Александр ГРИБАНОВ, "АиФ-Казахстан", 30 октября

Почти 16 лет изо дня в день 24 часа в сутки он охранял первого человека Казахской ССР, члена Политбюро ЦК КПСС, трижды Героя Социалистического Труда Динмухамеда Ахмедовича Кунаева. Он был рядом с ним в годы его власти, признания и славы. А во времена опалы телохранитель разделил с Кунаевым горькую чашу несправедливости.

После смерти Динмухамеда Ахмедовича бывший начальник его охраны, полковник в отставке Анатолий Иванович ГОРЯЙНОВ, стал главным хранителем Музея Кунаева в Алматы.

Именные часы от Жукова

- Мальчишки вашего поколения мечтали стать героями. Думали вы когда-нибудь о том, что будете охранять члена Политбюро?

- О чем вы говорите? Я родился и жил вместе со своими родителями и братьями на окраине тогдашней Алма-Аты. В 1939 году, когда мне было четыре года, умерла мама. Отец погиб на фронте в 1942-м. Мы, дети, остались на попечении бабушки и младшей сестры отца.

Когда пришла пора, пошел в первый класс, но отучился там всего одну неделю Бабушка сказала, что я должен пасти коров. Буренки в то время были нашими единственными кормилицами. Я и соседских коров пас, подзарабатывал. В день за одну корову платили по 50-70 рублей и давали литр молока. Пастушечий сезон кончался в декабре. Тогда я и шел в школу, только никакого толку от такого учения не было. Я безнадежно отстал от своих сверстников. Лишь в 46-м году я смог нормально пойти в первый класс школы. О героических делах мечтать мне было некогда.

- Но ведь были же какие-то сильные впечатления?

- Связаны они со службой в армии. В 1956 году на всеармейских учениях "Выстрел" мне посчастливилось говорить с маршалом Жуковым. Дело было так. Дали сигнал к атаке. В это время стали хлопать взрывпакеты. Ребята сдрейфили, уткнулись носами в землю, а я испугаться не успел - не понял даже, что случилось. Георгий Константинович говорит тогда: "Хороши бойцы, нечего сказать". Смотрит на меня и командует: "Веди их, младший сержант, в атаку". Я встал на лыжи и - вперед.

После этого Жуков часы вручил мне именные. Советовал в военное училище поступать. Какое там училище, когда я до армии всего девять классов окончил. У меня и аттестата о среднем образовании не было.

- Значит, в 23 года у вас: неполное среднее образование, армия - вот и весь багаж?

- Еще у меня было желание учиться. Окончил вечернюю школу. Сдал экзамены и поступил на юридический факультет КазГУ. Пытался учиться на дневном отделении. Но не получилось, стипендия - всего 30 рублей. Надо было одеваться, обуваться, на что-то питаться. Пришлось перейти на вечернее отделение и работать.

Еще во время учебы я получил предложение работать в Комитете госбезопасности. Ходили среди нас тогда серьезные ребята, присматривались и приглашали подходящих в КГБ. Присмотрелись и ко мне. Я согласился, но, к своему удивлению, после учебы распределения не получил. Мне просто сказали: сиди и жди.

- Долго пришлось ждать?

- Больше года. Я продолжал работать на АЗТМ, куда устроился перед защитой диплома. Стал мастером в цехе металлоконструкций, вступил в партию - одним словом, не жаловался.

Вдруг в августе 1965 года меня вызвали и объявили, что меня направляют в высшую школу КГБ в Минск. На заводе не хотели отпускать. Да и я привык к этим ребятам. Но в Минск поехал с радостью, хотел учиться. По распределению после школы стал работать в следственном отделе КГБ в Алматы.

Эти новые ботинки

И вот как-то позвонили из отдела кадров: "Старший лейтенант Горяйнов, зайдите". Захожу - там сидят два офицера из девятого отдела и мое личное дело листают. Так и так, говорят, хотим забрать тебя к себе, в службу охраны. Иди пообедай, подумай, но никому ничего не говори и ни с кем не советуйся.

А что тут думать? Служили в "девятке" всегда лучшие из лучших. Настоящие зубры. Дома привел себя в порядок, надел новые ботинки, еще в Минске купленные (я их до этого никогда не обувал). Пока дошел до Дома правительства, новые ботинки мне такие мозоли натерли, что я еле ноги передвигал.

Начальник охраны Краевский посмотрел на меня и спрашивает: "Что случилось?" Я объяснил. Он улыбнулся и говорит: "В таком случае на лифте не поедем, по лестнице поднимемся". К счастью, это была шутка. Вызвал лифт, поехали. В приемной Краевский сказал, как я должен доложить Кунаеву о себе. Пока не вызвали, я повторял этот текст как молитву.

А пол-литра сможешь выпить?

- Что сказал Кунаев, когда увидел вас?

- Я начал докладывать: "Товарищ член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь...", а Кунаев встал из-за стола и говорит: "Все равно запутаешься". Пожал мне руку, расспросил о службе, о работе на гражданке, о семье. Потом спрашивает: "А как насчет выпивки?" Я отвечаю: дескать, по-разному можно пить. Все зависит от настроения, повода, закуски, компании. Могу выпить и я, но не напиваюсь. Динмухамед Ахмедович продолжает: "А сколько можешь выпить? 100 граммов, 200, 300 или пол-литра?" "Пол-литра, - отвечаю, - тяжеловато будет, но ничего: даже если толкнут, не упаду".

С этого дня любил Кунаев повторять: "Это вы, мои помощники, по 200 граммов выпьете - и под стол упадете, а Анатолий пол-литра запросто одолеет - и ничего, устоит". Видимо, пришелся я по душе и Димашу Ахмедовичу, и его супруге, потому что с 28 апреля 1971 года и до 1987 года, когда в Москве его выводили из состава Политбюро, везде и всегда я был рядом с ним.

- Можно ли сказать, что вы стали жить как у Христа за пазухой (внеочередные звания, благоустроенная квартира и прочие материальные блага, недоступные простым смертным)?

- А вы знаете, что значит быть у Христа за пазухой? Там тепло, надежно, сытно, но в случае чего могут придавить так, что места мокрого не останется.

Кунаев знал все, в чем нуждались его сотрудники, и никогда ничего не забывал. Я получил благоустроенную квартиру в центре города в 1977 году. Потом переехал в кунаевский дом. Ему так было удобнее. Один-единственный раз мне присвоили внеочередное воинское звание. Но и работали мы не так, как другие. У нас не было праздников, выходных, отпусков. Находясь рядом с первыми лицами государства, мы должны были быть незаметными, но всегда и в любой ситуации готовыми прикрыть тех, кого мы охраняем. Нам не нужны были черные маски, пистолеты с глушителями. Перед каждым выездом необходимо было все просчитывать, знать оперативную обстановку, учитывать любую мелочь. Одним словом, головой думать. В случае чего стреляли бы другие. Я должен был прикрыть Кунаева, да так, чтобы он не ушибся и не поцарапался.

- Были случаи, когда вы попадали в экстремальные ситуации?

- Бог миловал, ничего серьезного не случилось. Но Димаш Ахмедович был человеком очень мобильным, всем интересовался и хотел видеть все своими глазами. Самые тяжелые для меня минуты были, когда он общался с народом. Его обступали со всех сторон. В такие моменты приходилось попотеть.

Бывало и так, что на трассу, по которой мы ехали, выходили люди с письмами. Хотели передать Кунаеву в руки. Он требовал остановиться, и я в тысячный раз повторял, что в целях безопасности делать этого нельзя. Офицер из машины сопровождения собирал эти послания и потом передавал их.

Когда паны дерутся

- "Паны дерутся, а у холопов чубы трещат" - ощутили вы на себе справедливость этой поговорки после декабрьского пленума 1986 года, когда Кунаев был освобожден от должности первого секретаря Компартии Казахстана?

- Кунаев неоднократно заводил разговор о своем уходе на пенсию еще при Брежневе, но тот не отпускал его. Ведь они работали вместе с 1953 года и были большими друзьями. Димаш Ахмедович не использовал эту дружбу в личных целях, но ее ощущала вся республика. Смерть Брежнева стала для Кунаева большим личным горем. Изменилась ситуация в Политбюро и в стране.

В начале декабря 1986 года он написал заявление об уходе. Дальнейшее хорошо известно. Стали искать крайних, преследовали людей, близких Кунаеву, его соратников, друзей. Что говорить, если даже меня, офицера его охраны, исключили из партии. Предложили переехать из кунаевского дома на другую квартиру. Обещали через год восстановить в партии, но я отказался. С тех пор - беспартийный.

Тебе хорошо - тебя исключили

Кунаев болезненно переживал за своих друзей. Хотя его самого лишили машины, врача, отменили ряд услуг. Так Горбачев восстанавливал социальную справедливость.

Димаша Ахмедовича поставили на партучет в домоуправлении, где он был прописан. Он ходил на все партсобрания. Я спрашивал его, зачем он это делает, а он улыбался и говорил: "Тебе хорошо, тебя исключили".

- Какой была ваша последняя встреча с Кунаевым?

- Я говорил с ним за три дня до смерти. Он сказал, что едет в Музей Черкасской обороны, потом откроет сельскую школу, затем отправится на Алакуль. Потом врач Димаша Ахмедовича рассказал мне, что второй инфаркт, случившийся с Кунаевым на Алакуле, был смертельным. Никто не смог бы ему помочь.