Ренат ТАИПОВ, www.aktobetimes.kz, 26 июля

Актюбинские полицейские допускают массу ошибок в ходе следствия: не составляют схем мест совершенных преступлений, с нарушениями изымают вещественные доказательства, не отрабатывают все версии произошедшего и придумывают понятых.
По словам судьи Шапагата Алнияза, перечисленные нарушения не то чтобы носили "регулярный характер", но проявляются при рассмотрении "каждого третьего-четвертого дела". Допущенные ошибки, естественно, сказываются на принятии судебных решений.

Опыт большой
Шапагат Абылгазиевич – ныне судья специализированного межрайонного суда по уголовным делам Актюбинской области, в прежние времена служил следователем прокуратуры. Как тогда, так и сейчас разбирает дела он особо тяжкие. Но происходящее сегодня в правоохранительной системе Шапагата Абылгазиевича поражает:
– Технические возможности велики, но в полном объеме они не используются. В ходе осмотра места происшествия обычно проводится фотографирование. Сейчас есть возможности для получения цветной фотографии, но когда мы получаем уголовные дела, фотографии всегда исполнены на обычном черно-белом принтере. Качество их плохое – там абсолютно ничего не видно. Следователи должны применять съемку нескольких видов: панорамную, узловую, детальную. При детальной фотографии должны использовать масштабную линейку, но в большинстве случаев этой линейкой никто не пользуется. Не хотят! Помимо протокола осмотра места происшествия необходимо составлять схему. По ней все наглядно видно: где, какое расстояние, где, что находится, а наши следователи эту схему зачастую просто не составляют.

В природе – нет
Процесс изъятия вещественных доказательств, как отмечает господин судья, тоже не обходится без нарушений.
– До февраля 2012 года предметы должны были изыматься с участием двоих понятых. У нас же получалось таким образом: понятых под рукой нет, следователь в протоколе изъятия указывал выдуманные лица. На суде это выяснялось – изъятый предмет терял свою доказательную силу и исключался из числа доказательств. Если по нему проводилась экспертиза, то и она признавалась незаконной.
С этого года процесс изъятия вещдоков, их упаковка, должны фиксироваться на видео. Изменится ли от этого тактика поведения следователей – увидим, практика же показывает, что применение современных технических средств может стать причиной еще больших нарушений.
– В большинстве случаев следователи при допросе применяют видеозапись, – объясняет Шапагат Абылгазиевич, – но когда человек дает показания, он ведь громко говорить не будет, он не будет кричать. Человек в такой ситуации, как правило, находится в подавленном состоянии, а то и в шоковом. Когда мы на суде просматриваем эти записи, оказывается, что вопросы следователя слышны отчетливо, а ответы допрашиваемого – еле-еле. Это значит, что используются лишь микрофоны, вмонтированные в видеокамеры, а должны применять переносные микрофоны.

Тук-тук-тук
При просмотре видеозаписей допросов судьям приходится сталкиваться и со "странными" звуками.
– Разговор по каждому эпизоду, как правило, длиться может 5-10 минут. А некоторое наши товарищи умудряются так: включают видеокамеру, задают вопрос, получают ответ и тут же начинают набирать его на компьютере. Камера в итоге снимает весь процесс набора текста. Сидишь вот так на суде и 45 минут смотришь, как он стучит по клавиатуре. А ведь должен быть свободный рассказ. Фиксировать слова допрашиваемого следователь должен в ходе просмотра записи.

А "шапка" новая
Компьютеризация работы привела и к более "тяжелым" последствиям.
– Раньше протоколы допросов, объяснительные писали от руки или на машинке печатали: текст создавался в единственном экземпляре, а теперь он остается в памяти компьютера.
Представьте такую ситуацию: следователь берет объяснительную от очевидца и набирается определенный текст. Затем этот же очевидец проходит по делу, как свидетель. В этом случае он должен быть допрошен, в деле должен появиться соответствующий протокол, а в реальности: к тексту старой объяснительной просто "лепят" новую шапку. Вскоре свидетель становится подозреваемым – текст старый, а верхушка новая. Затем подозреваемый превращается в обвиняемого, а текст – все тот же.
– То есть повторно человек, фактически, не допрашивается. Он просто подписывает тексты. А мы ведь видим, что во всех протоколах одни и те же механические помарки и грамматические ошибки.
Не лучше обстоит дело и с "рукописными документами".
– Почерки некоторых следователей похожи на почерки медработников. Вы же знаете, как врачи пишут: абсолютно ничего не понятно. Вот по одному убийству было: там трубу обнаружили то ли на расстоянии в 7 метров, то ли в 3 метра – начали гадать… А этой трубой били.

Время ушло
– Иногда следователь разрабатывает только одну версию произошедшего, а другие версии отметает из поля зрения, – констатирует Шапагат Абылгазиевич. – Привести это может к тому, что обвиняемый или подозреваемый придумывает новую версию – тогда это было не так, а по-другому. А время уже ушло – восстановить невозможно, проверить трудно. Поэтому следователь должен составить несколько версий, несколько версий отработать. Вот недавно суд оправдал одного человека: убийство случилось в ресторане. Ширина раны у погибшего – 1,3 см, а нож, который был представлен как вещественное доказательство, имел ширину намного большую. Сторона обвинения не могла доказать, что убитый получил ранение этим ножом. Суд присяжных оправдал обвиняемого. То есть у следствия не было других версий: одного человека поймали, у которого был в руках кухонный нож, а других людей не проверили. А надо было проверить всех, надо было установить обстоятельства того момента полностью – кто, где стоял, сколько человек было.

Причины известны
На вопрос, каким образом наказываются следователи, допустившие перечисленные нарушения и проколы, Шапагат Алнияз отвечает, что суд реагирует частным постановлением, для следователей это оборачивается разбирательством на работе.
Господин судья признает, что большинство нарушений допускают следователи структуры МВД, поскольку и дел расследуют они большое количество, но финполовцы, комитетчики тоже работают не без изъяна. Причину происходящего Шапагат Абылгазиевич видит в следующем:
– При Советском Союзе следователи по особо тяжким делам работали при прокуратуре – расследовали убийства, изнасилования, коррупционные преступления. А теперь прокуратура занимается только надзором, следственные функции у нее забрали. А тогда была хорошая школа: были наставники, учителя – следователи с большим опытом работы, со стажем. А теперь я иногда спрашиваю у следователей: "Какой у вас стаж работы?". Иногда 3 года, иногда год – выясняется. Этого мало! Выходит, что мы просто поручаем такие дела неопытному человеку. Работа следователя – не сахар: у них зарплата не очень большая, рабочее время ненормировано – днем и ночью надо пахать, плюс негативная сторона жизни – кому это надо в такой среде работать? Большинство не выдерживает такую нагрузку, поэтому опытные следователи уходят на другую работу (в коммерческие структуры – к примеру), а молодежь из-за неопытности и допускает такие нарушения. И второе: тот сотрудник прокуратуры, который работал следователем, через время знал, как расследуются эти дела, набирался опыта. А теперь у нас прокуроры работают, которые ни одного дня не были в качестве следователя, в итоге – некоторые сами не понимают, возможно, или им трудно понять.
"Ширина раны у погибшего – 1,3 см, а нож, который был представлен как вещественное доказательство, имел ширину намного большую. … Суд присяжных оправдал обвиняемого. То есть у следствия не было других версий: одного человека поймали, у которого был в руках кухонный нож, а других людей не проверили. А надо было проверить всех, надо было установить обстоятельства того момента полностью…"