Наталия Гнеденко, "Эксперт Казахстан", 30 мая

В XVI веке информационное пространство мира было намного меньше современного, но это не исключало возникновения общих идейных мотивов на Востоке и Западе. Томас Мор в Англии и Никколо Макиавелли в Италии создают эскизы утопических государственных систем, а казахские поэты Асан Кайгы и Ахтамберды-жырау воспевают благодатную землю. Главными действующими лицами философских утопий и в Степи, и в Европе являются идеальный сильный государь и "мыслящее население". Государи в свою очередь с удовольствием воспользовались идеями "родных" философов для укрепления абсолютной власти, а на чересчур "активную" критику ответили репрессиями.

Степные рокеры
Творческая интеллигенция формально не принадлежала к аристократии Великой степи (не являясь потомками ни Чингис-хана, ни сподвижников пророка Мухаммада). Это были в основном дети племенных руководителей и судей. Но и дети состоятельных кара-суйек были достаточно хорошо по тогдашним меркам образованы: их обучали читать и писать, свободно держаться как в седле, так и в высшем обществе. Кроме того, им прививались военные навыки. Не каждый житель Великой степи был грамотным, но каждый был воином – это было жизненной необходимостью.
Музыкальные и литературные способности не были чем-то само собой разумеющимся, а скорее приятным дополнением. Кочевники, как и древние греки, и средневековые европейцы, удачно совмещали стихи и музыку, создавая различные виды эпоса. Содержание песен степняков варьировалось от легкого и непринужденного до мрачного, глубокого и философского.
Средневековым жырау их творчество позволяло высказать "наболевшее" властям, в большинстве случаев, не боясь "цензуры", разделить переживания с массами. Стержневой основой лирических толгау были чувства и эмоции, эдакие средневековые рок-баллады, только вместо гитары была домбра, а вместо виолончели (для любителей симфонического звучания) – кобыз. Породистый скакун, неотъемлемая часть жизни уважаемого воина-номада, дополняет получившийся образ.
И тут напрашивается оригинальная параллель с японскими самураями, провозглашавшими единство "меча и кисти". Казахский идеальный муж объединял силу меча и мудрую красоту поэтического слова. Кандидат исторических наук Назира Нуртазина уточняет, что казахские жырау были поэтами-суфиями и воинами, и отмечает: "Казахские поэты всегда в первую очередь были моралистами, блюстителями нравов, воспитателями народа".
Но моралистикой в Степи сыт не будешь, а основным занятием тогдашней творческой интеллигенции была административная, канцелярская и протокольная работа: командир воинского подразделения, судья, писарь, посол. Айтеке, кроме того что был бием – судьей Младшего жуза, был военным главой рода, создавал философские толгау: "Гнев – это текущая вода,// Если расчистить – пусть побежит,// Ум – это река,// Если запрудить, остановится".
Казыбек би, будучи неоднократным послом к джунгарам, несколько раз выручал Абылай-хана из плена своим ораторским даром красноречия. Предания гласят: Галдан-Церен не мог возразить словам Казыбека и освободил 90 пленных вместе с Абылаем. Но би не во всех вопросах был солидарен с ханом, а тот стремился отстранить главного судью Среднего жуза от активной внешней политики.
Нередко жырау были воспитателями степных царевичей. Например, Чокан Валиханов указывал на то, что Бухар-жырау был наставником Абылай-хана с юных лет, что подтверждается в жырах самого лирика: "Когда тебя я видел в те года,// Ты был, как кобчик, маленький тогда".

Идеальный государь – идеальное государство
В период укрепления государственности любой стране если и необходима какая-то литература, то это литература государственного служения. И жырау сформировали такой пласт – поэзию, воспевающую образ сильного государя, достойного прославления. Образы подобного достойного лидера брались как из прошлого, так и из настоящего. Но жырау, как и любая творческая интеллигенция, не переставали быть совестью эпохи, поэтому за панегириками существующей власти нередко следовали критические замечания.
Прослеживается преемственность дочингисовой эпохи Восточного Ренессанса с его ярчайшим продуктами – социально- этическими трактатами Абу Насра аль-Фараби, "Благодатным знанием" Юсуфа Баласагуни и анонимной "Книгой Коркута", центральной темой которых является утопическое государство. Конкретных исторических фактов, подтверждающих непосредственное знакомство казахских жырау с трактатами мыслителей Восточного Ренессанса нет, но многие их идеи были логически дополнены.
Советник первых казахских ханов Джаныбека и Гирея – Асан Кайгы, рассуждая о несчастье, говорил: "Правитель, не знающий, как вести // К довольству наследие свое – народ,// Каким бы ни был хорошим он, // Для тех, кем он правит, – несчастье".
Подобные мысли были приемлемы не только для философов Степи, эти тенденции прослеживаются у представителей европейского Возрождения. В пример можно привести "Тирана" Колюччо Салютати или "Государя" Макиавелли. Для Леона Батиста Альберти идеальный правитель был идеальным архитектором, мудро и гармонично проектирующим и строящим свой город для предотвращения возможных недовольств и обретения счастья (аналогия с "Трактатом о взглядах жителей добродетельного города" Абу Насра аль-Фараби).
В обращениях Шалкииза к князю Темиру жырау подчеркивает несоответствие реального повелителя возвышенному образцу властелина, воина и мудреца. В первом обращении к Темиру жырау, который был в немилости, восхваляет повелителя: "Ты – мой гордый статью конь арабский, // Мой скакун гнедой, // Ты – мой меч в бою разящий, // Рукоятка с вязью золотой…". Шалкииз – классик метода жырау, состоящего из нескольких слагаемых: первоначальное прославление правителя, его идеализация, воспевание всех его добродетелей и тут же либо просьба, либо критическое замечание хану.
Судя по дошедшим до нас толгау, их внешний панегирический характер не исключал горделивого возвышения некоторых жырау над правителем (за что и Шалкииз, и Жиембет периодически попадали в опалу). Впрочем, поэты не умаляли роль справедливых правителей, но подчеркивали их заслуги.
В XVIII веке примером данного подхода является Бухар-жырау Калкаманулы – последний представитель классической поэзии жырау, выступал и как поэт-импровизатор, и как государственный идеолог – советник хана Абылая. Для него Абылай был идеальным правителем, как Лоренцо Медичи для Макиавелли, тем, кто должен был объединить страну и создать из нее ту идеальную Жер Уюк, что искал Асан-Кайгы, то государство Добра, которое описал аль-Фараби.
Жырау могли и критиковать правителей, ведь общественное мнение было на стороне поэтов, которых считали подлинными патриотами и чьим красноречием восхищались. Это с тех времен назло любой цензуре казахи говорят: "Можно лишить головы, но не слова".

В шаге от сепаратизма
Стремление к идеалу нередко расценивалось как сепаратистские настроения, за что "народных трибунов" частенько ссылали в пограничные районы, где многие и заканчивали свою жизнь или жили до смерти недовольного хана. Сохранились три толгау-обращения Жиембета-жырау к Есим-хану и два лирических стихотворения о состоянии ссыльного поэта, тоскующего по родным местам.
В толгау-обращениях к хану Жиембет иллюстрирует свою карьеру: вместе с ханом борется за возвышение государства, но потом переходит в оппозицию к своему властелину и попадает в немилость. Из произведений Жиембета понятно, что он был очень влиятельным лицом, мог говорить с правителем на равных и открыто высказывать свое мнение по поводу ханской самоуверенности и недальновидности, стратегических ошибок при ведении боя. В толгау автор напоминает властелину о тех днях, когда хан нуждался в нем и нисколько не пренебрегал его помощью: "С тех пор, как помню я себя, для хана // Не я ль служил опорой неустанно?// Не я ль тебя поддерживал, когда // Грозила дому ханскому беда?// Поверь, мой хан, тебе придется туго // Без верного советника и друга".
Он даже угрожает Есим-хану местью за нанесенные жырау и его брату обиду и оскорбление. Такая смелость была обусловлена не только свободолюбивой традицией, но и общими заслугами перед ханом. Ведь Жиембет был одним из избранных, вместе с судьями и беками поднимал хана на белом войлоке, всегда был рядом, поддерживал и словом и делом как в военное, так и в мирное время. К тому же Жиембет был предводителем сильного и многочисленного рода в Младшем жузе, славившегося своими батырами и воинственностью, сам жырау обладал авторитетом и пользовался популярностью и как жырау, и как би, и как батыр, и как искусный оратор. Но, несмотря на все заслуги и положение, Жиембет-жырау был сослан в пограничные с джунгарами районы ханства, где, по одной версии, он скончался, а по другой – после кончины хана Есима в 1645 году возвратился на родину.

Старая песня на новый лад
Жизненный путь творческой элиты Казахского ханства практически всегда был трагичен. Идеалисты, они старались не только сами жить по законам морали и справедливости, но и других направить, как им казалось, по "единственно верному пути". За оппозиционные взгляды биев и жырау игнорировали (что могло восприниматься как обида и оскорбление), отправляли в ссылку, отстраняли от ханского двора, в опалу могли попасть даже родственники "провинившегося", но не лишали головы, как это случилось с Мором. Хотя в большинстве случаев свою жизнь они заканчивали, как воины, – в бою. "О прошлом, о будущем что мне жалеть! // Мне не о чем в жизни своей сожалеть. // Я пал пред Мамаем самим, храбрецом, // Я пал как герой – не жалею о том", – утверждает Доспамбет-жырау.
После присоединения к России в Казахстане возникнут два "крыла" творческой интеллигенции. Одно (акыны) продолжало национальные традиции в старом стиле – изустно, на айтысах, а другое (европейски образованная казахская интеллигенция) – в новом, письменно, в политических газетах и поэтических сборниках. Но традиция этатистской подачи гражданской лирики сохранилась и в XX веке.

Из обращения Бухар-жырау к хану Абылаю

Взошла звезда удачи над тобой,
И повалил народ к тебе толпой,
И алаши, твой каждый жест любя,
Взирают, как на Бога, на тебя.

Кого накажешь, а кого простишь,
И жизнь твоя – как утренняя тишь.
До поднебесных, голубых высот
Могущественный голос достигает.
Не сосчитать – ведь их всех тьмы и тьмы,
Рабов, что отпустил на волю ты…

Ты гостей принимал под сенью шатра,
Угощеньем была им мяса гора,
И ко всем твоя милость щедра.
Так кому же зреть Бога, как не тебе,
Проводившему жизнь с врагами в борьбе.