Лаура ТУСУПБЕКОВА, "Казахстанская правда", 28 апреля

Он прожил мало - всего 44 года. Но целую жизнь. Ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы было услышано Его Слово. Его пронзительное, вещее Слово. Первого мая известному литературоведу, журналисту, критику Сагату Ашимбаеву исполнилось бы 60 лет. Сегодня о нем вспоминают соратники, коллеги и просто друзья Мурат АУЭЗОВ и Гадильбек ШАЛАХМЕТОВ.

Г. Шалахметов: Заочно Сагата я узнал в середине 80-х годов, когда он вел очень популярную острую программу "Парыз пен Карыз" - "Честь и долг". Люди старшего поколения наверняка помнят этот цикл, в котором принимали участие известные в республике люди. Сагат вызывал их на откровенный разговор по актуальным вопросам, проблемам. Ему это удавалось виртуозно.

Более близкое наше знакомство, которое впоследствии переросло в дружбу, произошло в 1986 году, когда меня назначили председателем Гостелерадио Казахской ССР, и я стал искать себе заместителя по телевизионной части. Мне непременно нужен был человек, владеющий казахским языком. Сагат знал родной язык блистательно. И я ни минуты не задумывался о том, работать ли с ним. Пять лет, вплоть до его кончины в 1991 году, мы были неразрывно связаны работой и дружбой. Поэтому я считаю своим долгом рассказать о том, как я понимаю Сагата, что я знаю о нем.

- Кем был больше Сагат Ашимбаев - литературным критиком, тележурналистом, писателем?

М. Ауэзов: Есть выражение, принадлежащее Мухтару Ауэзову, которое в вольном переводе звучит как: "Пока не станет по-настоящему хорошей критика, недостатки не будут исправлены". Литература - это ядро духовной жизни, из которой появляется и самосознание общества, и настоящая философия. В свое время на казахскую литературу большое влияние оказала именно критика. Не критиканство, а размышления о литературе. Потому в 60-70-х годах наблюдалась совершенно замечательная пора, когда в литературу пришли очень одаренные писатели, заявившие о себе как крупные эссеисты и литературные критики. Это Абиш Кекилбаев, Аскар Сулейменов, Зейнолла Сериккалиев. Они работали в журнале "Жулдыз", который в те годы был своеобразным лоцманом казахстанского литературного процесса. Эти авторы называли хорошее хорошим, критиковали никуда не годные произведения, взывали к совести, призывали не молчать о проблемах. Потом эта традиция немного угасла, потому что критику не любят, а писатели не любят ее особенно. И здесь появился Сагат Ашимбаев, представитель следующей волны, человек, взращенный и воспитанный на традициях предшественников. Необыкновенно образованный человек.

Мы бывали в домах друг друга, и я могу сказать, что такой библиотеки, какая была собрана у него дома, я не видел больше никогда. Думаю, что в нем органично сочетались все ипостаси таланта, но если бы он не был литературным критиком, его звезда не засияла бы в те годы так ярко. Это была важная часть его деятельности.

Г. Шалахметов: У него были тысячи томов, но тысячи томов, которые не пылились на полках, а пребывали в рабочем состоянии, причем добрая треть библиотеки была философской. Он цитировал на память многих философов. Была и зарубежная литература, запрещенная в те годы.

М. Ауэзов: Да, он был одним из тех, кто сам себя взрастил на высокой, качественной литературе. Это был человек необыкновенной эрудиции. Он знал, для чего ему нужны книги. Его наполненность гражданскими чувствами была совершенно очевидна, и это помогло быть не только блистательным эссеистом, видеть и понимать всю панораму казахской литературы, включая ее древние пласты, эпосы, фольклор. Ему это было необходимо для того, чтобы мобилизовать мысль на проблемах его времени.

Но гражданские порывы научили также быть полезным обществу в качестве организатора культурных процессов. В литературе это инициирование общественных дискуссий, он очень хорошо чувствовал поэзию, великолепно понимал драматургию, прозу больших и малых жанров. И эта вот наполненность натуры, колоссальная мировоззренческая и гуманитарная зрелость помогли ему стать одним их успешных руководителей казахского телевидения.

Г. Шалахметов: Еще до работы в качестве моего заместителя Сагат в упомянутой выше рубрике "Парыз пен Карыз" не боялся высказывать самое острое и наболевшее, обнажать нерв правды, истину. Особой его заботой было развитие казахского языка. Он говорил, если казахстанцы и прежде всего казахи не будут знать казахский язык, они не будут знать глубинный смысл этой земли, никогда не смогут постичь родину в полной мере.

Его передача пользовалась огромной популярностью, она шла в прямом эфире как разговор начистоту. Сагата сравнивали по увлеченности с Ираклием Андрониковым. Именно после его прихода в Гостелерадио Казахской ССР новое дыхание появилось у культовой "Тамаши", новый формат приобрел "Айтыс", он придумал много интересных, актуальных телевизионных программ. Тогда мы вместе взялись за открытие нового по сути дела телеканала "Алатау", который вещал на казахском языке за пределами республики. Нас смотрели наши соотечественники в Китае, где передачи записывались на видеомагнитофоны, кассеты распространялись и расходились по всем регионам, где жили казахи. Он сделал этот канал очень популярным. Думаю, то, что сегодня наши контакты с Китаем проходят в очень теплой, дружественной, диалоговой манере - во многом заслуга Сагата Ашимбаева и его детища.

- Говорят, что на судьбу человека, его способности, талант оказывает влияние место его рождения. Сагат Ашимбаев родился в очень красивой местности - у подножия величественной Хан Тенгри...

Г. Шалахметов: Он родился в Алматинской области в ауле Карасай Раимбекского района, действительно, у самого подножия пика. Это необыкновенная местность, благодатная земля, которая не могла не оказать своего благотворного влияния на становление и развитие такого чувствительного и утонченного человека. Помните, Мурат Мухтарович, Сагат нас приглашал на свою родину. Удивительные по красоте места. Прекрасные горные джайляу, горные реки, великие тянь-шаньские ели, орлы, парящие под самым солнцем... Сагат будто вобрал в себя всю чистоту и свежесть этой земли.

Есть поверье, что горная вода, которая считается юной, активно впитывает в себя все, что видит, запоминает и несет людям. И мне кажется, что Сагат был похож на молодую родниковую воду, потому что в нем ощущались гигантские пласты информации, исторической памяти. За это люди уважали его.

М. Ауэзов: Он имел способность взращивать, поддерживать чувство соратничества в людях, которых уважал и ценил. В те годы я тоже достаточно серьезно занимался литературной критикой и помню, на пленуме Союза писателей сказал о том, что казахская литература молчит о голоде 30-х годов. Тогда эта тема была табу. Но в своем выступлении я подчеркнул, что на литературе, которая не выполняет своего главного предназначения - говорить правду о самых больных проблемах - нужно ставить крест. А ему тогда сказал: "Настал наш час, Сагат!". Он так искренне смеялся над моей аллегоричной фразой и был тогда единственным, кто поддержал меня.

Его время, время Сагата, никогда не пройдет.

- В чем еще он видел предназначение писателя?

М. Ауэзов: В гражданской позиции, которая не позволяет человеку быть равнодушным. Сагат проявлял это качество не раз, но особенно оно было ценным в трагические дни декабря 1986 года. Я помню, как он позвонил и сказал: "Мурат, здесь, на площади, происходят страшные вещи, приезжай".

Нас не покидало ощущение грядущей крови, и мы продумали свой специальный план предотвращения кровопролития. Он заключался в том, чтобы казахская интеллигенция вышла на площадь, обратилась к молодежи, постаралась сделать хоть что-то, чтобы избежать трагедии. Сагат позвонил одному из руководителей страны, сказал о том, что с молодежью нужно разговаривать, а не применять силу, но в ответ услышал жуткую фразу: "Время переговоров прошло", как будто речь шла не о молодежи, а о врагах.

Помню, он смертельно побледнел, и я знаю, что в этот момент с ним произошел некий душевный гражданственный надлом... Его душа была обнажена перед лицом несправедливости, горя...

Г. Шалахметов: Тогда пострадало очень много журналистов, которые работали на площади. Им грозило тюремное заключение. Сагат уберег от этого многих наших коллег. Он всегда поступал по велению сердца, горячего, неравнодушного, большого сердца.

Мои родители похоронены на Кенсае. Недалеко лежит и Сагат. И когда я навещаю их, я всегда кладу цветы и на его могилу. Спасибо его супруге Шарбану и детям, которые поставили ему великолепный памятник. Но, думаю, главный памятник его жизни - его благородные дела и поступки. Шесть книг Сагата выпущено за эти годы. Пришла пора опубликовать его дневники. У него была удивительная способность освещать дорогу всем, кому посчастливилось находиться рядом.

- А чего он не терпел в людях?

М. Ауэзов: Для него, мне кажется, не существовало понятия "плохой человек". Он мог очень сурово высказываться о действиях и поступках человеческих, заслуживающих порицания, но всегда умел прощать. Он ощущал подлинный талант, при этом понимал, что не все талантливые люди могут себя реализовать, и знал, что есть люди, напротив, не имеющие делигированности на творчество, но при этом процветающие. И очень переживал, когда сталкивался с подобными явлениями.

Г. Шалахметов: У нас на телевидении работали разные люди, некоторые из них были препротивными. Но Сагат всегда оставлял людям шаг для отступления, давал возможность осознать неправоту, он был очень великодушен. Масштаб его личности был грандиозным.

- Если бы сейчас он был жив, на что был бы обращен его творческий взор, как вы думаете?

Г. Шалахметов: Думаю, по-прежнему, это была бы литература, искусство. Сегодня успехи Казахстана связаны с рыночной экономикой, с новыми традициями в развитии страны. Но цивилизованность, гармоничное развитие даже самому материальному всегда придает сфера более высокая - культура. Изучать метомарфозы душ, устремлений личности в новых условиях, размышлять, что составляет предмет идеалов людей нового времени - это дело писателей, артистов, художников. Я думаю, Сагату было бы интересно жить в новом времени. Его человеческое содержание было поистине велико...