечно, вариант: может быть, стоит сконцентрировать усилия на привлечении зарубежных экспертов в страну и здесь создавать совместные структуры и проекты с тем, чтобы эти разработки не утекали за рубеж вместе с нашими "мозгами".
– В этом случае неизбежно встанет вопрос адекватной оплаты труда "наших" и "не наших"…
– Да, есть такая проблема. Но, по меньшей мере, это будет возможность добиться от людей ответственности за их деятельность. Сейчас за экспертные оценки никто ответственности не несет. А ведь есть в этом вопросе еще и аспекты национальной безопасности. В некоторые сферы зарубежных специалистов вообще нельзя допускать.
– Подозреваю, вы не случайно заговорили об этом. Вопрос законодательной экспертизы подробно рассматривался на третьем "круглом столе" Правового совета совсем недавно…
– Он состоялся 4 июня, здесь, в стенах Парламента. Мы провели его совместно с Комитетом по законодательству и судебно-правовой реформе нашей палаты. Значительный вклад в его подготовку внес заместитель председателя нашего совета, депутат Мажилиса Николай Турецкий. Участвовала представительная делегация ОБСЕ, в том числе штаб-квартиры Бюро по демократическим институтам и правам человека в Варшаве. Высокую оценку мероприятию дал посол ОБСЕ господин Александр Кельчевский…
Почему мы обратились к этой теме? Если посмотреть действующую законодательную базу, то сегодня в ней наличествует 313 базовых законов, которые регулируют взаимоотношения во всех сферах жизни и деятельности общества. Я не думаю, что эта база будет расширяться в таком же темпе, как это было в первые годы независимого развития страны. Сегодня, как неоднократно подчеркивал Глава государства, нам нужно больше думать о качестве законов.
Но давайте вновь обратимся к цифрам: депутатами только нашего созыва внесено множество поправок в 210 из упомянутых 313 законов. А в некоторые – по несколько раз. В частности, 7 раз подвергались корректировке законы о нормативно-правовых актах, о банкротстве, о страховой деятельности и естественных монополиях. В закон о госзакупках поправки вносились 15 раз, 22 раза – в закон о частном предпринимательстве. Абсолютный лидер в этом ряду – Кодекс об административных правонарушениях, который видоизменялся 50 раз! Я не случайно увязал вопрос законодательной экспертизы с наукой. Всесторонняя оценка законопроектов является прерогативой Парламента страны и не случайно в 2004 и 2009 годах были внесены существенные поправки в статью 22 закона о нормативно-правовых актах, устанавливающие обязательность проведения правовой, финансовой, экологической и других видов научных экспертиз законопроектов в зависимости от правоотношений, которые они регулируют. Исключения составляют законы, инициируемые Президентом.
Как работает эта норма? Рассмотрим на конкретных примерах.
Вот совершенно новая в законодательстве тема – закон об электронных деньгах.
На законопроект подготовлено три экспертных заключения. Хотя мне непонятно, почему они не представлены от НЭП "Атамекен", Казахстанской ассоциации "IT-компаний", интернет-ассоциации, ведь весь мир уже работает по этой схеме, и она затрагивает интересы всего населения. Но вернемся к теме.
Читайте первое заключение от Ассоциации финансистов, оно всего на одной странице…
– Законопроект актуальный, негативные последствия отсутствуют, вывод – возможно принятие…
– А теперь обратимся к заключению Института правовых исследований и анализа, цитирую: "Эксперты приходят к выводу о том, что принятие законопроекта в представленной редакции, безусловно, благотворно повлияет на развитие торговли национальными резидентами "Казнет" и на прочие декларируемые последствия. Однако необходимо учитывать, что при отсутствии должного правового регулирования всей кореллирующей сферы правоотношений принятие законопроекта может иметь самые непредсказуемые последствия…"
А на государственном языке это же заключение звучит и вовсе безапелляционно: "Законопроект противоречит нормам Конституции Республики Казахстан и международным обязательствам Республики Казахстан".
Вопрос: если обязательным требованием в подготовке законопроектов и других документов является приоритетность их редакции на государственном языке, почему этот законопроект вообще попадает в Парламент? И зачем нам такая экспертиза?
Еще пример. Законопроект о внесении изменений в закон о нормативно-правовых актах. Одна из основных целей его – регулирование вопросов юридической техники. Поступил из Правительства 30 ноября прошлого года, экспертное заключение НИИ правового мониторинга, экспертизы и анализа. Достаточно подробные оценки, но вот несколько любопытных пунктов заключения научно-правовой экспертизы: "Согласно статье 62 Конституции, статье 13 Конституционного закона "О Парламенте и статусе его депутатов" и пункту 17 Регламента Парламента инструкция (приложение к законопроекту – О. К.) не входит в состав актов, принимаемых (утверждаемых) Парламентом". С этим заключением согласились все депутаты. Но почему, опять же законопроект заходит в Парламент, если возражения экспертов не преодолены?
Теперь смотрите содержание законопроекта. Зачем в нем описывать такие вещи, как критерии форматирования документов с отступом колонтитула, поля слева, справа, размером шрифта и так далее? Для нас ведь первично содержание закона. А если Президент, который обладает правом законодательной инициативы, напишет закон от руки или в ином формате? Мы что, не примем его в работу?
Возможно, подобные вещи нужно регламентировать, но однозначно они не должны "сидеть" в законе. И если мы вооружаемся принципом "лучше меньше, да лучше", необходимо серьезно подойти к этому сегменту.
Повторюсь, сегодня мы имеем солидную законодательную базу. Говорить о том, что у нас целые отрасли остаются без правового регулирования, абсурдно. Да, были времена, когда Глава государства принимал в течение нескольких месяцев по нескольку десятков законов. Тогда все нужно было делать быстро, этого требовали условия развития страны. Но сейчас ведь совсем иная ситуация.
– Что предлагает в связи с этим Правовой совет?
– Несколько принципиальных вещей. Во-первых, эксперт или экспертная организация за свой продукт должна нести ответственность – рублем, репутацией и так далее. Во-вторых, у нас должно быть не только экспертное заключение, но обязательное полноценное экспертное сопровождение проектов от концепции до ее трансформации в закон.
Кстати, недавно Минюст добился обязательного проведения научно-правовой экспертизы концепций законопроектов, включенных в план законопроектных работ Правительства. Это очень позитивный момент. Но я уверен, что эксперты должны быть на всех стадиях и вовлечены в процесс проработки документов как полноправная сторона обсуждения. Ведь иногда в Парламенте полностью меняется идеология законопроектов, а экспертов приглашают, только если того потребуют депутаты.
Понятно, они не могут влиять на процесс голосования, но могут формировать мнение людей, принимающих решения. И это нужно в интересах страны, в интересах качества законов.
На "круглом столе" звучало мнение об увеличении срока экспертизы с 15 до 25 дней. Мне кажется, к этому нужно прийти. Кроме того, у нас должны быть единые, научно обоснованные подходы к структуре, логике экспертных заключений с учетом особенностей каждого вида экспертизы. Это позволит всесторонне и детально рассматривать любые законопроекты. И, повторюсь, все стороны должны нести ответственность. Если мы в итоге вместо плюса получим минус, в то время, когда эксперты доказывали нам с пеной у рта, что это нужно и выгодно, они будут отвечать, никуда не денутся.
– А что в этом контексте вы думаете о законопроекте о лоббировании? Тоже ведь своего рода механизм влияния…
– Конечно, при условии, что он будет грамотно выстроен. Деятельность всех, кто принимает участие в разработке законов, должна быть регламентирована и каждый должен ответственно работать на этом поле. Иначе через год мы будем называть иные цифры поправок, не обоснованных ни остротой момента, ни иной целесообразностью.
…Еще одна проблема в этой связи – у нас не готовят профессиональных экспертов. Правда, представители ЕНУ им. Л. Гумилева высказывали мнение о возможности открытия консолидированной магистерской специальности, а также о подготовке юристов-легистов, то есть лиц, владеющих не только юридической практикой, но и системным анализом межотраслевого характера, способных разрабатывать, оценивать, разъяснять и толковать законы. Такая целесообразность, считаю, назрела.
Также интересна инициатива формирования в информсистеме "Зан" досье законов от момента зарождения идеи до ее трансформации в конечный продукт. Такой своего рода открытый лоббизм с обратной связью.
Было предложение и о том, чтобы составить реестр экспертов и экспертных бюро. Это очень интересная идея. Мы должны выйти на рынок и знать, что побеждает тот, у кого более мощная "кредитная история", деловая репутация. При сквозном экспертном сопровождении и таком отборе мы реально можем обеспечить высокое качество законов.
– Вижу, идей у вас масса, работы непочатый край. Но ведь грядут парламентские каникулы…
– Сразу после каникул мы планируем ряд важных мероприятий. Совместно с международными организациями на базе Центрального аппарата партии проведем "круглый стол" по проблемам местного самоуправления и регионального развития. Закон принят, но имеется ряд дискуссионных имплементационных моментов, в частности касающихся деятельности ревизионных комиссий. Сейчас это мероприятие готовит руководитель секции Правового совета, депутат Мажилиса Мурат Абенов.
Затем на базе КазНУ имени Аль Фараби состоится "круглый стол", посвященный вопросам человеческого капитала и молодежной политики. Площадка выбрана не случайно, именно там в прошлом году Глава государства выступил с актовой лекцией, обозначив ориентиры программы "Интеллектуальная нация-2020".
Это сложная, "многослойная" задача, но ее надо решать. Мы хотим поговорить о проблеме в двух аспектах: с позиций формирования новой интеллектуальной элиты и с точки зрения повышения интеллектуального уровня общества в целом. Понятно, эти вопросы напрямую увязаны с задачей повышения конкурентоспособности страны.
Также будут рассмотрены перспективы совершенствования деятельности правоохранительных органов. В ряде карагандинских вузов пройдет обсуждение вопросов эффективной реализации закона о профилактике правонарушений. Хотим посмотреть, как работает недавно принятый документ.
– Это уже постпроектная экспертиза?
– Своего рода... Не можем мы обойти вниманием и тему борьбы с коррупцией. И это далеко не весь спектр наших интересов. Вы видите, палитра их разнообразна и насыщенна. При активном участии и других моих коллег – депутатов Серика Темирбулатова и Рамазана Сарпекова – мы уже работаем над тем, чтобы наработанные идеи вышли "в свет" виде законодательных инициатив.
– А хватает ли вам ресурса нынешнего состава совета? Расширяться не планируете?
– Мы изначально решили, что в Правовом совете не должно быть "балласта", а его КПД будет зависеть от того, насколько эффективно мы будем работать. Возможно, когда будут весомые результаты, подумаем о расширении состава. Пока справляемся. Здесь есть еще и мощный человеческий фактор: важно поверить в то, что ты делаешь, в то, что это востребовано и находит понимание в обществе. Сегодня у нас такое ощущение есть и, соответственно, желание работать только усиливается.