www.marker.ru, 16 августа

Недавний отзыв лицензии у АМТ Банка вызвал много домыслов относительно истинных причин решения Банка России. Это неудивительно, принимая во внимание спор за контроль над этим банком между казахским БТА Банком и его бывшим главной Мухтаром Аблязовым, ныне находящимся в розыске. Аблязов прямо заявил, что лицензия была отозвана ЦБ не столько из-за тяжелого финансового положения банка, сколько по просьбе властей Казахстана. О том, так ли это и сможет ли Нацбанк Казахстана взыскать деньги со сбежавшего в Лондон банкира, "Маркеру" рассказал Григорий Марченко, председатель Национального банка Казахстана.
– Григорий Александрович, Аблязов обвинил ЦБ Казахстана в том, что с его подачи отозвана лицензия у российского АМТ Банка...
– Наврал, как всегда. Версия, что лицензию отозвали якобы из-за политического давления из Казахстана, кроме того, что это неправда, еще и просто глупая. Зачем казахстанским властям просить отзывать лицензию у АМТ Банка, если тем самым они лишаются возможности вернуть выведенные активы БТА Банка? С такими иррациональными, я бы сказал, просьбами никогда никто не обращался.
Со стороны БТА Банка была другая просьба к Банку России, поддержанная нами: восстановить контроль над АМТ Банком. Эта просьба – о восстановлении доли в 52%, которая была размыта до 22%, – удовлетворена не была. Что же касается отзыва лицензии, то в Банке России объяснили, по каким причинам это было сделано. Первая – это долг, который возник в 2008 году и не обслуживался, а вторая – что АМТ начал чересчур активно привлекать вклады населения, что вызвало беспокойство у регулятора.
Конечно, я не могу говорить за все казахстанские органы, но то, что со стороны Национального банка, Агентства по финансовому надзору, когда оно еще работало, и БТА Банка никаких просьб отозвать лицензию не поступало, – это точно, потому что смысла в этом никакого не было. Мстить Аблязову, действуя по принципу "так не доставайся же ты никому", глупо. Нас интересует только возврат активов, а Аблязов как личность давно уже никому не интересен.
– То, что в июле Аблязову дали политическое убежище в Великобритании, как-то усложняет для БТА Банка задачу возврата активов?
– Вовсе нет. Что касается лично Аблязова – пусть он живет в Англии, тем более что у него там три замечательных дома, купленных исключительно на трудовые доходы. Каких-то иллюзий насчет того, что англичане его выдадут, ни у кого не было – и с политическим убежищем, и без. Но процесс, который медленно, в полном соответствии с британским правом, двигается в британском суде, в ноябре должен активизироваться: начнется заслушивание сторон. И мы надеемся, что британский суд примет объективное решение, хотя у сторон этого процесса очень разное представление об объективности. Но то, что Аблязов объективно лгал этому суду, вводил его в заблуждение и скрыл от него очень большую часть активов, которые он реально контролировал, в ходе процесса подтвердится, и, соответственно, суд примет решение по этому вопросу. На это требуется какое-то время, но мы подождем.
– Можно ли уже прогнозировать, каким будет решение?
– Там ситуация такая, что иски БТА приняты к рассмотрению, все апелляции Аблязова, которые он пытался подавать, чтобы затянуть процесс, были отклонены. Сколько времени процесс займет, мы не знаем, потому что мы как Нацбанк в этом процессе никак не участвуем. БТА Банк нанял юридическую фирму, суд назначил компанию, которая управляет замороженными активами Аблязова. Всем известно, что это самый большой объем замороженных активов в истории Великобритании.
– То есть определенный повод для надежд на то, что решение будет принято в пользу БТА Банка, у вас есть?
– Я в первую очередь верю в справедливость английского суда, так как с нашей точки зрения противоправные действия Мухтара Аблязова совершенно очевидны.
– Сколько, по вашей информации, у Аблязова в России осталось активов, которые он еще не продал?
– Не знаю. Но практически все эти активы – и проданные, и не проданные – это обеспечение по кредитам БТА Банка. Когда он эти активы продает, британские юристы реагируют спокойно, считая, что все равно они – собственность БТА. Потом будет решение суда, с которым Аблязов должен будет согласиться, потому что он в Британии живет и получил там политическое убежище. Тогда он должен будет отыграть назад все сделки, которые, возможно, сейчас заключает в России.
– Но ведь все эти сделки тоже проведены грамотно с юридической точки зрения. В некоторых БТА или Аблязов даже не упоминаются. Скажем, крупнейший в Европе производственно-логистический комплекс "Северное Домодедово" продавал западный банк, которому комплекс был заложен по кредиту…
– Насколько эти сделки хорошо юридически прикрыты, мы не знаем. Разговоров про это достаточно много, но деталей сделок я, например, не знаю. Нам говорят, что такие-то активы перешли в такие-то руки, а потом английский суд может предъявить вполне справедливые претензии к тому, кто купил такие активы, зная, что они обременены, являются или должны являться частью тех активов, которые он должен был предоставить. И все это будет раскручиваться в другую сторону.
А те люди, которые купили активы у Аблязова, станут объектом преследования судебных властей Великобритании. Во всяком случае, английские юристы видят это именно так. Если у покупателей есть существенные активы в Великобритании, то эти активы можно будет арестовать в обеспечении исков. Поэтому медленно, но верно развивающаяся картина по судебному преследованию Аблязова в следующем году может превратиться в такую же картину против людей и структур, которые в нарушение решений английского суда покупали у него активы, принадлежащие на самом деле БТА Банку. И таким людям или структурам будет выгоднее привести эту сделку в первоначальное состояние и вернуть деньги. С точки зрения английского и любого другого права они фактически мешают осуществлению правосудия.
– Но ведь суд может принять и другое решение?
– Многие говорят, что английский суд не только справедливый и объективный, но и более медленный и затратный, чем другие. Но если они кого зацепят, то потом уже не отпустят. И те, кто приобретает активы в нарушение решений английского суда, сильно рискуют. Другое дело, что у них есть свои юристы и они эти риски как-то оценивают, но что тот же БТА Банк после восстановления своих прав в плане взаимоотношений с Аблязовым начнет двигаться за этими активами – это точно. Юридическая фирма, которую нанял БТА, объективно считается одной из лучших именно по поиску активов. И если в начале судебного преследования было точно известно об активах Аблязова на сумму $350 млн, то теперь их уже на $5 млрд. Точной цифры до сих пор никто не знает, но они все эти активы нашли. И нашли 600 компаний, которых Аблязов скрыл от британского суда. Да, все это продолжается медленно, уже 2,5 года. Но этот процесс не остановить.
– Однако по АМТ Банку вернуть уже ничего не удастся, разве нет?
– Лицензия отозвана, это да. Точной оценки, насколько большим может оказаться ущерб дли интересов БТА Банка из-за отзыва лицензии АМТ Банка, я не видел. Но я думаю, что ее уже делают. Юристы говорят, что с учетом того, что процесс в Великобритании двигается, очень большого ущерба не будет.
– Кому менее выгоден отзыв лицензии при таких условиях – БТА или Аблязову?
– Для нас, как я уже сказал, это решение было неожиданным. Тут журналисты уже другую версию придумали – что надо было лицензию отзывать раньше, но по просьбе Казахстана ее не отзывали. Это другая крайность, и это тоже неправда. Не надо переоценивать возможности властей Казахстана в части влияния на принятие решений в России. Это бубен, в который Мухтар Аблязов стучит, желая позиционировать себя как политика и жертву преследования. А на самом деле он просто мошенник и схемотехник, который вывел несколько миллиардов долларов, нанеся вред банку и его кредиторам.
– БТА и его нынешний владелец в лице фонда "СамрукКазына" не потерял еще интереса к вхождению в капитал Сбербанка?
– Мы не являемся частью переговорного процесса со Сбербанком. Могу предположить, что прогресса в переговорах пока нет. Но все наши предыдущие заявления остаются в силе: банку нужен стратегический партнер из России, который помогал бы заниматься вопросами возврата активов.
– Дочка Сбербанка растет достаточно активно в Казахстане. Не окажется так, что с ее ростом российский банк совсем потеряет охоту тратиться на такую крупную структуру, как БТА Банк, вне зависимости от состояния последнего?
"Сбербанк" пришел на рынок пять лет назад, и пока его нельзя сравнить с крупными банками. Да, "дочки" российских банков – Сбербанка, ВТБ и Альфа-банка – растут быстрыми темпами после создания Таможенного союза. Но до того, чтобы считаться крупными банками в Казахстане, им пока далеко.
– Таможенный союз уже привел к такому заметному экономическому эффекту?
– Да, темпы роста внешней торговли очень быстрые именно по странам Таможенного союза. Хотя что касается отношений между Казахстаном и Россией, здесь есть вопросы, потому что за два года девальвация тенге к рублю через доллар составила 20%. То есть в России идет более быстрое укрепление национальной валюты, чем у нас. В результате мы имеем ситуацию, когда для казахстанских экспортеров ситуация сильно улучшилась, что сказалось на обороте.
– То есть Нацбанк Казахстана более успешно препятствует укреплению национальной валюты, чем Банк России?
– Это не столько более успешная работа, сколько разница стратегий борьбы с инфляцией. Я все время говорю: нет доказательств того, что правы мы, но точно так же нет пока и доказательств того, что прав ЦБ России. Они правы, исходя из рекомендаций учебников, – что когда курс укрепляется, снижаются цены на импорт и происходит общее снижение инфляции. Но пока инфляция в России за 12 месяцев выше, чем у нас, на один процентный пункт – у нас 8,4%, в России – 9,4%. Поэтому посмотрим: может быть, через пару лет выяснится, что ваш ЦБ был прав и реально произойдет снижение инфляции в России. Тогда мы пойдем тем же путем. Задним умом все сильны, а сейчас, в условиях сильной неопределенности, сказать, кто прав, сложно.
– Насколько удачно вам удается стерилизовать денежную массу?
– Мы стерилизуем 100% наших интервенций путем выпуска нот. Из-за избыточной ликвидности на рынке мы можем размещать ноты дешево. При том что инфляция в стране более 8%, трехмесячные ноты мы размещаем за 1%, а шестимесячные – за 1,5%. При таком уровне ставок мы можем себе позволить стерилизовать 100% своих интервенций. На самом деле мы четко видим, что монетарный фактор играет очень небольшую роль в инфляции.
Основные проблемы – структурные. Если бы у нас шел свободный поток овощей и фруктов из Таджикистана и Узбекистана, где они в три раза дешевле, то и инфляции такой не было. Но проблемы возникают на каждом шагу: границы, транспорт, ценообразование на рынках. Если бы у нас был свободный доступ и конкуренция, то среднегодовая инфляция, как мы подсчитали, была бы не 7,3, а 5,8%. А при учете не только плодоовощных позиций инфляция не выходила бы за 3–4%. Причем не только у нас, но и в России. Потому что у вас те же проблемы, что и у нас, главная из которых – отсутствие полноценной конкурентной среды.
– Таможенный союз поможет решить эту проблему хотя бы отчасти?
– Безусловно, потому что рынок увеличивается. Статистика за первое полугодие будет только к октябрю, но уже можно сказать, что у нас наблюдается значительный рост экспорта в Россию. Кроме того, нетрудно предсказать, что в результате девальвации в Белоруссии импорт из этой страны вырастет и у вас, и у нас.
– Раньше вы говорили, что для лучшей координации валютной политики необходимо заключить несколько соглашений между регуляторами трех стран. Что-то уже сделано в этом направлении? Есть ли готовые проекты?
– Мы работаем над этим. Есть российские проекты, и есть наши. Плюс есть мнение белорусской стороны. Поскольку у нас три участника процесса, надо договариваться. Процесс пока находится примерно посередине. Говорить о каких-то конечных документах еще рано.
– Что это будет?
– Мы бы хотели в оптимальном варианте видеть ситуацию, когда страны – участники Таможенного союза не проводили бы односторонних существенных девальваций или ревальваций. У нас раньше было как? В 1998 году Россия проводила девальвацию без согласования со странами СНГ. И в 2008-м тоже. Мы в этом случае должны делать компенсирующую девальвацию. После нашей девальвации аналогичная проблема возникла у Таджикистана и Киргизстана. Во всяком случае, для тех стран, которые пошли по пути интеграции в рамках Таможенного союза или единого экономического пространства, нужно эти вещи согласовывать. Иначе импорт из России так и будет дальше дорожать в долларовом эквиваленте, объемы его – снижаться, а наш экспорт, наоборот, расти. То есть перекосы будут увеличиваться, а зачем это надо? Мы за справедливое отношение между партнерами.
– Когда соглашения могут быть приняты?
– Думаю, что в начале следующего года. Надо договариваться, а о цифрах пока не хочу говорить.
– В России недавно вернулись к идее создания мегарегулятора, присоединив службу страхового надзора к ФСФР. А у вас банковский надзор вновь передали Нацбанку, ликвидировав соответствующее независимое агентство. Это что, тенденция такая?
– Я неоднократно высказывался в том смысле, что не надо присоединять надзорный банковский орган к Национальному банку. Но было принято другое решение. Теперь его нужно выполнять. Финансы и экономика – это такая область, где не может быть простых, однозначных и на все время действующих решений. Есть модели, где и ЦБ не слишком независим, и все работает хорошо. Есть примеры, когда ЦБ имеет высокую степень независимости, а надзор работает не очень хорошо. Все относительно.
– Вы некоторое время назад побыли кандидатом на замещение поста главы МВФ, вашу кандидатуру поддержали главы правительств СНГ. Чего нам не хватило, чтобы вы возглавили фонд?
– Во-первых, нам не хватило координации между развивающимися странами. Кроме того, думаю, что это было слишком неожиданно для них. Поэтому готовиться к следующим выборам нужно уже сейчас – самим сделать этот шорт-лист, 3–4 человека, а потом проводить консультации, чтобы ко времени следующий выборов директора-распорядителя МВФ кандидат был обкатан, и провести консультации с развитыми странами. Если этого не сделать, то можно не успеть, потому что у развитых стран больше отработаны все процедуры согласований – это тот случай, когда порядок бьет класс. Они лучше организованы, у них больше опыта. А так даже страны БРИКС не смогли выдвинуть единого кандидата, хотя их всего четыре.
– Насколько спонтанно возникла идея выдвинуть кандидата от СНГ? Премьер-министр Казахстана Карим Масимов, сделавший это на встрече с главами правительств СНГ, уже ехал на встречу с готовым предложением, или оно возникло у него спонтанно?
– Я не знаю, что происходило в Минске, потому что сам я сидел на годовом собрании ЕБРР и выступал на семинаре по развитию финансового сектора. Соответственно, все общение с Масимовым происходило по мобильному телефону. Он присылал мне SMS, я ему отвечал. Я не мог ему даже позвонить, поговорить. За два часа, которые я просидел на семинаре, все и произошло. Сначала у них там родилась мысль, потом он согласовал этот вопрос с Путиным, затем идею поддержали остальные премьеры. К тому моменту, когда я вышел с семинара, меня уже ждали журналисты, потому что всем им сообщили, что совет глав правительств СНГ поддержал мою кандидатуру.
– Вы проводили избирательную кампанию?
– Мы проводили встречи в основном по линии МИДа, и было несколько разговоров по телефону и консультаций со стороны премьер-министра. А потом нам просто сказали наши российские коллеги, что во время встречи G8 во Франции Россия обещала поддержать кандидатуру Лагард. А смысла продолжать в этом участвовать без поддержки России не было.
– Обидно?
– Обидно не за себя, а за все развивающиеся страны, потому что не договорились. И, наверное, при таком уровне согласованности и не могли договориться. Вот это хотелось бы изменить. Если развивающиеся страны не подготовятся как следует, то никто не гарантирует, что через пять лет, на следующих выборах, не произойдет то же самое.