Андрей Михайлов, "Известия-Казахстан", 12 мая
В середине XIX века Азия стала ареной большой игры между Российской и Британской империями. Вкратце ее цели сводились к тому, что Россия всеми силами стремилась (или делала вид, что стремилась) добраться-таки с севера до Индии – главной сокровищницы британской короны, а Англия, опасаясь такого развития событий (или делая вид, что опасается) сопротивлялась как умела. И умела она это неплохо. Бесконечная череда войн и конфликтов от севастопольских баталий до русско-японских сражений, в которые была вовлечена Россия, во многом – следствие именно той большой игры.
Участник большой игры Заветной мечтой лондонской дипломатии было заманить российского медведя в Среднюю Азию. Специалисты из британского МИД считали, что это на многие десятилетия займет все силы и средства увязнувшей там царской империи. Но стремительность, с которой Россия заняла огромный регион и которую никто не прогнозировал, поставила Британию с ее Индией в гораздо более неудобное и опасное положение. В событиях той эпохи деятельное участие принимал Герасим Алексеевич Колпаковский. Он был ярким представителем среди типичных персонажей участников большой игры, выдвинувшей с обеих сторон на передний план много смелых, предприимчивых, энергичных и умных деятелей. Дело в том, что новые земли, приобщаемые к Российской империи, не завоевывались, а "присоединялись" – по крайней мере, официально. А завоевание и присоединение – это разные задачи, решаемые разными методами. Метрополия прирастала колониями, и главной целью был отнюдь не грабеж, как представляла дело советская история, а вовлечение новых стран и их народов в состав одной сверхдержавы и в сферу единой политики. Если проанализировать непредвзято, то окажется, что строилось-то в колониях гораздо больше, чем разрушалось. Хотя случались и эксцессы. Никто не отрицает жестокости системы: политика и альтруизм – вообще вещи несовместимые. Но при всех издержках в орбиту относительной стабильности вовлекались территории, народы которых веками не ведали покоя, не помышляли о мирной жизни и зачастую имели весьма расплывчатые перспективы будущности. А о многих странах и племенах, названия и имена которых зазвучали в середине XX века, формирующееся мировое сообщество вообще не имело никакого представления. Можно по-разному относиться к колониальному этапу истории человечества, но то, что именно тогда были заложены очертания многих ныне существующих границ (в том числе казахстанских) – несомненно. Неудивительно, что тем, кто претворял в жизнь имперскую политику, приходилось быть не только воинами, но и устроителями, и исследователями, и даже благотворителями и заступниками в новоприобретаемых землях с их настороженным населением. Не все, но лучшие были именно такими. Среди них – Герасим Колпаковский. Воитель.
Память об Узун-Агаче Как ни одна другая русская фигура, связанная с историей Семиречья, имя Колпаковского обросло легендами и домыслами. Говорят, например, что он – из солдатской семьи, босяк, поднявшийся к самому верху властного российского олимпа. Это не так. Хотя о ранних годах Герасима Алексеевича известно мало, мы знаем, что происходит он из дворянской семьи помещика Харьковской губернии. Родился в 1819 году и рано связал свою судьбу с военной службой. Воевал на Кавказе и в Венгрии, где приглянулся будущему омскому губернатору Гасфорду, который, получив власть над огромным регионом, вытребовал и начал продвигать смелого, а главное – честного офицера. Так Колпаковский оказался в Азии. Гасфорд, кстати, не ошибся в своем протеже – в 1881 году Герасим Колпаковский будет сам назначен в Омск на должность Степного генерал-губернатора. Но до этого ему предстояло еще шагать и шагать по пыльным степным дорогам и ступенькам шаткой карьерной лестницы. Впрочем, военно-административная деятельность Колпаковского в Азии начинается далеко от степей – начальником западно-сибирского северного Березовского округа, славного лишь ссылкой Меньшикова да находками замерзших в ледниковые времена мамонтов. Колпаковский добавил краю известности, отыскав тут, у потомков первопокорителей Сибири, знамя, под которым пришел в эти места Ермак. В 1858 году майор Колпаковский назначается на куда более ответственный пост – начальника Алатавского округа. И незамедлительно прибывает в Верное – молодое укрепление у гор Заилийского Алатау, где как раз в это время решается судьба обширного края, именуемого в старой литературе Туркестаном. Властителями Заилийского края, населенных казахами Старшего жуза и киргизами родов бугу и сарыбагиш, в те годы считали себя ханы Коканда. Власть их была типичным восточным произволом, против которого кочевники часто боролись с оружием в руках. А еще на земли Семиречья претендовали цинские правители Китая, вызывавшие повсеместный трепет своей недавней расправой над джунгарами. Сторожевые посты китайцев стояли по Чарыну и Алтынэмелю. Потому-то появление на местной арене третьей силы в лице внятной Российской империи было воспринято местным населением, если не с воодушевлением, то с оптимизмом. Не считая нескольких локальных стычек, генерального сражения между кокандцами и россиянами не происходило. Так продолжалось до осени 1860 года, когда огромное войско под командой ташкентского правителя Канагат-шаха не выдвинулось из Чуйской долины через Кастекский проход с единственной целью – одним ударом покончить с Верным, всеми имеющимися в крае вооруженными силами, пришлым населением и самим воспоминанием о русском присутствии в Заилийском крае. То, что все будет именно так, сомнений не вызывало. Чересчур большим был перевес в силе. Ясно осознавая, что поставлено на карту, Колпаковский, наспех вооружив верненское население, собрал все местное воинство и, оставив укрепление, вышел на встречу с кокандской ратью. Все, что он мог противопоставить 20-тысячной армии (приводилась цифра и в 40 тысяч, но она, скорее всего, из области мифотворчества) Канагат-шаха, представляло собой отряд в 800 человек казаков и солдат да несколько пушек. Казахи, все еще не определившиеся и растерянные стремительностью перемен, воевали в этой битве с обеих сторон. Противники встретились 21 октября 1860 года в урочище Узун-Агач… Победа Колпаковского при Узун-Агаче была настолько невероятной и полной, что произвела абсолютно ошеломляющее впечатление на весь Туркестан. Ее стратегическое и политическое значение вышло далеко за рамки успешной битвы. Здесь, под Узун-Агачем, родился миф о непобедимости русских. Благодаря во многом именно этому успеху Колпаковского дальнейшее продвижение Российской империи в глубь Туркестана стало в основном лишь делом времени и техники. Интересно, что народная молва породила миф о том, что памятник, поставленный в честь Узун-Агачской битвы, – могила самого Колпаковского. Быть может, это спасло монумент от разрушения (хотя попытки были) в эпоху советской чистки 20-х-30-х годов прошлого века. Так или иначе, но сегодня это, пожалуй, единственный памятник русскому оружию, сохранившийся на просторах всего бывшего Туркестанского края. Но ратная история самого Герасима Алексеевича не закончилась Узун-Агачем. Офицерские погоны и награды он носил вовсе не для важности. Если вспоминать о других его подвигах, то нельзя обойти еще одну важную победу – завоевание Кульджинского края, отторгнутого уйгурами и дунганами от дряхлеющей Цинской империи. Это случилось в 1871 году. Через десять лет, правда, край был возвращен вернувшемуся на эти рубежи Китаю как знак доброй воли. Но не весь. Земли, на которых стоит город Жаркент, в советские времена носивший имя другого прославленного полководца – Панфилова, остался в Российской империи. Тогда же по Петербургскому договору из империи Цинской в империю Российскую ушли все не пожелавшие остаться в Китае мусульмане Илийского края. Те самые завоеванные Колпаковским уйгуры и дунгане – предки наших сегодняшних земляков. Но главное, что в результате политического компромисса, в основе которого лежала опять же победа Колпаковского, была снята напряженность и решена еще одна значительная проблема – перманентная конфронтация в большой игре с Британией делала из нейтрального Китая архиважного союзника России. (Окончание следует) |