Кенже Татиля, camonitor.com, 18 июля

Наше общество и наша государственность несут в себе немало "родовых пятен" прошлого. Одним из них является так называемый трайбализм. О влиянии этого фактора на жизнь республики говорится и пишется немало, но явление это остается малоизученным. Своим видением проблемы делится известный казахстанский эксперт Данияр Ашимбаев.

"Свои" и "чужие", или Трайбализм по-казахски
– Некоторые наблюдатели склонны видеть корни межклановой борьбы наших элит в традиционной структуре казахского общества. Существует мнение, что так называемая клановая составляющая бытования нашей элиты – это ее неотъемлемая часть и чуть ли не родовое пятно. Что наше общество еще слишком подвержено и привержено трайбализму, и данный фактор сильно влияет на все стороны жизни и, как ни странно, на саму роль трайбализма. Тут есть связь?
– Я бы отметил здесь два аспекта.
Первый. Своего рода повышенная конфликтогенность является неотъемлемой частью нашего национального менталитета. Это что-то сродни существующей в военной авиации и ПВО системе опознавания "свой-чужой". Сначала надо выяснить, насколько человек чужой – не земляк ли, не дальний ли родственник, нет ли общих знакомых или друзей. То есть найти максимальную степень отдаленности и только после такого позиционирования начинать выстраивать какие-то отношения.
Понятно, что если мы с вами росли в одном ауле, одном дворе, ходили в одну школу, потом учились в одном вузе, начинали вместе бизнес, возможно, ходили под одной статьей УК, то уже понятно, что вы – человек "свой в доску", проверенный. В нашем случае, если с одного рода, то уже хорошо. А с какого подрода? А конкретно из какого аула? А моя троюродная тетя, случайно, не замужем за твоим двоюродным дядей? И так далее. Говоря образно, такой вот некий поиск консолидирующих точек через размежевание. Не сдружиться изначально и сразу же, а для начала понять, насколько человек чуждый, чужой, далекий – и уже потом как бы "плясать" от этого.
Если посмотреть на историческую базу происхождения и формирования казахской нации, то она предстанет как огромная совокупность родов, племен и жузов, охватывающая огромную территорию с совершенно разными географическими условиями. Если же копнуть еще дальше, то территориальная разбросанность уже протоказахских объединений будет еще больше – тут и Средняя Азия, и Кавказ, и Индия, и поволжские степи, и Монголия, и т.д. Однако при этом, имея разную судьбу, разное происхождение, нередко заметно различающийся генотип, все мы, тем не менее, живем в одной стране и прекрасно уживаемся.
Да, бывают проблемы, но на фоне того, что происходит у некоторых наших соседей, становится понятным, что мы пришли к нынешнему уровню консолидации через исторически достаточно долгий путь размежевания. И это действует в отношении как национального этногенеза, так и каких-то персональных моментов. Это есть своего рода свойство или часть менталитета.
Второй аспект. Если посмотреть на карту Казахстана и наложить на нее карту полезных ископаемых, карту торговых путей, современных финансовых потоков, то можно сделать вывод: республике присуща ограниченность ресурсов. И если в XIX веке, когда господствовала традиционная, натуральная форма хозяйствования, а население было малочисленным, это еще не было столь ощутимо, то сейчас, когда произошел заметный рост населения, становится более чем очевидным, что экологический потенциал Казахстана не рассчитан на такое количество ртов.
Это подтверждает и современная бюджетная система нашей страны: только три-четыре региона являются донорами и в состоянии самостоятельно прокормить себя. Остальные сидят на их иждивении. При ограниченности ресурсов они зависимы от трансфертов, которые раздает центр. Из этого следует, что центр тяжести политической борьбы в регионах (в областях и особенно в районах) сосредоточен вокруг контроля над этими финансовыми потоками. И в таких условиях включается система "свой-чужой". Ведь в любом случае проще опереться на своих, которые, скажем так, "свои" генетически, а значит больше шансов, что они не предадут. То есть в борьбе за ограниченные ресурсы ставка всегда будет делаться на традиционную систему отношений. Эта, если хотите, своеобразная система "оттирания" чужих от дефицитных ресурсов – природных, финансовых, торговых, административных – является стержнем политической борьбы в Казахстане за все время его существования.

Родовая борьба как "местечковость"
– И трайбализм выступает как инструмент этой борьбы?
– Я считаю, что понятию "трайбализм" у нас придан какой-то чересчур негативный оттенок, и оно не всегда применяется к месту. К тому же при более внимательном рассмотрении это достаточно растяжимое понятие. Да, определенный элемент родовой борьбы, может, и есть, но не в том смысле, который вкладывается в это слово в политическом его понимании. Трайбализм не так уж и свойственен той части нашей элиты, которая базируется в центральном республиканском аппарате. Он как явление больше наблюдается на низшем региональном уровне. Можно даже сказать, на местечковом – аульном, поселковом и далее на районном.
На уровне республиканского центра эти моменты нивелируются. Здесь на первый план выходят уже бизнес-интересы, необходимость поиска политических союзов, выработка межрегионального консенсуса. Можно даже сказать и о таком феномене, как замена традиционных родовых отношений семейными. Возникают политические, династийные браки. И даже если они совершаются по любви, то нередко удачно совпадают с некоторыми моментами политического или делового свойства. Так что, на мой взгляд, на уровне центра классическая родовая борьба уже не в тренде. Есть противостояние регионов, бизнес-групп, аппаратных групп, но родового антагонизма не фиксируется уже давно.
– А откуда тогда все эти разговоры о межжузовом противостоянии на уровне центральной власти, о негласном квотировании должностей и постов для представителей тех или иных жузов? Или это тоже все надуманное?
– Я сейчас провожу исследование и планирую написать монографию о структуре казахстанской элиты за последние сто лет. Но уже сейчас предварительно могу отметить, что большинство современных мифов об аппаратном трайбализме являются порождением позднесоветской эпохи. Это даже не миф, а некий набор понятий, которые появились достаточно поздно.
Как раз-таки региональное представительство стало соблюдаться в Казахстане довольно поздно – это феномен 70-80-х годов XX века. В предыдущие периоды, с 20-х годов и до конца 60-х, ни о какой, скажем так, старшежузовской доминанте речи не было.

Традиционализм или демократия – кому что…
– Другие эксперты считают, что перманентные внутриэлитные войны – это болезнь, связанная с процессом становления национальной элиты, и потому, дескать, такие процессы объективно неизбежны. Каково ваше мнение на этот счет?
– Я не считаю, что это болезнь. Понимаете, в чем дело: для нашего общества нехарактерен тот уровень политической конкуренции, который подразумевается в западном понимании – борьба партий, идей, платформ. Не то чтобы общество не дозрело до этого, просто традиционно и системно Казахстан – это страна и общество, нуждающиеся в достаточно авторитарном режиме управления, если угодно, в просвещенном авторитаризме. В наших условиях наличие, скажем, двух вождей расколет нацию – и политически, и географически, и по некоторым другим линиям. Лидер может быть только один. Ну а если предположить, что будет борьба партий вокруг него, то мы уже видели, к каким прецедентам это может привести. Даже с учетом административного ресурса и политического противодействия власти этим процессам. У нас нет партий, которые имели бы широкую социальную базу и соответствующую электоральную поддержку, а главное -очевидного для электората вождя, кроме имеющегося.
Вспомним парламентские выборы 2004 года, когда наблюдался феномен невластных партий – "Ак жола" и "Асара". Но можно ли было назвать их оппозиционными? Да, риторика у них была как бы оппозиционная, но при этом они были в какой-то степени провластными. Одна часть каждой из этих партий находилась во власти, а другая – в оппозиции. И парадокс заключался в том, что если бы они были сугубо оппозиционными, то ни за что не получили бы такие результаты на выборах. Если помните, в Кызылординской области тогдашний "Ак жол" набрал больше голосов, чем "Отан", позже переименованный в "Нур Отан". Это, пожалуй, единственный случай в новейшей политической истории Казахстана, когда квазиоппозиционная партия победила квазиправящую.
Жизнь показывает, что такие формальные институты, как многопартийность, у нас не приживаются. Обычно народ уважает силу, а в качестве таковой у нас может выступать только правящая партия, поскольку в ее руках реальные административные рычаги влияния. То есть люди будут голосовать не за программу партии, не за ее привлекательный имидж и даже не за выдвигаемую ею идею, а за силу, которая стоит за ней. Тогда как люди, попадающие в ряды оппозиции (и именно здесь кроется ответ на ваш вопрос), – это часто те, кто элементарно проиграл в аппаратной борьбе. А фигуры, которая бы реально олицетворяла собой альтернативную силу, за четверть века не появилось. И даже сама политическая конкурентная среда, которая у нас имеется, традиционно сконцентрирована именно в формате внутриаппаратной борьбы. По накалу, по ожесточению, по использованию ресурсов и рычагов она превосходит все возможные виды т.н. демократической конкуренции. Здесь и медийные ресурсы, и административные, и экономические, и региональные, и родовые, и географические, и даже международные. Во внутриаппаратной борьбе используется все что угодно. И люди, проигравшие в ней, вылетевшие из властной обоймы, воспринимаются населением как аутсайдеры. Их жалеют, но за ними не пойдут. И не идут. Таков наш менталитет. Это то, к чему мы привыкли, то, что, в принципе, работает.
Мы видели, что люди, которые, будучи во власти, казались достаточно мощными фигурами, впоследствии, оказавшись в оппозиции и перейдя в публичное поле, демонстрировали свою несостоятельность.

Многовекторная потребность… в востребованности
– Насколько реальна угроза того, что карту межклановых противостояний могут разыграть внешние силы для усиления своего влияния на внутриполитические процессы в Казахстане?
– Такая угроза есть, и существует она давно. Проблема заключается в том, что какая бы внешняя сила ни попыталась этим воспользоваться, важность внутристрановой легитимации всех этих процессов является более доминантной. Поддержка с чьей бы то ни было стороны – американцев, китайцев, россиян – никому не даст очевидного преимущества во внутренней борьбе.
Запад через различные фонды вкладывал немалые деньги в так называемую либеральную оппозицию – правозащитников, партии, движения и просто организации, занимавшиеся продвижением либеральных идей в Казахстане. Но по прошествии двух с лишним десятилетий мы видим, что, несмотря на все финансовые вливания, эти объединения и персоны так и остались на уровне политических маргиналов. Причем сегодня уровень их маргинальности даже выше, чем тогда, когда они только выходили на политическую сцену. Либеральная идея в ее западной трактовке даже при массированной поддержке извне вроде бы у нас есть, но на нее мало кто обращает внимание. Семена либерализма упали на нашу почву, но жизнеспособных всходов дать не смогли. Я думаю, что на Западе рано или поздно, но придут к осознанию того, что все эти огромные инвестиции никогда к очередной "цветной революции" у нас не приведут. Разве что в отдаленной перспективе, но никак не сегодня, завтра или послезавтра.
Другой аспект. Мы видели, как у нас пытались продвигать пантюркистские идеи. Мельтешили турецкие эмиссары и проповедники, открывались турецкие учебные заведения различного типа – и где все это сейчас? Это тоже оказалось на задворках нашего сознания и бытия. Налицо та же маргинализация идеи и ее носителей, несмотря на все декларации и усилия.
Теперь о китайском факторе, которым принято пугать чаще всего. Если в 1990-е годы на улицах наших городов в порядке вещей было увидеть товарищей из КНР, то сегодня они практически исчезли из поля зрения. Происходит это, скорее всего, потому, что у них есть четкое понимание того, что они выступают неким раздражителем массового сознания. Отсюда своего рода закрытый режим их присутствия – несмотря на то, что Китай является одним из крупнейших инвесторов казахстанской экономики.
И наконец, к вопросу о российском факторе, звучание которого, конечно же, несколько иное. Да, мы находимся внутри российского информационного поля – от всех видов СМИ до школьных и вузовских учебников. Но даже при таком положении вещей сказать, что степень нашего пиетета к РФ соответствует уровню ее присутствия, было бы большим преувеличением. Мы ментально очень близки, но надо понимать, что Казахстан в какой-то степени является более последовательным наследником советской или имперской традиции, нежели наш северный сосед. Проблема комплекса "большого брата", обратите внимание, – это не массовое явление, а, скорее, симптом наших национал-патриотов, тогда как остальные давно им переболели или вообще этим не страдали. Потому что мы сами по себе, и нам очень важно и нужно, чтобы нас любили и в Пекине, и в Москве, и в Вашингтоне, и в Брюсселе, и в Анкаре, и в Тегеране, и далее по списку. Нам мало чьей-то одной любви, нам хочется, чтобы за нами бегали все. И такой подход тоже является частью традиционного менталитета. Наша потребность в востребованности мировым сообществом многовекторна.
Мы хотим нравиться всем, но при этом мы сами не хотим ни за кем бегать. Мы и раньше-то не шибко за кем-либо бегали, а сейчас тем более. Да, мы не против использовать чей-то опыт – китайский, малазийский, сингапурский, корейский или чей-то еще. Да, мы будем брать самое лучшее, самое несложное, спокойно внедрять и, возможно, за их же деньги, но при этом желательно трудиться как можно меньше. А еще лучше вообще ничего не делать…

Не будите лихо…
– Итак, клановые войны для унитарного государства – это явный вред. Учитывая определенную матрицу построения традиционного казахского общества, можно ли сказать, что у нас мало демократических принципов, мало демократии и что именно такая слабость демократии не позволяет подавить трайбализм как явление? И прежде чем перейти к широкой демократии, необходимо расставить точки над "i" в этом вопросе? Т.е. для дальнейшего прогрессивного развития нужны отнюдь не демократические методы, а некие драконовские?
– Во-первых, представляется сомнительным противопоставление демократических методов родовой борьбе. Вернемся к тому, с чего мы начали разговор, – к примерам проявления трайбализма на уровне отдельно взятого района. Если в каком-то конкретном районе проживают 60% дулатов и 40% коныратов, или, допустим, 60% адайцев и 40% табынов, или 60% аргынов и 40% найманов, то вопрос, кто выиграет там выборы, будет риторическим. И можно ли будет потом этого победителя "сковырнуть" с должности за то, что он ставит интересы района выше интересов области и республики? Насколько это будет возможно сделать без скандалов и последствий? То есть как бы мы ни смеялись над традиционными и привычными механизмами, они работают. Еще раз скажу: когда встанет вопрос о политическом выборе, наши люди будут голосовать не за программу или идею, а за "своего". Потому что он свой, а значит, не предаст. И такого рода выборы, когда консолидация электората имело место не по политическим принципам, а по традиционным, уже имели прецедент в новейшей истории Казахстана.
Не буду называть регион, в котором филиал правящей партии возглавлял человек, не представляющий тот же род, что и руководство области. И последнее на выборах поддержало кандидата от оппозиции, заодно изо всех сил пытаясь "свалить" кандидата от правящей партии. Причем этот пример не является исключением. Более того, подобных фактов можно привести немало. Поэтому механическое внедрение тотальной выборности акимов и всеобщей выборности вообще может привести к тому, что общество будет окончательно расколото по трайбалистскому принципу. Мы откроем дорогу для политической легитимации родовых взаимоотношений. Со всеми вытекающими из этого последствиями.
– Можно сказать, что мы откроем ящик Пандоры?
– Ситуация по-настоящему никем не просчитывалась, но поскольку прецеденты имели место, то теоретический допуск сделать можно. А поскольку республика имеет унитарное устройство, отсутствие у центра возможностей контролировать и переназначать региональных руководителей, которые отклоняются от "генеральной линии", может привести к непредсказуемым результатам.
И в заключение. В Казахстане есть проблемы и темы – религиозные, традиционные, исторические, которые лучше лишний раз не будировать. Потому что дискуссия по ним будет деструктивной.
– И до каких пор не стоит их касаться?
– Всегда. Дискуссии по таким вопросам приводят не к нахождению истины и сближению позиций, а к еще большей конфронтации. Вот в чем вся проблема. Говоря образно, есть болячки, которые лечить бесполезно. Потому что они заложены на уровне генетического кода. А раз они не поддаются лечению, но, возможно, со временем растворятся, то задача власти – не давать им возможности распространяться. И определять, что можно, а что нельзя, как надо, а как не надо. При этом не давать никаких качественных характеристик и, боже упаси, разворачивать по ним политические дискуссии.