Алипа Утешева, "Юридическая газета", 4 апреля

Как я уже рассказывал (см. № 37 "ЮГ" от 17 марта 2011 г.), с великим Мухтаром Ауэзовым меня познакомил Касым Аманжолов. В начале октября 1947 года я случайно встретил своего однополчанина – Касыма Аманжолова (позже – выдающийся казахский поэт) недалеко от станции московского метро "Охотный ряд". Я тогда учился на юридическом факультете МГУ. Вдоволь потискав друг друга в дружеских объятиях, мы с Касымом направили стопы в ресторан при гостинице "Москва", где у входа на первом этаже некая молодая женщина в кокетливой шляпке пыталась завладеть вниманием Аманжолова.
За столом в ресторане Аманжолов сказал: "Изгилик, в этой гостинице находится сейчас Мухтар Ауэзов, давай я тебя с ним познакомлю". Я, понятное дело, обрадовался, Касым тут же позвонил писателю, однако тот назначил встречу назавтра, 4 октября, к 11 часам пополудни. По следам свежего впечатления от женщины легкого поведения я позволил себе вслух развязно предположить: "Почему, интересно, Ауэзов не хочет с нами встретиться сегодня? Может, он сейчас задушевно беседует с обаятельной москвичкой о том, как создавалась эпопея об Абае?" На что Аманжолов показал мне свой увесистый кулак.
Итак, ровно в 11 часов 4 октября Мухтар Ауэзов принял нас в своем люксе гостиницы "Москва". Выглядел он очень впечатляюще – уложенные назад волнистые волосы, спокойное "породистое" лицо, черный костюм. "Это Изгилик, мой фронтовой друг, брат, учится здесь, вот решили сказать салем почтенному аксакалу и великому писателю", – степенно представил мою скромную персону Аманжолов. В это время зашла миловидная девушка, дочь писателя, как оказалось, тоже студентка МГУ. Я заерзал от смущения, так как вид мой в застиранной гимнастерке и военных сапогах явно не соответствовал моменту.
"Вы знаете мою Ляйлю?" – обратился ко мне Мухтар. "Нет, не знаю, первый раз вижу", – ляпнул я от растерянности. Видимо, поняв мое состояние, великий Ауэзов перевел беседу в другое русло. "Мы тоже учились в России. Тогда были специальные организации, которые следили за созданием привилегированных условий для студентов из национальных республик. Есть ли теперь в Москве такие организации?" – спросил он. "Нет, – решительно, как на допросе, и снова невпопад, ответил я. – Таких организаций теперь нет. Теперь все студенты, независимо от национальной принадлежности, имеют одинаковые права и единые обязанности". Пока я, досадуя на себя, чеканил свой ответ, Ауэзов смотрел на меня с понимающей, доброжелательной улыбкой.
"Касым, – обернулся затем он к моему другу, – ты едешь в Баку на юбилей Низами. Завтра по моей рекомендации с тобой будет беседовать журналистка – корреспондент Азербайджанского республиканского радио. Подготовься к интервью, да смотри, держи себя достойно", – заметил Ауэзов.
"Касеке, почему он вам сказал "веди себя достойно"? – поинтересовался я, когда мы вышли от писателя. "Наверное, потому, что мы, писатели, иногда, встречая красивых женщин, теряем равновесие. Вот от этого предостерегал меня Мұқа".
Так благодаря Касыму Аманжолову я познакомился с Мухтаром Ауэзовым и благодарен судьбе за это, несмотря на то что наверняка оставил о себе невыигрышное впечатление.
После окончания МГУ я был направлен на работу в аппарат Президиума Верховного Совета Казахской ССР по официальному приглашению Алиби Джангильдина. Мухтар Ауэзов был избран депутатом Верховного Совета Казахской ССР. На сессиях Верховного Совета, на различных совещаниях, встречах близко, часто общался с Ауэзовым. Бывал у него в доме. Валентина Николаевна, супруга писателя, исключительно умная, благородная женщина, всегда тепло принимала почитателей своего мужа.
Валентина Николаевна, дочь ее Лейля, родители Динмухамеда Кунаева, его брат Аскар нередко бывали в гостях у академика-архитектора Басенова Тулеу Кульшамановича по инициативе его супруги Гаухар Ахметовны. Был там и я. Свидетельствую, что вышеперечисленные люди, несмотря на свое высокое положение и известность, держались очень скромно. Была очевидна их внутренняя культура, делавшая ненужными высокомерие, неуважительное отношение к другим людям.
Ауэзов был человеком очень наблюдательным. Как-то, находясь в Центральной клинической больнице Управления делами Совета Министров, встретил Мухтара Омархановича. "Посетил Валентину, она здесь проходит курс лечения, нанес визит қуда – отцу
Д. Кунаева", – пояснил он и далее заметил: "Я, оказывается, сроднился с хорошими людьми. Дело в том, что все родственники – сестры, братья Кунаева работают, каждый своим трудом зарабатывает свой хлеб. Никто из них не беспокоит секретаря ЦК партии. А ведь у нас, казахов, есть плохая привычка: если один в семье стал начальником, каким-то руководителем, другие родственники работать не будут. Скажут: "Тебе улыбнулось счастье. Это наше общее счастье. Ты должен работать, кормить, одевать нас всех!" И легко становятся обузой – тунеядцами".
Однажды мне позвонил сердитый, явно не в духе Абылхан Кастеев. "Изгилик, умерла жена композитора Жубанова – а я квартиру его забыл. Поедем вместе, надо выразить соболезнование". В доме Жубанова никого не было, кроме моей супруги Хадиши и ее тезки, замечательной актрисы Хадиши Букеевой. Жубанов лежал, видно было, что он очень слаб после недавно перенесенной тяжелой операции. У его кровати сидела Валентина Николаевна и ревела как ребенок в два носовых платка. Жубанов даже вынужден был ее утешать: "Валентина Николаевна, успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь!" Но она продолжала плакать еще сильнее.
"Почему она так сильно плачет?" – спросил позже Кастеев. "Видимо, очень сочувствует и ценит Жубанова. Ведь Жубанов – тот же Абай, Пушкин, Толстой в музыке. Чтобы его познать, никакого переводчика не надо, только слушай музыку. И любой негр, русский, китаец будет слушать безбрежную степь, внимая его искусству. Чтобы уважать и любить Жубанова достаточно иметь лишь одно ухо.
У нас есть еще один великий художник, Абай и Пушкин в живописи: чтобы познать его, достаточно иметь лишь один глаз. Увидев его полотно, и негр, и папуас, и китаец, и русский будет чувствовать себя, словно в степи, наслаждаться ее величием, восхищаться ее народом. Никакого переводчика не надо". "Кто же это?" – спросил заинтригованный Кастеев. "Абылхан Кастеев", – торжественно произнес я, на что он, польщенный, лишь улыбнулся.
С Абылханом Кастеевым я однажды поздравлял Ауэзова с 60-летием. "Мұқа, вам нравится памятник Абаю на площади перед Дворцом им. Ленина?" "Нет, не нравится, – прямо ответил писатель. – Плохо сделан. Нет ни образа, ни красоты. Вот ты написал портреты юных Абая и Шокана, в жизни их не видев. Но изучал архивные материалы, рассказы очевидцев, и получились шедевры. Если бы этот памятник сделали скульпторы Москвы или Ленинграда, ты бы его забраковал. Но, увы, автор его – наш казах, я не смог, о чем иногда жалею, выступить против своего скульптора. Да и за такой памятник спасибо Правительству, что сделали при моей жизни. Знаю, после моей смерти эти "құдай атқаны" даже такого памятника не сделали бы", – вздохнул Мухтар Ауэзов. Кастеев, помню, слегка самодовольно улыбнулся – ведь человек слаб, а похвала его окрыляет.
В июле 1956 года Верховный Совет принял группу английских писателей, казахстанские их коллеги были представлены Мухтаром Ауэзовым. После дежурных обменов любезностями один из англичан спросил: "А сколько в республике писателей-казахов?", на что Ауэзов обратился к Момышулы: "Бауыржан, ответь, пожалуйста". "Пять", – не замедлил с ответом тот.
"Ой, құдай атқан!" – воскликнул Ауэзов. Это выражение означало крайнюю степень его возмущения. "Это те писатели, которых знает весь мир, – как ни в чем ни бывало продолжил Бауке. – Ауэзов, Муканов, Мусрепов, Мустафин, Тажибаев". И далее, не без вызова, с напором отчеканил: "Еще есть у нас 25 писателей – их знает весь Советский Союз. Еще 270 – их знает лишь Казахстан. Но если последним оказать внимание, издать их книги, помочь с жильем – их будет знать весь мир. Итого в республике триста писателей".
Ауэзов был доволен ответом Момышулы, резюмировал: "А, құдай атқан!", т.е. все-таки писатель признал, что герой сказал правду.
Ауэзов посвятил Бауыржану Момышұлы свою поэму: "Ер серігі – Сергек ой", т.е. "Ясный ум – лучший спутник стойкости и упорства героя" (М. Ауэзов, том 18). Как-то в непринужденной беседе в его доме он тепло вспоминал бывшего председателя Совета Народных Комиссаров Казахской ССР Ораза Исаева. "В 1930 году я вышел из тюрьмы на свободу. Но на мои пьесы наложили запрет, особенным нападкам подверглась "Еңлік-Кебек". Так называемые критики утверждали: "Ауэзов – сын феодала. Он изобразил эпоху феодализма, ее нравы, законы, традиции, эта пьеса – яд, который будет отравлять сознание масс, молодежи". С просьбой о помощи я побывал у ряда деятелей, но никто не захотел портить себе карьеру. Более того, я понял, что они вообще не читали моих пьес.
И вот, устав от мытарств, однажды пришел к Исаеву, не особенно и рассчитывая на содействие. Но мои сомнения в ходе беседы с ним мгновенно рассеялись. Ораз Исаев оказался человеком высокого ума, больших знаний. Он сказал: "Мұқа, ваш "Еңлік-Кебек" я прочел трижды. В мире лирики она не имеет равной себе. По-моему, даже пьесы Шекспира и Пушкина уступают вашим. Они показали столкновения между молодыми людьми, а вы масштабно обнажили экономический, политический, общественный строй, чуждые нравы, традиции старого общества посредством художественного слова. Не унывайте, обещаю вам, что в течение года открою вашим пьесам широкую дорогу". И он сдержал свое слово: возможно, в чем-то даже навредив себе, он помог мне тогда буквально выжить".
В подтверждение этой оценки Мухтара Омархановича приведу пример. В 1952 году Казтай Бозжанов, помощник Алиби Джангильдина, спросил как-то своего шефа: "Аға, как вы относитесь к личности Н. Ондасынова?" "По сравнению с Исаевым, он никто. Такого Совнаркома, как Исаев, больше у нас не будет", – последовал ответ Алиби Токжановича. А вот что сказал об Исаеве Молотов: "Сталин его называл Соловьем – оратором Востока. Мы все его уважали. Но подлец Ежов без нашего ведома уничтожил его".
Мытарства с запретами его вещей так "достали" Мухтара Ауэзова, что однажды на предложение Д.А. Кунаева "быть в рядах нашей партии, ведь вы неоднократно избирались депутатом Верховного Совета" – писатель ответил: "Ой, Димаш-жан, в одной партии – "Алаш" – я уже побывал, очутился в тюрьме, хватит с меня членства".
Однажды в 1958 году я был у Ауэзова с просьбой: "Аппарат Президиума поручил мне организовать встречу с вами в связи с вашей поездкой в Индию". "Два дня как приехал из Индии, хожу по институтам, заводам и фабрикам", – обиженно сказал он. "Ой, тогда вас беспокоить не будем. Когда захотите, тогда и встретимся в Верховном Совете", – заторопился я. Но Мухтар Омарханович, выдержав паузу, удержал меня. "Подожди, завтра, в 16.00 встретишь меня со стороны Панфилова".
Все, что мы услышали на встрече с Ауэзовым 15 августа 1959 года о 45-дневной поездке 15 советских писателей в Индию во главе с поэтом Алексеем Сурковым, изложено в его книге "Индийские очерки". Говорил он два часа беспрерывно, без шпаргалки. Приведу два характерных момента. После визита к одному выдающемуся индийскому писателю их группа на нескольких машинах в два часа ночи возвращалась в гостиницу. На улицах ни души, тишина.
Неожиданно откуда-то появились полицейские, остановили их, попросили выйти из машин и стали тщательно их обыскивать. Сурков заволновался: "Как это так, мы – писатели великой страны, и нас обыскивают!" "Господа, нам поручено обеспечить безопасность вашего пребывания у нас, – заявили стражи порядка. – По индийскому закону проносить в гостиницу спиртные напитки запрещено, в ваших машинах мы таковых не обнаружили". Алексей Сурков радостно констатировал: "Мухтар, как оказывается, хорошо у нас в СССР! Хоть ящиками неси спиртные напитки!"
На прощание их принял сам Д. Неру. Этот великий сын индийского народа сказал: "Господа, не забывайте, что чувство вызывает чувство, а дружба – дружбу". Эту фразу "чувство вызывает чувство, а дружба – дружбу" Ауэзов с особой душевностью повторил несколько раз.
Кстати, в 1956 году в июле Д. Неру с дочерью Индирой были у нас на приеме в Верховном Совете. Нас предупредили о том, чтобы на столе не было говядины, вина и напитков". Я сидел от него в метре-два, полтора.
Ауэзов никогда не задавал лишних вопросов. Только спрашивал: "Что ты читаешь, читаешь ли мои книги?" И всегда говорил мне: "Ты читаешь мои книги, ты "мусульманин". Он охотно верил людям, даже тогда, когда знал, что они лгут.
Поэт Жакан Сыздыков рассказывал. Однажды он ехал в Москву в одном купе с Ауэзовым. И так захотелось ему в ресторан, а денег нет. Потихоньку взял деньги из чемодана писателя две тысячи рублей – мол, скажу позже, а в Москве верну. Возвращается, видит, сидит писатель, глядя в пространство за окном, и говорит: "Валентина, құдай атқан, говорила 20 тысяч, а двух тысяч не хватает". Молодой поэт засуетился и вместо того, чтобы признаться, солгал: "Клянусь Аллахом, я не брал!" И сделал вид, что сейчас вот-вот заплачет. "Не плачь, – строго сказал Ауэзов, – не о тебе речь, о Валентине". Но видно было, что он все-таки не поверил неудачной лжи-шутке попутчика. Уже в гостинице "Москва" на второй день Сыздыков разыскал писателя со словами: уважаемый Мұқа, возьмите деньги, тогда я солгал. Но Ауэзов повел себя неожиданно. "Не возьму, пусть остаются у тебя, құдай атқан". Так и не взял, несмотря на то что поэт еще долго преследовал его своей "явкой с повинной".
Однажды мы с журналистом Казыбеком Сулейменовым зашли к Ауэзову. Мухтар Омарханович почти сразу поинтересовался: "С какими просьбами пришли?" "Просто хотел поприветствовать вас", – смутился я. – Мне ничего не нужно". А Казыбек ляпнул: "Мұқа, вы не могли бы одолжить мне на месяц три тысячи рублей?"
Тут Ауэзов вынул список своих должников, которые могут вернуть деньги. Таковых было двести двадцать человек! Далее он показал второй список из двухсот восьмидесяти имен. Эти занимали деньги давно, 5-10 лет назад, каждый – от одной до трех тысяч. До сих пор не вернули и уже не вернут, сказал Ауэзов. И добавил, что, мол, напоминал им раньше, а они в ответ: "Зачем тебе деньги, в могилу унесешь?" Вот как отвечают. Могли бы просто сказать: "Мұқа, положение мое тяжелое, гонораров не получаю, зарплаты нет", – я бы понял. Но это не все. Однажды пришел поэт Сырбай Мауленов. Я дал ему в долг и говорю: "Сырбай, у тебя дети, говорят, ты пьешь часто. Может быть, бросишь?" Он обиделся, бросил деньги: "Не возьму. Вы мне советуете не пить, а мне нужны деньги именно для этого". Тогда и я в сердцах насильно всучил ему деньги: "На, бери, продолжай пить на здоровье!" Вот так: казаху и совет дашь и деньги дашь, а он в ответ еще ругается. Еще я имею две легковые машины: одну сам использую, а другую даю писателям, чтобы они оставили меня в покое. Свою дашь – они возьмут на час, а кататься будут три дня".
Итак, из пятисот должников Мухтара Ауэзова 280 не вернут свой долг никогда. А я был поражен гуманностью, широтой души Ауэзова: найдите во всем мире писателя, который раздал бы свои трудовые пятистам просителям да еще и машину в пользование.
Между тем завистники и недруги писателя усердно сочиняли басни "о редкой скупости Ауэзова", но все это ложь и клевета. Ауэзов творил для народа и заработанное отдавал народу.
К Ауэзову как депутату Верховного Совета Казахской ССР обращались люди по разным вопросам. Он помогал. Ветеран войны поэт Абу Сарсембаев сказал: "Мұқа, я более десяти лет не могу получить квартиры. Председатель Совета Министров Жумабек Ташенов говорил: "Вы в Гурьеве родились. Постройте дом, у вас, писателей, денег много".
Мухтар Ауэзов звонил председателю Алматинского городского Совета Ахмету Адилову. Сказал: "Казахские писатели живут в чужих коридорах. Как же ты можешь называть себя казахом, руководителем столицы, если не можешь заботиться о своем народе?"
"Мұқа, я не знал, пусть придет, квартиру дам", – ответил мэр. Я пришел. Адилов сказал: "Аксакал, ждите, через три дня ордер привезем к вам домой".
Я не поверил, думал, что он культурно успокоил. Нет, не обманул. Через три дня начальник квартирного отдела Василий Николаев ордер привез на хорошую квартиру в центре города. Я себя ругал за то, что ходил к чиновникам. Если бы сразу обратился к Ауэзову, давно бы получил квартиру.
Ауэзов был далек от расчленения людей по признакам национальной, жузовой, родовой или иной принадлежности.
Он был сыном нации, сыном Планеты. Его образ действий – живой пример потомкам.