Марс Уркумбаев, профессор, академик, председатель Жамбылского отделения международного фонда Д. А. Конаева, "Знамя труда", 12 января
История со временем все расставляет по своим местам и позволяет острее рассмотреть и по-новому оценить вклад великого Динмухамеда Ахмедовича Конаева в экономику, политику, судьбу нашей страны. В конце 30-х годов прошлого века, когда молодой горный инженер Динмухамед Конаев стал работать на Коунрад-Балхаше, многие стройки начинались с нуля в совершенно необжитых пустынных и полупустынных районах: Риддер, Зыряновск, Текели, Джезказган и другие. За несколько лет он прошел путь от машиниста станка вращательного бурения до заместителя председателя Совета Народных Комиссаров, затем – Совета Министров Казахской ССР, которым стал в возрасте 30 лет. С 1942 года Д. А. Конаев уже отвечал за всю тяжелую промышленность, включая эвакуированные номерные заводы. Четверть века Д. А. Конаев был первым секретарем ЦК КПК, 21 год являлся членом Политбюро ЦК КПСС и единственным в республике трижды Героем Социалистического Труда. Одним предложением можно перечеркнуть всю клевету, все обвинения в его адрес, которые появились после его освобождения с должности и в последующие годы. В Казахстане в годы руководства Конаева застоя не было! Как бы появились тогда новые мощности в производстве цветных, редких, благородных металлов в Усть-Каменогорске, свинцово-цинковый и титано-магниевый Балхашский и Джезказганский металлургический, Лениногорский и Ачисайский полиметаллические комбинаты, Зыряновский и Чимкентский свинцовый, Павлодарский алюминиевый, Иртышский химико-металлургический и другие заводы?! А комплекс Карагандинского металлургического комбината с мощнейшим цехом по производству жести, Соколовско-Сарбайский и Лисаковский горно-обогатительные комбинаты, база черной металлургии: Ермаковский и Актюбинский ферросплавные заводы и добыча хромитовых руд в Актюбинске; а предприятия машиностроения и металлообработки – Павлодарский тракторный, Целиноградский сельхозмашиностроительный, Усть-Каменогорский, Карагандинский, Петропавловский, Уральский, Чимкентский, Алма-Атинский, Джамбулский заводы, а также предприятия приборостроения, энергетической и автомобильной промышленности, химического, нефтяного, строительно-дорожного машиностроения? На территории республики было открыто свыше сотни месторождений угля и нефти. Первый эшелон мангышлакской нефти был отправлен в 1966 году, а через десять лет месторождение дало первую сотню миллионов тонн нефти. Создавался уникальный Экибастузский топливно-энергетический комплекс. Ввод Чимкентского и нашего Джамбулского объединений по производству желтого фосфора выдвинул республику по имеющимся мощностям на первое место в мире. Введены в эксплуатацию Алма-Атинский хлопчатобумажный комбинат, Кустанайский комбинат костюмных тканей, Усть-Каменогорский шелковый комбинат, ленточная фабрика в Кокчетаве. Семипалатинск, Чимкент стали крупными центрами по производству товаров народного потребления. К 1986 году Казахстан полностью обеспечивал себя хлебом, продуктами питания. Китайского товара, как сейчас, не было. Важная черта характера Д. А. Конаева: в поездках по стране разговаривать со знающими людьми, специалистами, учеными, практиками и впитывать их слова и опыт. Он говорил: "…народный опыт – это первоисточник знаний". Считал, что руководитель обязан тщательно разбираться во многих делах, входящих в сферу его деятельности. В связи с этим хочу привести один пример. По приглашению тогдашнего Президента Академии наук Казахской ССР Мурата Айтхожина я приехал в Алма-Ату и застал там суматоху – снующих туда-сюда людей. В приемной сказали, что не до меня: "Приезжает Д. А. Конаев, идите в зал, он будет там обсуждать развитие месторождений". Я уже не помню, о каких месторождениях шла речь, но когда докладчик принялся говорить о решениях партии и правительства, целесообразности и необходимости начала работ, Димаш Ахмедович тихо его попросил: "Вы переходите ближе к делу. Какие варианты взрывных работ будете применять – взрывы на выброс, камерные заряды на рыхление, колонковые заряды при двух-многорядном расположении скважин или при однорядном? Определили крепость пород? Покажите шкалу крепости. Ведь расстояние скважин, от кромки борта уступа между рядами и скважинами, величину перебура, величину заряда определяют исходя из твердости грунта". Между прочим, проблемы улучшения производства взрывов не утратили актуальности и в настоящее время. Честно говоря, я обомлел: приехал к Президенту Академии с концепцией развития машиностроения, а попал на такой урок высокого профессионализма, эрудиции и такта руководителя республики, который запомнил на всю жизнь. С какой горечью я читал строки из книги Д. А. Конаева "О моем времени": "У пенсионера много свободного времени. И особенно много стало, когда каждый день в СМИ сообщалось, что причиной всех неурядиц и недостатков в республике был я. Мало кто звонил. Мои соратники, а то и ученики далеко стороной обходили квартиру, боясь, что их обвинят в сговоре с "бывшим". Неприятно об этом вспоминать, но так было… Когда ты находишься у власти, ты – достойный и уважаемый человек, а когда уходишь с поста, то в лучшем случае о тебе на другой день забывают, в худшем, как поступили со мной, – по воле новоиспеченных руководителей со всех сторон обвиняют в разных грехах и не дают возможности сказать что-либо в свое оправдание". Гениальный человек интересен в любой момент времени. Но всегда по-особому значителен финал его жизненного пути: здесь как бы срабатывает тайная мысль всего сценария. Поэтому в заключение позвольте привести слова и мысли Великого казаха, легендарного руководителя, замечательного и простого Человека Динмухамеда Ахмедовича Конаева, обращенные к молодому поколению: "Нельзя идти в будущее, не опираясь на прошлое, не оценивая должным образом настоящее. По моему глубокому убеждению, демократизация и обновление национально-государственного устройства страны должны привести к тому, что суверенные полномочия республик не будут противостоять друг другу, а окажутся в органическом сочетании. Их надо взаимно уравновесить, обеспечить множеством эффективных материальных и правовых гарантий, подкрепить организационно. Таким мне видится будущее устройство нашего государства. Только на этих принципах можно преодолеть или хотя бы уменьшить тот присущий ему внутренний антагонизм, который выразился в его нынешнем острейшем кризисе". Эти строки были написаны в 1991 году, а разве Евразийский союз (Таможенный, Единое экономическое пространство) не реализация этих мыслей?! На Востоке говорят: "Живые закрывают глаза умершим, а умершие открывают глаза живым". Столетний юбилей этого Человека должен многим "открыть" глаза, и на его примере мы должны воспитывать подрастающее поколение, к которому он обращался со словами: "Вам, молодым, мы передаем сильную и цветущую республику. Берегите ее, и пусть она будет краше и могущественнее!" -----
Незабываемые встречи Бисен ЖУМАГАЛИЕВ, "Приуралье", 10, 12 января
Среди государственных деятелей, живших в Казахстане в XX столетии, имя Динмухамеда Кунаева памятно многим. Более того, как мы уже убеждаемся, по прошествии лет фигура его становится все величественнее. Титаническая деятельность Кунаева на посту руководителя республики подняла славу и достоинство нации перед лицом истории. Благодаря, прежде всего, ему Казахстан получил мировую известность. Я бесконечно счастлив, что судьба предоставила мне редкую возможность по долгу службы общаться с этой незаурядной личностью. Наше общение в период моей двадцатипятилетней работы секретарем Уральского и Кокшетауского обкомов партии я всегда вспоминаю с искренней гордостью и трепетным волнением. Его высокая интеллигентность, гармонично сочетаясь с подкупающим дружелюбием и открытостью, покоряла сердца... Памятная осень 1964 года. Я возвращался в Уральск из командировки в сельский район поздним вечером. Выходя из машины, встретил живших в одном доме со мной А. Гроздова и Г. Оразалиева. Мы, кстати, были не только добрыми соседями, но общим было и место нашей работы. Первый – родом из Кокшетау, долгое время был секретарем райкома, позднее – вторым секретарем Уральского обкома, а второй – секретарем Кызылординского обкома. А в последние годы, в результате бесконечных кадровых перестановок, оба трудились завотделами обкома партии. Как бы ни утомлен был я напряженной поездкой, заметил, что мои товарищи в приподнятом настроении и спешат что-то сообщить. То, что я услышал в следующую минуту, было ошеломляющим. "Хрущева отстранили", – проговорил Алексей Гроздов. Новость оказалась настолько неожиданной, что трудно было ее сразу принять. В квартире я бросился к телефону. Первый секретарь обкома Ш. Коспанов был в отпуске, второй – А. Малышев – поторопил меня: "Мы тут уже собрались, ждем тебя!". Прихожу, на месте секретари Западно-Казахстанского крайкома партии И. Журин и М. Исенов, председатель исполнительного комитета Р. Шаяхметов. "Утром партийный актив, из Москвы Кунаев летит, тебе поручается быстро подготовить постановление собрания", – говорят мне. Средь ночи встретили Кунаева. В то время он был Председателем Совмина республики. Он был в приподнятом настроении. В гостинице состоялся короткий разговор. "Самолет был отослан из Москвы в Киев, поэтому пришлось задержаться, извините", – начал Динмухамед Ахмедович. Сказав, что все подробности о Пленуме ЦК будут сообщены утром, он поинтересовался: "Кстати, постановление готово?" Все посмотрели на меня. – Димаш Ахмедович, я написал такой проект. "Полностью и целиком одобряем постановление Пленума ЦК КПСС об освобождении Н.С. Хрущева от должности первого секретаря". Стал зачитывать второй пункт, но Кунаев мягко меня остановил. "Как вы считаете, наверное, надо добавить в первом пункте "С большим удовлетворением", а в других пунктах и нет необходимости?" – с этими словами он окинул взглядом собравшихся. Все кивнули одобрительно. С раннего утра зал, где должен был состояться актив областной и городской партийных организаций, наполнился голосами. Все ждали услышать новости из центра, тем более, что ни радио, ни газеты пока ничего не сообщали. Выступал Кунаев перед активом по собственноручно написанным тезисам из блокнота. Рассказал о причине отстранения Хрущева, подробнее остановился на допущенных нарушениях в отношении нашей республики. Вместе с тем, говоря о вреде хрущевской политики для Казахстана, Динмухамед Ахмедович не стал "кидать комья грязи вслед уходящему", а был, как всегда, весьма деликатен и снисходителен, сдержанно скрывал даже собственные обиды. Хотя выступление заняло немного времени, почти два с лишним часа Кунаев отвечал на вопросы. Сначала спросили: "Почему не обнародуются материалы Пленума?" На что последовало: "Газеты выйдут завтра, сегодня пройдут собрания активов в Москве, Ленинграде, других крупных городах. В Казахстане вы первыми узнали новость. Это потому, что ближе к столице живете". На вопрос о дальнейшей судьбе краевой администрации Кунаев, задумавшись немного, проговорил: "Деление Казахстана на края было новшеством от Хрущева. Не отрицая заслуги Никиты Сергеевича в освоении целины, надо признать ошибочным создание краев. Мы не поддерживали эту инициативу сразу, однако нашим мнением пренебрегли". – Мы еще будем советоваться, решать, но я лично считаю, что Казахстан нечего делить на края, – эти слова выступающего зал стоя приветствовал, дружными аплодисментами. – Никита Сергеевич много дров наломал и в Казахстане, – продолжал Кунаев, – ведь, по сути, каждый его приезд сопровождался перетряхиванием. Делил области на сельскохозяйственные и промышленные, то подчинял города краевым центрам, то требовал роспуска и объединения районов... Настоящая свистопляска устраивалась с кадрами. Говоря о личной культуре Хрущева, Кунаев вспомнил, как однажды его, секретаря ЦК КП Казахстана, первый вызвал с докладом о хлебоуборке. "Приезжаю в Москву, говорят, в Сочи отдыхает. Пришлось ехать следом. Прихожу на дачу, он в бассейне купается, передает, что меня там и примет. Так и пришлось мне докладывать, бегая вокруг бассейна за беззаботно ныряющим и фыркающим от удовольствия генсеком, иногда прерываясь, когда тот исчезал под водой". В том же ноябре края были упразднены, районам возвращены прежние границы, что вызвало вздох облегчения у народа. Декабрьский Пленум ЦК Компартии Казахстана вновь избрал Д.А. Кунаева первым секретарем. На этом посту он трудился до ухода в декабре 1986 года на пенсию. Период этот был насыщен событиями, значимыми для республики, для всех казахстанцев. Одиннадцать лет я работал секретарем обкома партии в Уральске. По долгу службы много раз встречался с Кунаевым. Чаще всего это было связано со знаковыми датами: 350-летие г. Уральска, 100-летие русского драмтеатра, областной типографии и музея, 50-летие героической обороны Уральска и другие мероприятия. Мне приходилось "отвозить" в центр на утверждение наши мероприятия. К чести первого секретаря ЦК, такие наши предложения всегда находили должное понимание у него. Более того, Динмухамед Ахмедович делал все, чтобы связанные с историей области, республики культурные мероприятия проходили на высоком идейном уровне, финансировались полностью. Он тут же давал распоряжения Совету Министров, способствовал быстрому решению всех сопутствующих данному мероприятию вопросов. Всплывают в памяти еще несколько эпизодов, характеризующих доступность и человечность Кунаева. Как-то тяжело заболел первый секретарь Уральского обкома Шапет Коспанов. Наши врачи, осмотрев его, решили, что нужен специалист из Алма-Аты. Позвонить Кунаеву пришлось мне. Был крайне удивлен, но трубку взял сам Димаш Ахмедович, тепло поздоровался. Узнав о болезни Коспанова, озабоченно спросил, установлен ли диагноз. Разговор состоялся днем, ночью в Уральск прилетели два специалиста из столицы. Вскоре Шапет Коспанович вернулся на работу. В начале уборочной страды 1968 г. Д.А. Кунаев приехал в Приуралье. За два дня объездил поля, хозяйства. Удовлетворенный положением дел в колхозе им. Петрова, что в Приуральном районе, первый секретарь, по привычке беседуя с механизаторами, заключил, обращаясь к руководителям района: "Мне видится, что обязательства вам можно повыше брать, смотрите, с таких полей, где эти хлопцы убирают, вы спокойно 10 млн. пудов хлеба соберете. Ну, каково, а?" – с такими словами он оглядел всех окружающих его в поле. Механизаторы его, естественно, поддержали, но, пользуясь располагающей обстановкой, попросили: "Наш райцентр под городом, а нормального Дома культуры нет, помогите построить, пожалуйста!" На что Кунаев тут же ответил: "Как только 10 млн. пудов будет засыпано на элеватор, пусть Скориков позвонит мне, будет Дом культуры". Приуральцы сдержали слово. Секретарь райкома Николай Скориков, приехав в обком (из руководства тогда я был один), спрашивает: "Удобно ли звонить в Алма-Ату, может, телеграмму дать?" "Не стесняйся, он будет лишь рад такой великолепной новости", – подбодрил я Скорикова, однако позвонить он попросил меня. Димаш Ахмедович и на этот раз лично сам взял трубку. После рапорта Скорикова Кунаев немедля радостно воскликнул: "Что ж, за такую радостную весть в качестве суюнши выделяем вам средства на возведение большого и современного Дома культуры!" Настоящий дворец вырос в Дарьинске всего за один год. К чему я все это пересказываю? В те годы не так-то просто было напрямую обратиться к члену Политбюро ЦК КПСС. Да что там, не ко всякому завотделом ЦК можно было позвонить или зайти. Сильна была партийная иерархия своей субординацией. На этом фоне разительно выделялся своей простотой, открытостью и доступностью первый секретарь ЦК КП Казахстана. Чуткость и внимание проявлял он к каждому, кто бы к нему ни обращался: колхозник или министр. Этим он и снискал огромную любовь народа. Бесценное качество Кунаева состояло и в том, что он никогда не делил людей по национальным признакам. Это благоприятно сказывалось на его деятельности руководителя многонациональной республики. Вместе с тем Кунаев был достойнейшим сыном своего народа. Он хорошо знал его историческое прошлое, культуру, традиции, язык, прекрасно понимал народное творчество. Очень близко к сердцу принимал переживания, невзгоды народа, делал все, чтобы достоинство его родной нации на международном уровне было высоко оценено благодаря его растущему вкладу в мировую цивилизацию. Еще одна картина всплывает мысленно перед моими глазами. Было это в середине апреля 1970 года. Воскресным днем сидели мы у одного моего товарища. Из дома позвонили: "Разыскивает Шапет Коспанович". Он в эти дни прибаливал, лечился дома. "Послезавтра в Оренбург для вручения второго ордена Ленина приедет Н.В. Подгорный, приглашают делегацию из нашей области. Я поехать не смогу, отправляйтесь вдвоем с председателем облисполкома В.И. Подъяблонским, да возьмите несколько передовиков сельского хозяйства. Готовься выступать". – Раз приезжает Председатель Президиума Верховного Совета СССР, да и Подъяблонский выше рангом, мне, наверное, неудобно выступать, – пытался я возразить, на что первый секретарь отпарировал: "Нет, выступать будешь ты, так решил Димаш Ахмедович". Взяв с собой председателя известного в области колхоза "Красный Октябрь" Сагына Кенжебаева, я и В. Подъяблонский поехали на торжества в Россию. Оренбургская область была одной из крупнейших житниц России. Лишь Алтай и Краснодарский край иногда опережали ее по сдаче зерна. В 1969 году оренбуржцы сдали государству 300 миллионов пудов хлеба. Именно за эту трудовую победу область удостаивалась второго ордена Ленина. На торжества по этому случаю прибыли первые руководители Башкирской, Татарской республик, Челябинской, Актюбинской областей. После представителей Уфы и Казани слово предоставили мне. Начал я издалека, напомнив, что первой столицей Советского Казахстана был Оренбург, что именно здесь проходил исторический первый съезд, положивший начало объединению казахских земель в республику. Сказаны были теплые слова о дружбе народов, пожелания дальнейших успехов. Во время перерыва я подошел к многочисленным соотечественникам, чтобы обменяться приветствиями, нашу беседу прервал молодой человек: "Секретаря из Уральского обкома не видели? Это Вы? Вас Н.В. Подгорный зовет". Вхожу, Председатель Президиума Верховного Совета в окружении руководителей делегаций – за накрытым столом. "Вы, наверное, идеолог, – обратился сразу ко мне Подгорный, – очень хорошо выступили, нам понравилось". Я поблагодарил. Что ни говори, но услышать такую высокую похвалу перед лицом столь уважаемых гостей, согласитесь, каждому будет приятно. Вместе с тем я понял, почему Кунаев настаивал на моем выступлении в Оренбурге. Очевидно, он мудро решил, что за пределами республики нужно показывать способные молодые национальные кадры. …В начале января 1971-го меня срочно вызвали в Алма-Ату. Принявшие меня секретари ЦК А. Колебаев и В. Севрюков сообщают: "Поедешь в Кокшетау". Я задумался, ведь никогда там не бывал, никого знакомых. Меня, конечно, успокаивают, агитируют: большая область, житница, красивая, богатая природа, новый руководитель – энергичный и деловой человек! Я попросил дать время, чтобы посоветоваться с семьей. Провожая меня, Севрюков заметил: "Димаш Ахмедович, уезжая в Италию, просил передать: "Жумагалиеву от меня скажите, пусть едет в Кокшетау, все будет хорошо". 21 января на областной партконференции меня избрали секретарем. В мае пришлось быть по делам в Алма-Ате. Управившись с областными поручениями, зашел на прием к Кунаеву. Доложил о себе секретарю. Очень скоро она пригласила: "Пройдите, Вас ждут". Едва я закрыл за собой массивную дверь, как Динмухамед Ахмедович, выйдя на середину кабинета, тепло пожал мне руку. – Ну, как, привыкаете к Кокшетау? Хорошая земля, должны быстро прижиться, – голос его был участливым. – Прежние руководители области не оправдали возложенных на них надежд. Теперь направили своего местного Еркина Ауельбекова, неплохо начинает работать. По части идеологии у него было недовольство, просил кого-то из опытных направить. Вот мы и решили, что Вам удастся поправить и поднять эту работу на новом месте. В Уральске у Вас неплохо получилось. – Кстати, как обжились, семью перевезли? – спросил Кунаев. – Спасибо, кокшетауцы очень тепло встретили, – отвечал я, видя, что первый секретарь ЦК искренне интересуется моей судьбой. – Постараюсь и в работе оправдывать возлагаемые на меня надежды. Что до семьи, то в Кокшетау приехал я пока с женой. Дети-студенты вузов: сын – в Алма-Ате, дочери: одна – в Актюбинске, другая – в Уральске. Надо бы всех их собрать в Алма-Ате. – Хорошо, – поддержал Кунаев, – постараемся помочь Вам в этом. Слово свое он сдержал. Не прошло и месяца, как моим детям была предоставлена двухкомнатная квартира в Алма-Ате. В середине августа, прямо перед началом уборочной кампании, Кунаев приехал в Кокшетау. Объездив пашни, остался удовлетворенным созревшим зерном. После областного актива, где уточнялись цифры сдачи, мы, члены бюро, поднявшись с мест, направились было к выходу. Меня остановил Кунаев. Я насторожился. Каково было мое удивление, когда услышал, как первый секретарь ЦК интересовался о том, как устроились мои дети. Я растроганно поблагодарил Димаша Ахмедовича, рассказав, что все дети живут в столице, а нашей с женой родительской радости нет предела. – Иногда решение подобных проблем затягивается, повторно просить ты постесняешься, а тот, кому поручается исполнение, может промолчать. Что ж, хорошо, что все разрешилось. Передайте привет жене и детям, пусть хорошо учатся. К Кокшетау Динмухамед Ахмедович питал особое отношение. Он приезжал сюда каждый год. Особое значение он придавал этому краю не только за полновесные урожаи хлеба, выращенные местными тружениками, за удивительно целебный воздух и чарующую взор природу, но прежде всего почитал как один из величайших центров духовной культуры казахского народа. Развитию области поэтому уделялось огромное внимание. Вот тому яркие примеры. 21 августа 1972 года в Кокшетау впервые приземлился самолет Ил-18. Для посадки такого большого лайнера в срок менее года неутомимой энергией Еркина Нуржановича был построен аэродром, где были возведены сложные и трудные объекты, в т.ч. современная взлетно-посадочная полоса. Первым техническим рейсом управлял дважды Герой Социалистического Труда, руководитель казахстанской авиации Николай Кузнецов. Ликованию не было конца. Самолет улетел в Алма-Ату. Ночью разбудил телефонный звонок. Дежурный обкома партии сообщил, что Ауельбеков просит быстро собраться членов бюро. На часах – 4 ночи. "Димаш Ахмедович сейчас звонил, – начал первый секретарь обкома, – сегодня в полдень в Кокшетау прибывает Л. Брежнев. Сам Кунаев в Кустанае, утром будет здесь. Приедут также руководители десяти областей, республиканских ведомств из Алма-Аты. Надо подготовиться". Немедля, сразу каждый приступил к своим обязанностям. Самое примечательное то, что вторым после пробного технического рейса в наш новый аэропорт прибывал самолет Главы государства. Трап срочно привезли из Петропавловска. Нынешние президенты не стали бы рисковать в подобных условиях. Кунаев прибыл на час раньше Генсека. Сопровождавший его первый секретарь Кустанайского обкома партии А. Бородин выглядел недовольным. Причину того позже поведал сам Кунаев. Разыскав по телефону находившегося в командировке в Кустанае первого секретаря ЦК Казахстана, Брежнев изъявил желание посмотреть, какой урожай хлеба зреет на полях в Казахстане. Посоветовались, где лучше собрать актив. Кунаев предложил в Кокшетау. Брежнев спросил, может ли там сесть его самолет. – Вчера только мне сообщили, что на бетонную полосу садился самолет, – рассказал Кунаев. Бородин же надеялся, что Брежнев посетит Кустанай... Открыл совещание Кунаев, сказав, что республика приложит все усилия для сдачи 800-850 миллионов пудов хлеба. – Дорогой Димаш, без миллиарда из родного Казахстана я не уеду, мне нравится жить здесь, в Боровом, да и бауырсаки здесь вкусные, пышные, – полушутя-полусерьезно отреагировал с места Брежнев и подчеркнул, что приехал в Казахстан, прежде всего, повидать старых друзей, подышать прекрасным степным воздухом и, конечно, с думой, что казахстанцы в этом засушливом для многих районов страны году опять порадуют Родину большим хлебом. Было видно, что Леонид Ильич любит острое меткое слово, хорошую шутку, одним словом, располагал к себе всех присутствующих. Дали слово А. Бородину. Он пообещал 200 млн. пудов. – Андрей, я уже подсчитал, ты дашь 240-250 млн., – прервал его Леонид Ильич. – Дадим, только приезжайте в Кустанай, – сказал А. Бородин. Мы заметили, что Генсек уважительно относится к Кунаеву, считается с его мнением. Приглашая Брежнева в Кокшетау, Динмухамед Ахмедович, очевидно, стремился показать всесторонний динамичный подъем области, то, что по экономическому и социальному развитию она становится вровень с развитыми Акмолинской и Кустанайской областями. И в этом опять зримо проявилось его внимание к земле кокшетауской. Вспоминая то совещание, хочу подчеркнуть скромность и непритязательность больших руководителей того времени. Генерального секретаря ЦК КПСС в аэропорту встречали руководители республики и области. Вручили цветы. Л. Брежнев и Д. Кунаев, Б. Ашимов, С. Ниязбеков сели в старый обкомовский "ЗИМ", другие – в машины, какие достались, и направились в Боровое. По шоссе навстречу попадались и новые комбайны, и просто попутный транспорт. О перекрытии движения для проезда важного кортежа тогда и речи не было. Да к тому же, ни рядом с Брежневым, ни возле Кунаева на глаза не попадались никакие охранники. А вот в 1991 году, во время приезда М.С. Горбачева в Кокшетау, прилетели два лайнера. Президент и его свита ездили в двух своих длинных бронированных автомобилях, да где-то с сотней охранников. Мы, находившиеся в многолюдной толпе на центральной площади, и не ведали в те минуты, что на нас направлены ружья снайперов, засевших на крышах гостиницы, обкома и облисполкома, почтамта... В свои частые приезды в Кокшетау Кунаев искренне радовался приятным переменам. При непосредственной поддержке его в 1970-1985 годах в городе были воздвигнуты современные здания, университет и школы, больницы, аэропорт, железнодорожные и автовокзалы, культурные и торговые центры. Было построено много жилья. В этот период в два раза выросла численность населения города. Динмухамед Ахмедович сделал много, чтобы превратить Боровое в оздоровительный центр Казахстана. Для этих целей открылось более десяти здравниц. Изо всех уголков республики тысячи людей приезжали сюда поправить здоровье, содержательно провести отдых. Димаш Ахмедович любил и сам бывать в Боровом. Никогда не замыкался в узком кругу, его часто можно было видеть беседующим с отдыхающими. Он страстно призывал всех беречь и сохранить для потомков неповторимую красоту и своеобразие местности, прославленной в стихах и мелодиях народных певцов Биржана, Акана, Үкілі Ибрая, Сакена Сейфуллина. Я не раз лично подмечал, если Димаш Ахмедович встречался с механизаторами в поле, то первым делом он интересовался житьем-бытьем, личными делами людей, и только потом разговор шел о деле. Настолько душевным и заботливым было его отношение, внимание к человеку труда, к простым людям. И вот тому пример. Как-то во время уборочной приехал Кунаев вместе с Байкеном Ашимовым, председателем Совета Министров республики, в Кокшетауский район, попал в бригаду Жанаауыл. А накануне тут побывали мы с первым секретарем райкома Азнабаем Абильмажиновым. Спросили у бригадира Газеза Махметова: "Завтра у тебя будут руководители республики, спросят про урожайность, что скажешь?" – Скажу, что не больше 15-16 центнеров, – ответил Газез. И вот приезжает Кунаев, спрашивает: – Брат мой, сколько сможете убрать с гектара? Мне видится, что осилите чуть больше, чем обещали Ауельбекову и Абильмажинову, – лукаво добавил он. – Хороший человек является к успеху, говорят в народе, – заметил Газез, – я рад Вашему приезду, Димаш-ага, и обещаю, что возьмем по 21–22 ц с гектара. – Молодец, дорогой! Верю, что сдержишь слово. Передай большой привет невестке и детишкам от меня лично. Растроганный такими словами, бригадир выпалил: "Жена ждет Вас, Димаш-ага, на кумыс". – Что ж, не будем обижать келін, надо отведать ее угощение, – с такими словами Кунаев сел вместе с Газезом в машину. Ехавший со мной председатель Комитета госбезопасности генерал-лейтенант Шевченко был вне себя: "Нельзя Динмухамеду Ахмедовичу где попало принимать пищу!" Но не тут-то было. Вдруг передняя машина нырнула в березовую рощу. Картина, представившаяся нам, была изумительная. Кунаев и Ашимов аппетитно уплетали бауырсаки, курт, макая в сочное, густое домашнее масло, и запивали кумысом. – Товарищ генерал, пойдем кумыс пить, да вот угощений отведай. Учти, что такого великолепного кумыса нет в Алма-Ате, он бывает таким лишь здесь, в Кокшетау, – воскликнул радостно Димаш Ахмедович. Заметив растерянность генерала, успокоил: "Такие люди зла мне не сделают, не думайте даже о плохом". Бригадир слово свое сдержал, орден Ленина стал достойной наградой за его самоотверженность. Динмухамеда Ахмедовича везде и всегда встречали радушно, с распростертыми объятиями. Его хорошо понимали и уважали русские, украинцы и белорусы, немцы и поляки... Ценили его за умение находить путь к сердцу каждого. Эти чувства всенародной искренней признательности к Кунаеву были рождены отнюдь не чинопочитанием или нездоровым угождением. Н.Я. Проскуряков, работавший долгие годы руководителем ряда районов в Кокшетауской области, в 1978 году вышел на пенсию. Собираясь в Алма-Ату к детям, зашел ко мне. Между делом поделился: "Хотел бы попасть на прием к Кунаеву, как думаешь, примет?" Я подбодрил его, сказав о редкой доступности и простоте первого секретаря, "к тому же он Вас хорошо знает. Так что, думаю, обязательно примет". Очень скоро Проскуряков вернулся из Алма-Аты, причем в приподнятом настроении. Рассказывает, что видел детей, внуков, а главное – побывал на приеме у Кунаева. Он очень доброжелательно, сердечно встретил, сам завел разговор, расспрашивал о семье, детях, о делах в селе, в области. – Я, дорогой Димаш Ахмедович, пришел, чтобы высказать лично свою благодарность Вам. Все годы я трудился под Вашим руководством, много раз ощущал Вашу сердечность, поддержку, да и на пенсию провожали с большим почетом. Так что спасибо Вам от души за такую трогательную чуткость к своим подчиненным, соратникам, товарищам по работе. Хочу пожелать Вам здоровья, долгих лет жизни на благо всего Казахстана! – с этими словами Проскуряков собрался было выходить из кабинета. – Николай Яковлевич, какие-нибудь проблемы есть, нужна помощь? – остановил его мягко Кунаев. Проскуряков ответил, что зашел лишь только выразить свою искреннюю благодарность. – Вы сказали, что дети в Алма-Ате, – продолжал первый секретарь ЦК, – устроены, ни в чем не нуждаются? – Спасибо, Димаш Ахмедович, мои дети и работу хорошую имеют, и жилье есть. От многих приходилось слышать, как Кунаев с особой заботой помогал устраивать детей тем, кто к нему с этим обращался. Одним из них был долгое время руководивший районом, Герой Соцтруда Баян Жангалов Может от того, что собственных детей у Кунаева не было, он был трогательно чуток вообще к детским проблемам. Многим обращавшимся к нему помог устроиться в жизни. Д.А. Кунаев бережно относился к руководящим кадрам республики. Будучи противником шума, суеты, создавал атмосферу творческого отношения к делу, полного взаимопонимания. Во всем он стремился укреплять интернационалистский дух. Никакая национальность перед Кунаевым не имела преимуществ перед другими. Это здорово укрепляло дружбу народов Казахстана. Чаще находиться среди народа, видеть и чувствовать чаяния и думы его – было одним из главнейших принципов в работе руководителя республики. Он тесно общался и быстро находил контакт с рабочими и колхозниками, деятелями науки, культуры, с интеллигенцией. Без внимания не оставлял ни одну просьбу, обращенную к нему. Высокие посты, большие награды, научные степени нисколько не вскружили голову Кунаева. В его характере гармонично сочетались простота, порядочность и принципиальность, отзывчивость и терпеливость, душевная щедрость и человечность. Он был редким слушателем. Не перебивал, давал высказаться, доброжелательно, не проявляя "высокопоставленности", поддерживал разговор. Последний раз перед Димашем Ахмедовичем я предстал в конце июня 1985 года. Мы участвовали в совещании, созванном ЦК. В перерыве решил попроситься на прием к первому секретарю, однако его помощник заметил: "Я доложу, но сегодня он очень занят, поэтому не уверен, сможет ли Вас принять". Секретарь ЦК Какимжан Казыбаев, который вел заседание, в перерыве на обед подозвал меня и сообщил, что Кунаев примет меня в 16.00 часов. Прихожу в назначенное время, приемная почти пуста. Секретарь приветливо пригласила меня в кабинет Кунаева. Как всегда, Димаш Ахмедович очень радушно поздоровался, расспросил о личном самочувствии, о семье, детях. Я сказал о том, что мне исполнилось 63. Поблагодарил за доверие и честь работать длительное время на ответственной должности в партии. Просил, чтобы на ближайшей отчетно-выборной партконференции меня освободили и отпустили на пенсию. Кунаев рассмеялся: "Часто меня просят не отсылать на пенсию, дать еще немного поработать. А ты вот, наоборот, сам желаешь уйти, – и, глядя мне в лицо, продолжал, – знаю тебя, когда ты еще секретарем райкома работал. Что ж, много и успешно поработал в Уральске, Кокшетау, так что это я тебе должен сказать большое спасибо за работу. Есть какие-нибудь еще просьбы, проблемы?" – Спасибо за все, Димаш-ага, я желаю Вам здоровья, продолжайте оставаться оплотом стабильности и благополучия для всей республики. Во время нашей беседы секретарь в приемной сообщила, что звонит из Москвы завсектором Казахстана ЦК КПСС Мищенко. Я поднялся было выйти, чтобы не мешать разговору. Однако Кунаев махнул рукой: "Сидите". Мищенко сообщил, что вчера на секретариате отмечались низкие темпы заготовки кормов в Казахстане. Е К. Лигачев просил сообщить об этом первому секретарю. – Пусть Егор Кузьмич не беспокоится, – отвечал Кунаев, – в Казахстане идут дожди, и хлеба, и кормов будет сколько надо. А кстати, где материалы по Чимкенту, он обещал передать их нам, мы пока ничего не получили... Увы, ничего толком по последнему вопросу Мищенко не сказал. Чувствовалось недовольство этим Димаша Ахмедовича. А через 20 дней, отдыхая в Сочи, мы прочитали в "Правде" статью о пленуме Чимкентского обкома партии, с которого, собственно, и начались гонения на бывшего первого секретаря Южно-Казахстанского обкома партии Асанбая Аскарова. 16 декабря 1986 года Пленум ЦК КП Казахстана освободил Д.А. Кунаева по его заявлению, в связи с уходом на пенсию. 17 декабря на улицы Алма-Аты вышли студенты. Как теперь установлено, это событие вовсе не носило националистической направленности. Молодежь выступила против избрания первым секретарем ЦК КП Казахстана человека, никому в республике не известного. С демонстрантами жестоко расправились. За случившуюся трагедию, за пострадавших безвинно юношей и девушек кому-то еще надо будет отвечать. Боясь последующей ответственности, тогдашнее руководство республики начало искать "виновных". Одним из главных организаторов "этих событий" выставили Д.А. Кунаева. И пошло. Его освобождают от обязанностей члена Политбюро, через месяц выводят из состава ЦК КПСС. Д.А. Кунаева обвинили во всех несуществующих грехах. Пытались очернить не только его, но и республику, втоптать в грязь ее историю. Особенно обидно было слышать не только Д.А. Кунаеву, но и всем казахстанцам, что мы живем в краю, где процветает застой, полумрак. Лучшей отповедью этим нападкам служит действительность, подтвержденная следующими фактами: Кунаев во главе республики стоял 40 лет. Интересно проследить изменения, произошедшие в этот период в республике, с 1955 по 1985 годы. Так, объем промышленного производства, по данным госстатистики, возрос в 8,9 раза, сельского хозяйства – в 6,2 раза, строительства – в 8 раз. Образно говоря, экономический потенциал за 40 лет возрос в 7 раз. Численность населения удвоилась и составила 16 миллионов 244 тысячи человек. Возникли тысячи новых населенных пунктов, 43 города. Освоение целинных земель сделало Казахстан крупнейшей житницей Союза. Ежегодные сдачи казахстанских миллиардов пудов хлеба стали традиционными. Большое развитие получило животноводство. Достаточно сказать, что в 1986 году было крупного рогатого скота 9 миллионов 165 тысяч голов, овец и коз – 35 миллионов 485 тысяч, свиней – 3 миллиона голов. За всеми этими достижениями проглядывает большой организаторский талант мудрого руководителя республики. Понимая это, невыносимо горько и стыдно было за тех, кто организовал на Д.А. Кунаева массированную лживую атаку. И в чем только его не обвиняли! Но житейская мудрость в который раз оказалась права: у лжи – короткие ноги, а честность, справедливость всегда пробьют дорогу. Вся наносная грязь оказалась не в силах запятнать доброе, честное имя первого секретаря ЦК Компартии Казахстана. Сам Динмухамед Ахмедович с недоумением воспринимал эту временную кампанейщину, особенно сокрушался о моральном облике некогда его воспитанников по партии, в угоду смутному времени ввязавшихся в политические интриги. В ответ на это Кунаев мудро подмечал: нельзя забывать, что из прошлого будут пить воду еще многие поколения людей. Анализируя свой трудовой путь, Димаш Ахмедович гордился тем, что за время пребывания его у руководства республикой Казахстан превратился в высокоразвитую, экономически мощную, обустроенную, с развитой культурой и традициями страну, и гордился, что все это достигнуто добросовестными тружениками Казахстана. И сейчас мы живем все еще в трудное время. Незабвенный Димаш Ахмедович повторял, что любые трудности можно преодолеть всем вместе. Дом, где царят мир и согласие, беда обходит стороной, если хочешь добра – не делай зла. Он всегда будет с нами, любовно названный всеми казахстанцами – наш Димаш (а не Динмухамед, по рождению) Ахмедович Кунаев.
-----
ДОСТОЙНЫЙ СЫН ОТЕЧЕСТВА Онайбай КУШЕКОВ, Почетный гражданин Атырауской области, "Прикаспийская коммуна", 12 января
Сегодня отмечается 100-летие со дня рождения Динмухамеда Ахметовича Кунаева. Более трех десятилетий он был у штурвала государства. C 1955 по 1960 годы председательствовал в Совете Министров Казахской ССР, в 1960-1962 годы был первым секретарем ЦК Коммунистической партии Казахстана, с декабря 1962 г. по декабрь 1964 г. – Председателем Совета Министров Казахской ССР, в 1964-1986 – первым секретарем ЦК Компартии Казахстана, депутатом Верховного Совета СССР 3-11-го созывов. Он был трижды Героем Социалистического Труда, академиком АН Казахской ССР. Сегодня его имя для многих служит примером гражданственности, патриотизма, таланта руководителя. А на страницах нашей газеты о нем рассказывает Почетный гражданин области, человек заслуженный и уважаемый, много отдавший расцвету и становлению Прикаспия, Онайбай Кушеков.
Неоспоримо, что Динмухамед Кунаев очень много сделал для Казахстана, развития его производительных сил, повышения благосостояния народа. Достаточно отметить, что объем промышленного производства в 1985 году по сравнению с 1955 годом в Республике Казахстан возрос в 8,9 раза, сельского хозяйства – в 6,2 раза, строительства – почти в 8 раз. По многим показателям темпы развития народного хозяйства республики были одними из самых высоких в СССР. На необжитых просторах за последние десятилетия возникли тысячи населенных пунктов, среди них 68 районных поселков и 43 города, в том числе такие крупные административные и промышленные центры, как Шевченко, Аркалык, Экибастуз, Рудный, Кентау, Жанатас и другие. Когда он ушел из жизни, газета "Народный Конгресс" рядом с его портретом напечатала две фразы: "Умер Динмухамед Ахметович Кунаев. Прощай, Великий Человек". Под этими словами и я, и все те, кто был связан с ним по работе, по жизни, тоже подписываемся. Мне же в этих заметках хотелось бы подчеркнуть то, что сделано им непосредственно для нашего региона, и рассказать о личном впечатлении от встреч с ним. Я лично счастлив и горжусь тем, что судьба подарила мне общение со столь неординарным, очень глубоко мыслящим и умеющим видеть перспективу организатором и руководителем. Человек не сразу становится умным. Всю жизнь приходится учиться, постигать что-то новое, испытывать себя, пробовать, на что способен. Идти к новым делам. Вот и я, родившийся в многодетной чабанской семье паренек, стал тем, кем стал, только благодаря тому, что жизнь, которая ставила на моем пути немало трудностей, раннюю зрелость в связи с войной, военную пограничную службу, да и потом ставила немало экзаменов, один Тенгиз чего стоит, вместе с тем дарила мне интересных и умных попутчиков, наставников, которые и мудрым советом и личным примером, как бы вели меня. И среди этих Учителей, которым я всегда признателен и благодарен, дорогой Димаш Ахметович (мы чаще так его называли, как-то теплее, чем полное имя). Он вообще был очень сдержанный в эмоциях, достаточно закрытый человек. Надо признать, что статус руководителя, тем более такого масштаба, накладывает отпечаток. Как и к нынешним госслужащим, к партаппаратчикам предъявлялись особые требования, но у него это не было бюрократизмом, просто он оставался достаточно строгим, но при этом очень корректным. И что мне особенно импонировало, что он очень любил, как говорится, живое общение, охотно принимал посетителей, не ограничиваясь приемом по личным вопросам. Умел не подавлять человека своим саном и положением, а располагал его к откровенной беседе и смелости высказываний. И хоть не сразу поддерживал, "загорался", прежде уточнял детали, довольно дотошно, чтобы полнее все представить и далеко не сразу и не всегда делал положительные выводы и заключения. Но зато, если какая-то мысль ему показалась интересной, целесообразной, он потом все сделает для ее воплощения. И еще: если даже он не высказывал своего интереса, все равно все замечал и все брал на заметку. На меня он обратил внимание в том смысле, что я показался ему слишком молодым для должности заведующего отделом обкома партии. Тогда аппаратчики пояснили, что я прошел школу пограничных войск, а потом выдержал нелегкий экзамен на должности уполномоченного Министерства заготовок, а также в Баксае, куда пошел в числе 30 тысячников-добровольцев. Димаш Ахметович несколько раз переспрашивал, удивляясь прогрессу, достигнутому в совхозе за три года. Действительно, баксайцы добились рекордных приплодов (в полтора раза выше прежнего уровня), обеспечили рентабельность. И то, что все это было не случайно, не просто из любопытства спрашивал, я понял, когда через некоторое время мне было предложено принять руководство Мангистауским районом. Честно сказать, совсем не улыбалась мне эта должность. Этот район был поистине средоточием проблем. Колхозы обнищали, люди уходили. Вот, во время беседы перед утверждением, я все это и выложил Димаш Ахметовичу. Он спросил, вижу ли я выход. И я сказал, что следует расформировать колхозы, создать совхозы. Тогда он спросил, как же быть с долгами перед бюджетом. И я тогда взял на себя смелость (если не сказать больше), предложил поговорить с людьми, чтобы они согласились покрыть долги тем имуществом и поголовьем, которое приходилось на их паи. Он очень удрученно помолчал, обидно ему было за счет колхозников выходить из трудной ситуации. Но государство не дотировало коллективную собственность. В конце концов, он согласился. И обещал всяческую поддержку со своей стороны. А вскоре вышли два постановления, касающиеся Гурьевской области. И оба – по Мангистаускому району. Как всегда, Димаш Ахметович сдержал свое слово. Мотивируя, что ситуация объясняется не нежеланием людей работать, а сложными климатическими условиями, отсутствием пастбищ, плодородной земли, пресной воды, государство помогло совхозам техникой, кормами. Например, для развития верблюдоводства мы тогда завезли туркменскую породу, что положительно повлияло на развитие этого традиционного направления животноводства. И вообще, все созданные здесь вместо убыточных колхозов совхозы оправдали себя, стали рентабельными. И люди подняли головы. Они стали получать "живые деньги", а не палочки на трудодни. Совхозы получили стройматериалы, стала развиваться инфраструктура, улучшилось медицинское и культурное обслуживание. Так что, в Мангистау должны помнить, что у истоков становления местного АПК стоял Димаш Ахметович. Очень много помог он и в развитии Гурьева, в улучшении его инфраструктуры. Когда после отделения от нас Мангышлакской области я был назначен председателем Гурьевского облисполкома, то, честно признаться, совсем непохожим был на нынешний наш город, да и вся область. Даже водопровода не было, в колонках воду брали, а зимой они замерзали, не было центральной котельной, не было дорог, благоустройства. Вокзал и аэропорт не отвечали стандартам тех времен. В общем, довольно грустная картина, и по всему было видать, что сделать ее более оптимистичной нам не по силам. Тогда руководство области и города обратилось в Центральный Комитет. И снова мы получили поддержку от Димаша Ахметовича. Он поддержал нашу просьбу перед Центральным Комитетом, подтвердил, что наша область имеет самый маленький бюджет, но даже если будут деньги, строить много и быстро мы не сможем, потому что у нас даже нет специализированного строительного треста. Он очень хорошо знал наши проблемы. И вот, в итоге всех обращений и ходатайств, было принято специальное Постановление о благоустройстве Гурьева, нам значительно увеличили бюджет. Некоторые области со стабильной экономикой должны были построить в Гурьеве хотя бы по одному дому. Так и вырос микрорайон Привокзальный, который начинался с семи 100-квартирных и 60-квартирных домов. И еще в Авангарде алмаатинцы целый микрорайон построили. Социальные объекты, драмтеатр, автомобильный и железнодорожный вокзалы, аэропорт нам строило УС-99. Были реконструированы предприятия энергетики и электросети, жилые дома подключили к ТЭЦ, появилось много объектов социально-бытового и культурного назначения. С момента моего назначения председателем, а затем избрания секретарем обкома партии, более 15 лет я работал на прямой связи с Димашем Ахметовичем. Много раз принимал он меня в ЦК, вникая в наши проблемы, и ни разу я не слышал от него выговора. Он искал способы и средства помочь. Например, так было со строительством автомобильных дорог. Он визировал наше письмо резолюцией министру Гончарову о его личной ответственности за успех этого дела. Дорога Гурьев – Ганюшкино была построена за два года. И по этой трассе полностью были снесены 17 деревянных мостов, а вместо них построены железобетонные. И еще несколько добротных дорог были проложены на Индер, Миялы, Кульсары при помощи подразделений Минавтотранса. Особенно мы радовались дороге на Кызылкогу – теперь не нужно было сено завозить кружным путем с Новинских островов. Опять же при непосредственной помощи Димаша Ахметовича было выстроено несколько асфальтобетонных заводов. Надо сказать, что наша область отвечала на заботу, внимание видными успехами. Пять раз мы получали Золотую медаль ВДНХ. Было много переходящих и Красных знамен всех уровней. Сколько у нас выросло Героев Социалистического Труда, орденоносцев! Вообще, он поддерживал тех, кто хотел что-то делать. Он всегда нам говорил: "Если возникнут трудности с решением каких-то проблем, наладьте деловые отношения с союзными министерствами, имеющими свои предприятия на территории вашей области". Руководителю области напрямую выходить сразу на министра союзного значения тоже было делом непростым. И когда мы спрашивали разрешения у Димаша Ахметовича выходить на них от его имени, он давал свое согласие. И министерства союзные средства передавали в республиканские целенаправленно, для решения тех вопросов, которые мы ставили перед ними. Его помыслы и интересы были направлены на благо страны и народа. Так, опять же благодаря его поддержке, у нас большой объем работ был выполнен на железнодорожных магистралях. В частности, построена дорога Макат – Индер. Думаю, как горному инженеру, академику Димашу Ахметовичу особенно больно было за то, что столь уникальные богатства Индера оставались невостребованными. Кстати, в Индере есть особая горка, там собраны образцы всех полезных ископаемых, найденных в округе. На табличках указаны объемы, составы. По приезде Кунаева в Индер его гидом по этой выставке был известный ученый Муфтах Диаров, блестяще аттестовавший все эти полезные ископаемые. Димаш Ахметович был в восторге от такой презентации. С тех пор это место называется Димекең төбе. У него были такие большие планы по поводу Индера, увы, они остались нереализованными только в связи с его уходом на пенсию. Там имеются поистине несметные богатства. И приятно, что сейчас там работают несколько мини-заводов, выпускающих свою продукцию, используя богатства недр этой земли. Вообще, для меня, как не без основания полагаю, что и для многих людей, его современников, Динмухамед Ахметович является образцом руководителя. Он умел слушать нас внимательно, никогда не повышал голоса на подчиненных. Он нам доверял, оказывал необходимую помощь. Ставил задачи и справедливо оценивал проделанную работу. Он был настоящим Наставником! Я счастлив, что могу считать себя его учеником. Те годы, которые я работал под руководством такого человека, останутся в моей памяти навсегда.
-----
Два "16 декабря" Олжас СУЛЕЙМЕНОВ, "Экспресс К", 12 января
Каждый год в миллионах семей вспоминают столетие незабытого деда или прадеда. Вековой юбилей немногих отмечается народом. В этом году – 100 лет Динмухамеду Ахметовичу Кунаеву. Ровесники называли его Димаш. Младшие величали – Димеке. Опыт его жизни показал: чтобы судьба сложилась, нужно родиться с талантом и вовремя. Он родился в 1912 году. Если бы на несколько лет раньше, то попал бы под молох 37-го. Если бы на несколько лет позже – попал бы рядовым на фронт. Он окончил нужный институт в Москве, когда сталинская коса выкосила лучших профессионалов в его отрасли и образовалось множество вакансий для молодых специалистов. И он до 30 лет прошел путь от рядового инженера до начальника крупного рудника на Алтае, стал заместителем председателя Совета Министров КазССР. А далее – президент Академии наук, первый секретарь ЦК, председатель Совета Министров, снова первый секретарь ЦК, член Политбюро. Не каждому удается дважды пережить даты, которые случились в биографии Димаша Ахметовича: 16 декабря 1962 года – снят с поста первого секретаря ЦК КПК. 16 декабря 1986 года – снова освобожден с того же самого места. И обе эти даты вызвали геополитические подвижки не только в нашей республике, по-своему подготавливая 16 декабря 1991 года. Дату, уже впрямую связанную с Н. А. Назарбаевым. По этим числам, как по вехам, теодолит внимательного историка поможет построить один из графиков событийного перехода ХХ века в ХХI, важный не только для местной истории, а в целом для планеты.
I Я познакомился с Димекеном летом 1962 года. Жил с родителями на углу пр. Коммунистический и ул. Кирова на втором этаже первой в Алма-Ате четырехэтажки, дом построен в 1952 году. Еще будучи школьником, на летних каникулах подрабатывал на стройке – толкал железную тачку с жидким бетонным раствором по деревянным мосткам на второй этаж строящегося здания Министерства мясо-молочной промышленности. В 1956-м здание отдали Союзу писателей, где он находится до сих пор. Уже в 1957-м, заканчивая геолого-географический факультет КазГУ, пришел в это здание, где секретарь по работе с молодежью Сейтжан Омаров выписал мне направление в Литературный институт им. М. Горького – там открывалось отделение художественного перевода казахской литературы на русский. И мы поехали, сыновья расстрелянных отцов: Булат Жансугуров, Мереке Майлин, я, а также Абдильда Ботпаев, уральский казак Иван Голубев, знавший аульный казахский получше нас. В 1961 году я вернулся в Алма-Ату, написал поэму "Земля, поклонись человеку", слетал в Америку и Францию, где читал перед студентами о подвиге Гагарина. Выпустил первые две книжки и был принят в Союз писателей СССР. Не проходило дня, чтобы стихи мои не звучали по всесоюзному радио, телевидению, не печатались в газетах. Я стал узнаваемым. (Недавно к юбилею мне принесли сообщение – несколько десятков тысяч Олжасов появилось в Казахстане с 1961 года. Конечно, в основном – казахи, но есть и русские, и татары, и немцы... Я знаю, что в Азербайджане готовится к Лондонской олимпиаде Олжас Мамедов, в Германии осваивается в бизнесе юный чеченец Олжас). Мое имя можно считать авторским: его сочинил отец – Омар Сулейменов в честь далекого прадеда Олжабая-батыра. И судя по датам рождения моих тезок, они получали свое имя в годы выхода моих наиболее читаемых книг или в года, отмеченные какими-то значимыми моими поступками. Например, 1989-й – это год рождения "Невады – Семипалатинска", съездов народных депутатов СССР, остановки испытаний под Семипалатинском и на Новой Земле... Но есть Олжасы, рожденные и в декабре 1986-го, и в марте 1987-го, и в августе 1991-го, и в 1994-м, и в 1996 году... Есть совсем малыши. ...В то летнее утро 1962 года я спешил по каким-то делам в Союз писателей. Перейдя улицу Кирова, обогнал высокого мужчину, обернулся, узнал, поздоровался. Это был Кунаев. Он жил тогда чуть выше Союза писателей и ходил на работу пешком, один, без сопровождения, хотя был руководителем республики. Димаш Ахметович пожал мою руку: – Проводите. Давно хотел с вами познакомиться. Мы прошли мимо Союза, по площади, до мощного здания, где умещалась вся высшая власть – ЦК КПК, Верховный Совет, Совет Министров. (Ныне там один из университетов). Поднялись на лифте в его кабинет. Принесли чай в стаканах с серебренными подстаканниками. Печенье. Провел в его кабинете с полчаса. Запомнилось два момента из разговора. Димаш Ахметович: – Писатели и артисты – народ капризный. Что говорят, чем недовольны? Я почему-то рассказал про одного поэта, который любил постоянные застолья в своей маленькой квартире, кого-нибудь приглашая, сообщал: "Бас дайын!". Знающие говорили, что у него в холодильнике всегда хранилось по несколько бараньих голов. Ему достаточно было сварить два-три килограмма мяса и водрузить сверху баранью голову – полное впечатление, что радушный хозяин по случаю такого гостя принес в жертву целого барана. Но как раз недавно случилось скандальное разоблачение, о чем со смаком говорил весь писательский коллектив. На сей раз гостем оказался едок-профессионал, который под бараньей головой безошибочно опознал на вкус говядину. "Больше к тебе ни ногой! В следующий раз ты мне и свинину можешь подсунуть!..". Несчастный хозяин оправдывался тем, что в магазинах и даже на базаре баранины не мог достать. Кунаев отнесся к моему рассказу с неожиданной серьезностью. Он соединился по громкой связи с первым секретарем горкома: – Сколько баранины сегодня на прилавках? – Семьдесят тонн, Димаш Ахметович! – А вчера? А позавчера? Перешли данные за неделю по всему мясу. И говядину не забудь, – подмигнул мне. – Писатели жалуются: баранины не хватает. Книги не пишутся. Выключил связь. И другим тоном: – Знаю, женат. Живете с родителями, сестрами и братом в трехкомнатной квартире. Молодых мы должны поддерживать. У вас уже всесоюзная, международная известность. Нажал другую кнопку громкой связи. Откликнулся, как я потом узнал, управделами ЦК Соколов. Димаш Ахметович: – Когда наш дом сдается? – По плану – в январе, Димаш Ахметович! – Отметь себе: "Сулейменов Олжас – три комнаты". – Уже отметил, Димаш Ахметович!
II В следующий раз я увидел Кунаева через полгода. В директорской ложе Кремлевского Дворца съездов. Дни культуры Казахской ССР в Москве. В течение нескольких дней я открывал стихами в этом самом большом зале страны концерт наших мастеров искусств. И в тот вечер, 16 декабря 1962 года, уже привычно вышел на авансцену перед закрытым еще занавесом и читаю специально написанные к случаю стихи об исторической дружбе Казахстана и России. Вижу, как правительственную ложу слева от сцены заполняют идущие гуськом члены Президиума ЦК КПСС (так раньше называлось Политбюро). Хрущев, Суслов, Буденный, Ворошилов, Микоян... (всех не вспомню). Но Кунаева среди них не было. Хотя пришли на концерт мастеров Казахстана. Должны были пригласить Димаша Ахметовича, усадить рядом с Хрущевым. И уважение к республике проявили бы, и нам настроение подняли. Не прерывая чтения, посмотрел вправо. В директорской ложе сидел одинокий Кунаев. Никого рядом. С последними словами стихотворения занавес поплыл в разные стороны под аплодисменты зала и лож. Аплодировала правительственная. В пустой директорской ложе аплодировал Кунаев, как мне показалось, не очень радостно. Я вместе с правым занавесом дошел до кулис, где нашел Лялю Галимжанову – министра культуры. Сообщил ей увиденное. Она попыталась внести ясность в мои наблюдения. "Димаш Ахметович – не член Президиума, поэтому не с ними, а в директорской ложе. Таков партийный порядок". После концерта в гостинице "Москва", где размещались все участники Дней, кто-то сообщил, почему наш концерт начался с опозданием, и, несмотря на это, Президиум ЦК все равно опоздал. Заседание затянулось. Решался вопрос о передаче Узбекской ССР хлопкосеющих районов Южного Казахстана. Кунаев был против. Доказывал, что мы сами сможем поднять урожайность хлопка. Но Хрущев был одержим идеей предельно увеличить хлопковое поле страны, подчинив ему все водные ресурсы Средней Азии. Я посвятил годы размышлениям о природе этой идеи. И, сопоставив много факторов политического, военного, природохозяйственного плана, сплавленных воедино темпераментом малограмотного вождя, готовящегося к покорению планеты, я понял то, что может объяснить происхождение сразу нескольких проблем разных масштабов. Начало 60-х – эскалация ракетно-ядерных вооружений. Наряду с наращиванием мощности боеголовок (до 100 мегатонн!) Хрущев добивался количественного и качественного превосходства в производстве ракет-носителей, что требовало наращивания запасов сухого ракетного топлива, а для этого требовался большой, очень большой хлопок. На заседании Президиума ЦК КПСС 16 декабря 1962 года перед Узбекистаном поставили задачу – распахать всю территорию под хлопок, прибавив к ней несколько казахстанских районов; Госплану СССР выделить средства на строительство новых водохранилищ Средней Азии. Они забрали большую часть стока Сырдарьи, Амударьи, что привело к гибели Аральского моря. Имперские амбиции Хрущева в 1963 году чуть не привели к мировой войне – Карибскому кризису. Против его мечты – 100-мегатонной бомбы – восстали все ученые-ядерщики мира, в том числе Андрей Сахаров – отец водородной бомбы. "Если испытания такой силы продолжатся в открытой атмосфере, под водой и в космосе, то атомной войны не потребуется, потому что все человечество вымрет от испытаний". В 1963 году испытания были переведены под землю. Но Хрущев продолжал бороться за утраченные позиции, и Президиум ЦК КПСС осенью 1964 года собрал пленум и освободил Хрущева. Угроза мировой катастрофы отодвинулась надолго. Химики уменьшили значение хлопка для ракетного топлива. Брежнев вернул Казахстану некоторые районы. Но новые водохранилища продолжали действовать, обильно заливая пустынные земли. Колхозы и совхозы превращали их в солончаки. А чтобы промывать засоленные почвы, требовалось все больше воды. И в центре такого порочного круга оказался Арал. Миллионы лет собиралось, голубело, богатело рыбой море-озеро, когда-то соединенное с Каспием. И по невежеству темпераментного диктатора превратилось в усыхающий, безжизненный бассейн, плотностью рассола подобный библейскому Мертвому морю. И это только часть разновеликих событий, которые были посеяны 16 декабря 1962 года. Но мы тогда о них и не подозревали, узнав ночью в гостинице самую конкретную и понятную нам новость – сняли Кунаева. Информатор даже не знал, кого назначили вместо Димаша Ахметовича. Мы все искренне переживали. Артисты нашли только один способ смягчить горечь услышанного – крепко напились, и я вместе с ними. Утром 17-го меня подняли какие-то московские люди и завели в ванную. Ополоснул лицо, почистил зубы. И, не дав переодеться (я, оказывается, так и спал в своем концертном костюме), привезли в Дом приемов на Ленинских горах. Где состоялась знаменитая встреча Хрущева с творческой интеллигенцией после выставки в Манеже. Я попал случайно в число трехсот: Хрущев дал указание собрать "лучших" только вчера, и потому представителей из республик отлавливали в Москве. От Казахстана на встрече оказались министр культуры Галимжанова, Шакен Айманов, Габиден Мустафин и я. (Об этой встрече расскажу подробней в отдельном очерке). Интересны были выступления Ильи Эренбурга, Эрнста Неизвестного, Солженицына. Да и самого Хрущева, его обескураживающие реплики: "Я Джону Кеннеди говорил, спрашивал, за что он любит джаз? Это же негритянская музыка!..". Так тогда выражался парторг страны с самой интернациональной идеологией. Хотя нашу музыку он похвалил: "Вчера был на концерте казахской музыки. Вот это настоящая народная музыка, а не какой-то джаз!..". При этом чуть не сплюнул в сторону. Справа сидел Суслов. Слева – Микоян. На кого-то из них все-таки попало. ...Заседали целый день, не договорили. Хрущев предложил продолжить разговор в новом году. Собрали в начале марта, уже в более расширенном составе, в Кремлевском дворце. О двух эпизодах здесь надо рассказать. Весь состав Президиума с Хрущевым устроился в начале зала на возвышении за длинным столом. Чуть ниже стола Президиума – трибуна, на которую Хрущев выдергивает из зала людей, чья реакция на его выступление или высказывания не понравилась: или совсем не аплодировали, или не так активно, как все. (Мы с Евтушенко пришли с опозданием, и потому в зал нас пока не пускали. Мы стояли за портьерами в дверях. Все происходящее видели и слышали. Но могли не аплодировать). – А ты кто такой? Ну-ка, выходи сюда, расскажи людям, – выкрикнул вождь, ткнув пальцем в какого-то незнакомого мне человека в центре зала. Тот встал, пробрался к проходу, неуверенно пошел, взобрался на трибуну. Назвал свою фамилию (я ее не запомнил) и сказал: – У меня четверо детей... Никита Сергеевич был и отходчив, если его что-то в чьих-то оправданиях трогало. Он махнул рукой, бормотнул в микрофон подобревшим тоном, отпустил несчастного с трибуны. Почти таким же образом и примерно по такому же поводу зоркий Хрущев вытащил на "лобное место" Андрея Вознесенского. Он к тому же значился в списке, в который Хрущев временами заглядывал. Вычитав в нем слово "формализм", он призвал поэта писать по-народному, без западных выкрутасов, как и призывает писателей партия. Андрей свой ответ начал издалека: – Я, как и мой учитель Владимир Маяковский, не член партии, но... Хрущев подскочил, с размаха грохнул кулаком по столу: – А я член партии и горжусь этим!!! Зал не дал ему договорить, заглушил овациями, стоя аплодировал несколько минут. Триумф! (Кто-то из корреспондентов заснял начало этого счастливого для Хрущева и Вознесенского мига. Кадр: Андрей на трибуне, сзади над ним Хрущев, что-то яростно выкрикивающий с кулаком над головой. Снимок обошел все главные газеты Запада). Когда зал успокоился, Андрей попросил разрешение прочесть свое стихотворение "Ленин в Лонжюмо". Хрущев позволил. Андрей прочел. Конечно, не так, как в обычной читательской аудитории. Без привычной экспрессии. Скорее, доложил рифмованную информацию. Эта спокойная манера и текст, содержащий несколько раз повторенное имя Ленин, смягчили сердце Никиты Сергеевича. Он встал, протянул Вознесенскому руку. Рукопожатие Поэта и Власти тоже попало в объективы. Но ни в одной из газет снимок не появился.
III Итоги этих встреч обсуждались по всей стране. И у нас в Алма-Ате состоялось идеологическое совещание по этому поводу. Кроме участников встреч, подготовленные речи произносили другие ораторы, затрагивая недостатки в идеологической и хозяйственной деятельности прежнего руководства. Мягко сказать – "затрагивали". Крушили все "кунаевское". Традиция порицать вчерашних воспитывалась в России и в Казахстане весь XX век – и не скоро, я думаю, иссякнет. В целые поколения вдалбливалось, что все старое – устаревшее, а значит, ненужное и вредное будущему. А если в прошлом видеть только старое и ничего старинного, вечного, значит, не разглядеть в прошедшем золотые крупинки характеров, поступков, имен, а именно они, отмываясь потоками времени, сплавляются в единый слиток, который и называется национальная история. В том году я еще не знал все имена, вымаранные сталинскими цензорами из нашей общей родословной, а тех, что с трудом восстанавливались, катастрофически было мало, их не хватало мне, чтобы почувствовать себя сыном достойного народа. Мы с Булатом Жансугуровым и Мереке Майлиным немало говорили о словах Чокана, что "грамотность пришла в степь, чтобы увеличить число кляуз". Мы знали имена писателей, которых в 30-е годы доносы вычеркивали из списка живых и даже живших когда-то. На том идеологическом совещании я получил очередной урок. Видел, как солидного возраста романист, однажды до неприличия лебезивший у всех на глазах перед Кунаевым, теперь, пытаясь лучше выглядеть перед новым руководителем (который и вел совещание), обличал вчерашнего, не находя в нем ни одного доброго качества. В своем слове я рассказал вкратце о своих впечатлениях от встреч и чем они могут быть полезны для нашей культуры. Пояснил по ходу, что Андрей Вознесенский хотел сказать – он, как и его учитель Маяковский, не член партии, но учится у него тому, что сделало Владимира Владимировича самым коммунистическим из советских поэтов. Об этом мне сказал после Кремля сам Андрей. Но его прервали – и получился конфуз. – Какой конфуз?! – услышал я за спиной стук кулака по столу – председательствующий подражал Хрущеву. – Ты же слышал, как Никита Сергеевич критиковал Вознесенского?! – Я видел, что Хрущев пожал Вознесенскому руку, потому что понял: нельзя прерывать поэта. У меня еще одна минута по регламенту. Хочу помочь уважаемому писателю, который ничего доброго не мог вспомнить о Кунаеве. Летом я встречался с Димашем Ахметовичем. Рассказал ему, что вас накормили говядиной вместо баранины, потому что в городе случился дефицит этого мяса. Кунаев тут же позвонил в горком и потребовал увеличить поставки баранины. Разве это не забота партийного руководителя о рядовом писателе? Любитель баранины мне долго не мог простить "рядового писателя". ...Отец, Абдуали Карагулов, работал главным редактором алматинской областной газеты "Жетісу". Пришел с совещания сильно расстроенный. Сказал маме: – Все, теперь обязательно выгонят. Олжас опять наговорил чего не надо. Кунаева начал защищать. Нас восемь человек на одной моей зарплате. Его гонораров хватает ему самому на одну неделю. Мама заставила меня повторить, пересказать слово в слово мое выступление. Мотивацию выслушала. И сказала отцу: – Олжас сказал правильно. И пошла на кухню кормить сестренок и братишку. Абеке хмуро помолчал, потом похлопал меня по плечу. Я его обнял. На этот раз пронесло: его не уволили, а меня – неоткуда было. Я ни в каком штате не состоял. Вольный художник. Писал стихи – по две книжки в год. Работал нештатным сценаристом на "Казахфильме". Написал сценарий "Земля отцов" для Шакена Айманова. Фильм получился, и в 1964 году я уже был членом сценарной коллегии "Казахфильма", а через несколько месяцев – главным редактором коллегии, членом худсовета. Осенью 1964 года Хрущева "ушли" на пенсию. Его место занял Брежнев, который тут же вернул Кунаева на пост первого секретаря ЦК КПК. Многих в республике рокировка обрадовала, кого-то огорчила. Особенно тех чиновников, которые успели высказаться по поводу "вопиющих недостатков прежней системы руководства и лично товарища Кунаева". Меня возвращение Димаша Ахметовича по-человечески порадовало, но никаких радужных карьерных переживаний я не испытывал. На встречу с ним не рвался, стихов в его честь не сочинял и в газетных статьях ни разу не упомянул ни его имени, ни Брежнева. Как литератор, я рос благодаря своим книгам. Стал первым лауреатом премии комсомола Казахстана в 1964 году. И первым советским поэтом, получившим премию Ленинского комсомола в ноябре 1967-го (тогда же в Москве познакомился с Нурсултаном Назарбаевым). Эти награды вселили в Кунаева надежду, что республика может получить еще одну Ленинскую премию после Ауэзова. Об этом я узнал от секретаря по идеологии Саттара Имашева. Он вызвал меня и сделал социальный заказ – написать поэму о Ленине (приближалось столетие вождя), такую же по накалу и содержанию, как "Земля, поклонись человеку". Она будет напечатана в "Правде" на двух полосах. С редакцией уже переговорено. И выдвинута на "взрослую Ленинскую премию". Он намекнул, что это – предложение руководства. Можно было понять: не только Кунаева, но и Брежнева. В то время я уже увлекался Шумером, Ассирией, Вавилоном. Искал там следы пребывания тюрок. Читал ассирийские хроники VII века до нашей эры, где рассказывалось о кочевниках с западного берега Каспия, напавших на Ассирию, 28 лет правивших покоренной империей. Их самоназвание "ишкуз" я сравнил с этнонимом, сохранившимся в турецко-азербайджанском своде эпосов "Деде-Коркут". Огузы делили мир надвое – іч огуз (ічкі-ууз) и таш-огуз (таш-ууз). То есть себя называли "внутренний народ", а всех остальных тюрок и нетюрок – "внешний народ". Такой этноцентризм был изначально присущ, вероятно, всем этносам. Славяне, я думаю, делили мир на мы и не-мы. Последнее слово развилось и семантически, немы, – т. е. "неговорящие". Отсюда – "нем" есть "немец". А понимающие слова друг друга – славяне. Очень трудно было отвлечься от всего этого и вернуться на давно пройденную, исхоженную тему: я уже писал в юности стихи о Ленине. Еще до того, как узнал всю правду о нем и о его истолкователях. Несколько месяцев честно боролся с темой, исписал сотни страниц. Поэма не шла. Не было искренности. Как будто заставляли жениться на старухе с богатым приданным, а в сердце и мыслях – желанная, но бедная, никем не признанная и не званная. И она все-таки победила. В 1969-м к юбилею вождя вышла "Глиняная книга" о любви хана Ишпака к храмовой наложнице Шамхат, которая обязана была привлекать людей к вере любовью. Саттар Нурмашевич был расстроен и возмущен: "Мы тебя о ком просили написать? А ты о ком написал? О вавилонской проститутке?.. Вавилонскую премию тебе за это!..". "Глиняную книгу" французский и польский критики назвали "лучшей поэмой в советской литературе. Она о том, как любовь превращает варвара в человека". Меня избрали секретарем правления Союза писателей по взаимосвязи, и приходилось по работе часто встречаться с Имашевым. По его настроениям я понял, что утерянную Ленинскую премию мне наверху простили, но надежду не потеряли. Решили подождать. Однако в 1975 году вышла "Аз и Я", и все планы на этот счет рухнули навсегда. Силами трех отделов ЦК КПСС – отделов культуры, пропаганды и науки – готовилось в январе 1986 года обсуждение зловредной книги. Готовился проект постановления ЦК (с 1948 года постановлений по литературному произведению в стране не было). Теперь не о наградах надо было думать, а спасать автора, да и репутацию республики, которая все еще считалась "лабораторией дружбы народов", но книга самим Сусловым признана "энциклопедией национализма и пантюркизма". А в каком-то московском журнале еще добавили: "и сионизма". Как бы в такой ситуации поступил "рядовой руководитель республики"? По примеру коллег из 30-х, 40-х и 50-х заклеймил книгу и сдал бы автора куда надо – в семье не без урода. Можно возразить – время было уже не такое, как 30-е. Однако и новейший опыт показывает, что время для предательства всегда такое. Нет отдельных периодов для поголовной честности или для поголовной подлости. Народ – явление сложное, состоит из разных личностей. Сверху донизу. Но для общества, чтобы выжить, очень важно, чтобы наверху всегда оказывались люди высокой пробы. Ну хотя бы почаще. Тогда и народ будет почище. И целее. Даже по цифрам падения и роста народонаселения можно составить таблицу, судя по которой нетрудно понять, какие люди стояли во главе страны и народа в те или иные времена. Я со студенческих лет помню эти числа: в 1926 году казахов на территории республики насчитывалось 6 млн 200 тысяч человек. А в 1939 году – 2 млн 100 тысяч. Эта разность чисел – исторический приговор Сталину и всем без исключения "рядовым руководителям" республики в 30-е. И еще раз убеждаешься, что тринадцать – несчастливое число и для казахов: 1939 – 1926 = 13. Числовое название для будущего романа о трагедии казахского народа – "Тринадцать". ...Кунаев со вторым секретарем ЦК Месяцем Валентином Карповичем выработали иной план. Димаш Ахметович привез книгу Брежневу и попросил найти время, чтобы прочесть. Через определенное время позвонил: "Леонид Ильич, прочли?". "Ну, прочел". – "Есть там национализм?" – "Никакого национализма там нет". – "А Суслов говорит, что есть". – "При чем здесь Суслов!.. Я говорю – нет. Точка".По тем временам это была лучшая рецензия на обвиняемую книгу. Об этом разговоре я узнал из мемуаров Д. А. Кунае-ва. О деталях, не отраженных в воспоминаниях, автор рассказал мне, попросив: "Строго между нами". Но Суслов продолжал настаивать на обсуждении в ЦК КПСС и дату назначил – конец января. Месяц пригласил меня 20 января 1976 года для короткого разговора: "Димаш Ахметович предлагает вам не ехать на обсуждение. Скажитесь больным. Поликлиника, куда прикреплены, выдаст справку о состоянии здоровья. Приложите ее к письму. Сообщите, что сможете прибыть в Москву, скажем, 10 февраля". Я так и сделал. 4 февраля в Алма-Ате состоялся съезд Компартии Казахстана. Три секретаря правления Союза писателей – делегаты съезда. И по традиции первый секретарь избирался членом ЦК, второй секретарь – кандидатом в члены ЦК. Я был тогда третьим, вторым – Шерхан Муртазаев, первым – Ануар Алимжанов. На второй день перед окончанием съезда – выборы в руководящие органы. Сначала зачитывается список кандидатов в члены ЦК. По алфавиту. Ануар Алимжанов называется одним из первых. Мы с Шерханом пожали ему руку, все трое сидим в начале зала, прямо перед президиумом. Сейчас будут зачитывать список тех, кого съезд выдвигает в число кандидатов в члены ЦК. Мы, естественно, ждем фамилию Муртазаев. Шерхан шепчет: "После окончания – ко мне домой. Бас дайын". Он впервые избирается. Надо отметить. Оглашается список. Проходит череда фамилий на букву М, но Муртазаев не прозвучала. Я пытаюсь привлечь внимание Месяца, сидящего рядом с Кунаевым, чтобы показать на Муртазаева – "фамилию пропустили!". Уже почти весь алфавит перебрали. И вдруг неожиданно прозвучало: "Сулейменов Олжас Омарович". Только тогда Месяц взглянул в нашу сторону, я отчаянно показывал на Муртазаева – "ошибка произошла!". Валентин Карпович чуть заметно развел руками, дескать, "так уж случилось!". Сегодня пользуюсь этим случаем, чтобы объяснить Шерхану, что произошло на самом деле. Объяснить надо, потому что с того дня он почти перестал со мной здороваться, посчитав, что все это устроено было не без моей помощи. Я узнал потом, для чего понадобилась такая рокировка. Меня ввели в состав Пленума ЦК, чтобы не состоялись обсуждение трех отделов и ожидаемое партийное осуждение. Что ударило бы по республике. С представителем партийной элиты уже не могли поступить таким образом, и обсуждение перевели на другой, уже безопасный для республики уровень – в Академию наук СССР. И оно состоялось 13 февраля 1976 года. От нас присутствовали завотделом науки Санжар Джандосов, вице-президент нашей академии, историк Нусупбеков и заместитель главного редактора издательства "Жазушы", выпустившего книгу, Геннадий Толмачев. Обсуждение шло с 9 утра до 6 вечера без перерыва на обед. Протокол был опубликован в академических журналах "Вопросы истории", "Вопросы языкознания". Но без моего заключительного слова, выдержку из которого приведу здесь: "Академик Рыбаков Борис Александрович, открывая обсуждение, заявил, что в Алма-Ате вышла яростно антирусская книга, в которой унижается русская культура. Ко мне приходят письма многих читателей из Москвы и Ленинграда, Киева и Дальнего Востока, которые считают, что моя книга – это признание в любви к великой русской культуре и ее литературному памятнику. И я согласен с ними. Уважаемый академик этого признания не увидел в книге. Думаю, привык к тому, что авторы из республик признаются в любви к России, стоя на коленях. Меня этому не учили. Ни Пушкин, ни Абай". Книга "Аз и Я" оказала сильное влияние не только на литературу. Если бы кто-то из наших литературоведов, да и политиков захотел написать диссертационное исследование по судьбе "Аз и Я", то ему бы потребовались годы для собирания и изучения материалов, порожденных этим произведением в мире. Меньше всего сказано было об "Аз и Я" в казахском литературоведении. Я помню только прекрасную работу Мурата Ауэзова. Зато у нас о книге и об авторе много было написано в традиционном для нас жанре – домала? арыз.
IV Особенно активно заработал этот жанр после 1986 года. О тех днях, иншалла, напишу более подробно в другом очерке. Здесь сразу перейду к мартовскому пленуму ЦК КПК, где подводились некоторые итоги процессов, начавшихся 16 декабря. И начиналась процедура с выведения Кунаева из всех партийных органов. Запевалой сделали члена Бюро, председателя Президиума Верховного Совета КазССР, тишайшего, интеллигентного человека Саламата Мукашевича (кажется, так его звали). Он сделал вступительный доклад, полчаса слегка смущенно говорил о том, как в республике создавался культ личности Кунаева. Участники пленума не аплодировали как обычно после доклада. Было несколько хлопков, но не аплодисменты. В зале встал первый секретарь Кызылординского обкома Ауельбеков: – Пусть Сулейменов доложит пленуму, на какие средства снимался фильм о Кунаеве. Полнометражный фильм!.. Вот с чего начинался культ! Действительно, в конце 1981 года, когда я руководил Госкино, меня пригласили в ЦК, и два члена Бюро поручили создать к 70-летию Димаша Ахметовича юбилейный фильм: "Это будет коллективный подарок от членов Бюро". Я вызвал из киностудии лучшего режиссера-документалиста Юрия Пискунова, и мы вдвоем за несколько свободных вечеров нарезали из документальных лент сюжеты, в которых участвовал Кунаев, и попытались смонтировать. Но до полного метража, хотя бы часового фильма, материала не хватало: за несколько десятилетий работы на руководящих должностях Кунаев мало отразился в киноархиве. Пришлось обратиться за помощью к Анатолию Ивановичу, комиссару личной охраны члена Политбюро. У него была любительская кинокамера, которой ему разрешалось снимать Димаша Ахметовича в семье, на отдыхе, на охоте. В итоге одночасовой фильм собрали. Конечно, он был рассчитан не для широкого показа. Его демонстрировали только один раз, вечером 12 января 1982 года, на праздничном ужине в небольшом зале Дома приемов на ул. Курмангазы. Юбилей отмечался в узком кругу – только члены Бюро ЦК и первые секретари обкомов. Я был приглашен для демонстрации фильма – единственного подарка юбиляру от всех присутствовавших, как объявил собравшимся тамада Байкен Ашимович. Для самого юбиляра такой подарок оказался неожиданностью. Я никогда не видел его таким веселым, особенно когда на экране возникали кадры из запасов Анатолия Ивановича. В тот вечер он был по-настоящему счастлив. После просмотра, который не раз сопровождался аплодисментами, захотели высказаться все. "У нас здесь любимчиков нет, мы все одинаковые, значит, – по алфавиту", – сказал тамада. – Обычай знаете, перед выступлением – стакан, чтобы горло от волнения не пересохло". Эту традицию, говорят, завезли в казахстанские верхи еще в сталинские времена. Водкой проверяли, здоров ли подчиненный, способен ли выдержать обкомовские нагрузки. Одним из первых вышел к столу тамады Ауельбеков. Осушил хрустальный бокал и произнес великолепный тост в честь именинника. По такому же сценарию высказались все. И мне пришлось пройти испытание хрустальным бокалом. И вот теперь, выходит, наступило время похмелья. Культ личности? Каждый месяц студия выпускала хронику "Советский Казахстан". Перед выходом на экран эту одночастевку обязательно просматривали в ЦК. Как-то позвонил сам Кунаев: – В этом выпуске меня дважды показали. Сократите. Одного раза хватит.– Вы же были на открытии завода. И выступали перед избирателями. Как мы можем сократить? – С избирателями оставьте. Ну а с заводом – в следующем выпуске. В газете отметили, хватит. Нас начальство строго за нескромность спрашивает. И так, я думаю, было всегда, пока он работал. Поэтому в киноархивах мало что тогда собралось. Нам, нынешним и будущим, не грех помнить об этом опыте. Но когда меня пригласили на трибуну пленума, я не стал ничего говорить о юбилейном фильме. Меня отвлекло от темы необычное зрелище. В зале как рядовой участник пленума сидел член Политбюро Кунаев. Вокруг него (и справа, и слева, и спереди, и сзади) пустые кресла. И не по одному, а по два, по три. Как возле опасно-заразного больного. Вот что меня поразило. – Товарищи, – спросил я, – что с вами случилось? Еще недавно каждый из вас мечтал оказаться возле, если не руку пожать, то хотя бы притронуться к рукаву пальто товарища Кунаева, а сейчас стесняетесь присесть рядом. О чем еще говорил, расскажу в другом очерке. Ушел с трибуны, прошел к тому месту, где находился Кунаев, поздоровался, сел рядом. Это, считаю, один из немногих поступков, которым мне, как мужчине, стоит гордиться. Пленум постановил, кроме прочего, поручить парткомиссии разобраться с поведением и делами О. Сулейменова. У меня были особые отношения с секретарем по идеологии. Он пришел на этот пост с должности председателя КГБ. И я тогда, выступая на одном из писательских съездов, пошутил: "На эту должность мы ждали садовника, а назначили лесоруба". Секретарь по идеологии разослал людей по всем местам, где я работал раньше. В Госкино и на "Казахфильме" шерстили документы, ища мои подписи на финансовых документах. И я добром вспомнил разговор с Кунаевым, когда он назначал меня председателем Госкино. Меня устраивала должность руководителя Союза кинематографистов, где я занимался подготовкой новой кинорежиссерской волны. Кунаеву этот проект нравился, но он считал, что его удастся продуктивней осуществить в Госкино, где есть деньги. "Я не разбираюсь в финансах", – отговаривался я. "У вас будут опытные финансисты, заместители. Вы занимайтесь только организацией творческого процесса. И ни одной финансовой бумаги не подписывайте". И я действительно не подписал ни одного такого документа. Тогда решили проверить партийные членские взносы. Проверили с 1969 года. Тщательнейшим образом. И выявили мою оплошность. Я, оказывается, 700 рублей переплатил. В парткомиссии ожидали, конечно, другого: за переплату не исключишь. Сделали хмурое замечание: "Партия не нуждается в ваших подачках. Сколько по уставу положено, столько и надо вносить. Пишите объяснительную". Я объяснил, что у писателя, кроме зарплаты, случаются гонорары, а с них трудно точно рассчитать взносы. И вот после этого я, как член ЦК, потребовал проверить взносы организатора моей проверки. То есть партийные взносы другого члена ЦК, секретаря по идеологии. По уставу имею право. А если мое требование не будет выполняться, имею право обратиться с таким же требованием в ЦК КПСС. Все это время шла соответствующая обработка общественного мнения. В "Правде" вышел отчет о пленуме, где Сулейменову приписывалась связь с "мясником" – директором пяти птицефабрик в Алма-Атинской области Д. Ковинько, которого новый секретарь обкома пытался засадить на 10 лет за то, что не вышел его встречать у ворот фабрики. Д. Ковинько, обив все пороги, обратился ко мне, как к своему депутату: я избирался в 1983 году в Верховный Совет СССР от Илийского округа, где он создал эти фабрики и кормил птичьим мясом всю область. Я его отстоял, но секретарь обкома после ухода Кунаева стал вторым секретарем ЦК. И это был его вопрос на пленуме: "Давайте подумаем, товарищи, что может связывать поэта и мясника? Можно догадаться". Я ответил из зала, что с детства не употребляю курятину. Мой ответ в "Правду" не попал. Юлиану Семенову на встрече в Центральном доме искусств в Москве задали вопрос из зала: "В "Правде" напечатали о каких-то неблаговидных делах Олжаса Сулейменова. Что вы об этом знаете?". Юлиан ответил просто: "Я не читаю "Правду". Но я знаю, что Олжас – это алмаз, а к алмазу грязь не пристанет". И когда в "Казправде" вышла редакционная статья, где задавался вопрос "до каких пор О. Сулейменов будет вертеть Центральным Комитетом?", Димаш Ахметович сказал мне: "Это значит, они уже подготовили общественное мнение к вашему аресту. Немедленно уезжайте в Москву". Повторение сюжета 1951 года, когда Ауэзов и Сатпаев спасались в Москве. (Март 1987 года. Пятьдесят лет после 37-го. Юбилей). Я улетел в Москву. Сатпаев обратился в Академию наук СССР, где его знали как лучшего геолога страны. Ауэзов из аэропорта явился к Александру Фадееву. Тот взял с собой Тихонова, и они втроем пошли на Старую площадь, в большой кабинет. Принесли книгу, за которую собирались посадить Мухтара, "Казахские народные сказки", перевод на русский профессора Седельникова (он потом преподавал нам в Литинституте древнерусскую литературу). Книга вышла в лучшем издательстве – "Художественная литература". В казахстанских газетах и журнале "Коммунист Казахстана" появились подленькие статейки, организованные завистниками Ауэзова, где его упрекали в национализме, в восхвалении ханов и баев. Ауэзова оставили в Москве преподавать в МГУ. Сатпаев там тоже не бездельничал. В Москве я пробыл с месяц. Юлиан Семенов кормил меня мантами в своей квартире в доме на набережной. Сырые манты ему привозили из ресторана "Узбекистан", и он кипятил их в большущей кастрюле как пельмени. (Потом привез ему из Алма-Аты стальной каскан). Я встречался с Александром Николаевичем Яковлевым, секретарем ЦК по культуре и идеологии. С ним у нас сразу сложились дружеские отношения, которые продолжались годы. Многие, с которыми мне в те дни довелось встречаться, были читателями моих книг. Среди них – и совсем молодые, а ныне – активные политики и бизнесмены. На одной из встреч Александр Николаевич как бы проговорился: – Мой алматинский коллега, ну, твой оппонент, который "лесоруб", сильно прокололся. Взносы недоплачивал. Обсчитывал родную партию. Когда перешел из КГБ, перестал платить взносы с генеральской пенсии. Вносил только с цековского оклада. Три года – это много. По уставу, сам знаешь, за три месяца недоплаты положено исключать из партии. И кого? Секретаря ЦК! Заварили кашу. Как теперь расхлебывать? – обратился он к другому собеседнику, большому генералу из КГБ. – Жалко парня, дважды коллега. И мне, и тебе. Может, у казахов есть народные методы развязывания мертвых узлов? – Есть, – сказал я. – В степи дорога проходит между холмами. Бывает, что с большого холма скатывается на дорогу валун. Проезду мешает. Кюветов нет, куда камешек спихнуть можно. Поэтому шоферы, поднатужившись, вкатывают его на самый маленький холмик поблизости. И все, дорога снова открыта. – То бишь не в кювет столкнуть, а поднять на холмик? Восток действительно дело тонкое. Придется вашим поднатужиться. (Председатель Президиума Верховного Совета КазССР Саламат Мукашевич ушел на пенсию. На его место Бюро назначило бывшего секретаря по идеологии, чтобы через короткое время отправить его, еще молодого, на генеральскую пенсию. Доказав, что партия и в переплатах не нуждается, и недоплаты не прощает). В мае 1987 года я вернулся в Алма-Ату. Бюро ЦК оставило меня руководить Союзом писателей. С Москвой я поддерживал связь через Юлиана Семенова. Он знал телефон Юрия Пискунова. Знал, в какие часы я бываю в квартире режиссера. Звонил, по договоренности не называя ничьих имен. Мы понимали друг друга, объясняясь экивоками. Шла охота на Кунаева. На пленуме ЦК КПСС в июле 1987 года его вывели из состава Политбюро. Мы с Геннадием Толмачевым встречали Димаша Ахметовича в аэропорту. Мы шли по пустому раскаленному аэродрому к рейсовому Ту-34, к которому уже подкатывали трап. – Олжас, нас снимают, – шепчет сзади Геннадий. – Снимут так снимут. Димеке уже сняли. Его никто, кроме нас, не встречает. Нет, к трапу подкатила черная "Волга". Из нее вышли двое встречающих. Один из них, кажется, был Аман – играл в "Буревестнике". Димаш Ахметович первым спустился по трапу. Мы обнялись. – "Лесоруб" сказал на пленуме, что это мы с вами подняли молодежь в декабре, – негромко сказал Димеке. – Будьте осторожны. Мы усадили его в машину. Пошли к своей.
V Когда-нибудь я расскажу подробней и про июльский пленум 87-го, который заложил бомбу незамедленного действия под кремлевскую власть и в целом под здание СССР. На освободившееся место в Политбюро претендовал руководитель Московского горкома Борис Ельцин, кандидат в члены Политбюро. Оно было ему обещано. Но Горбачев предложил Яковлева Александра Николаевича. Вдобавок еще и Никонова ввели. А Ельцина отложили на потом. Он ворвался в кабинет Горбачева и бросил ему на стол заявление об отставке. Михаил Сергеевич: – Борис Николаевич. Впереди еще октябрьский пленум. Праздничный. 70-летие революции. Лидер Москвы должен в такие высокие моменты входить в Политбюро. А этот пленум проходной. От стариков избавляемся. Подтяни Москву и готовься к октябрю. Горбачев не мог сказать открыто – прекрати пьянствовать. Вся партия уже знала, что московской организацией руководит законченный алкоголик. Если бы Михаил Сергеевич порвал заявление Ельцина у него на глазах и бросил бы в корзину, страна бы сохранилась. Но Горбачев сделал первую ошибку. Он взял заявление и положил его в ящик письменного стола. Ельцин это видел и понял, что на октябрьском пленуме заявление будет оглашено и отставка обеспечена. На октябрьском пленуме после доклада Горбачева слово в прениях первому было предоставлено московскому руководителю. И Ельцин, что называется, "хлопнул дверью". Следующие выступавшие обрушились на Ельцина. Здесь Горбачев сделал вторую ошибку. Он должен был остановить обсуждение речи Ельцина и призвать обсуждать доклад. Он не остановил, и назавтра "Правда" вышла, на многих полосах заполненная злобными атаками на Ельцина. Так он стал героем. Перестройка завершилась разрушением Партии и Державы. А мы с Юлианом Семеновым весь 1987-й и почти весь 1988 год продолжали бороться за Кунаева. Нескольких людей из его окружения уже осудили. Собирали материалы на него самого. Допрашивались "взяткодатели". Готовились "требования народа по снесению бюста". Муссировались слухи, что Кунаев – давно подпольный миллионер. Даже назывались в компаниях точные цифры – "три миллиона долларов, нан ұрсын!". Слушая такие речи, я вспомнил 1984 год. Кунаев летит из Москвы руководителем партийной делегации в Японию. Выделяют самолет, разрешают взять с собой Зухру Шариповну. Меня в Москве находит Дюсетай Бекежанов, помощник члена Политбюро. "Олжас, ты недавно из заграницы. Какая-нибудь валюта осталась? Хоть пять или десять долларов. Хозяйке по магазинам походить". Я нашел всего 100 долларов. Мне Зухра Шариповна привезла подарок из Токио – веер для суп-руги. Наверное, один из купленных для себя вееров отдала. И вот однажды, уже в 1988-м, в квартире Юры Пискунова звонок – длинный, междугородный. Узнаю голос Юлиана: – Олжас, победа! Пошли они теперь все на хрен! – Ты о чем? Мы же договорились – без имен. – Олжас! Это я, Юлиан Семенов, говорю тебе, и пусть все сволочи слушают! Передай Димашу Ахметовичу, что бюст никто не тронет, никаких дел против него больше нет. Он чист, каким был и всегда будет! Это тебе говорю я, Юлиан Семенов! И ты теперь говори всем. Пусть не только сволочи слышат!.. Таким был Юлиан – мой отважный друг. Красный гонец, которого ждут в каждом ауле с его ликующим "суюнши". Эти полтора года, 1987–1988, были, пожалуй, самыми тяжелыми в жизни Димаша Ахметовича и непростыми для его родственников и немногих друзей. Как оказалось, очень немногих. Геннадий Толмачев постоянно бывал – помогал писать книгу воспоминаний. Ахат – доктор, Саша – повар и Серик, писавший о нем книгу. Племянники заходили. Бывшие сотрудники службы охраны. Однажды в самом начале 1987-го я застал его около книжного шкафа. Приводит в порядок библиотеку. Переставляет книги. На полу – несколько томов. – Книг стало много. От некоторых вот избавляюсь. Я поднял одну, другую. Знакомые авторы. Пышные автографы – "Отцу нации...", "Великому ленинцу..." и т. п. Что скрывать, каждый из них получал из его рук награды, квартиры, машины, премии. А ныне со всех трибун поносили. По такому же случаю он с горечью сказал о ком-то: "Неблагодарный". И я произвел римский афоризм: "Благодарны только благородные, а не плебеи". Предложил сделать из этих брошенных на пол книг выставку в Союзе писателей, чтобы посетители почитали посвящения. Он улыбнулся: "Что толку? Все равно не исправятся: неблагородные". (Об этом случае я лет двадцать назад рассказывал в одном интервью). Недавно прочел в газете изложение этого эпизода устами другого "очевидца", который стал появляться в квартире Кунаева уже после того, как ее в 1988 году посетил Н. Назарбаев по печальному случаю – провожали Зухру Шариповну. Тогда только стали заходить, проведывать и те, кого раньше здесь не видели. Даже некоторые из тех, чьи книги оказались на полу. Эта история последних лет жизни Димаша Ахметовича Кунаева заставляет вспомнить название романа Маркеса "Осень патриарха". А мне на память приходит разговор с одним журналистом, собкором одной из центральных газет. Осень 1986 года. Я только что с ним посетил дом Д. Ковинько в селе возле птицефабрики. Никаких хором. Никакой роскошной бани, выстроенной за счет фабрики, как писалось в уголовном деле. Курная самодельная банька с щелями из неоструганных досок. Я собрался писать в "Литературную газету". Журналист отговаривал: стоит ли? Подумайте о будущем. Кунаев уже стар, не удержится. А секретарь обкома молод, перспективен. Столичная область. Возможно, он придет на смену патриарху. Будьте политиком. А через полгода он внушал: "Видите, он уже стал вторым секретарем. Надо делать на него ставку. Колбин – временщик. А вы защищаете кого? Птичника и патриарха. В 60-х вы поддерживали Кунаева потому, что он мог вернуться и вернулся с победой. Но в конце восьмидесятых какой смысл выступать за него, когда нет никаких перспектив? Он на пенсии".Сказал ему: – Могу объяснить свое поведение. Считаю: писателю, журналисту или политику абсолютно важно быть убежденным, что, поддерживая кого-то (Ковинько или Кунаева), ты при этом защищаешь и что-то. Например, справедливость, правду, если уж не истину. Я и сейчас убежден, что человек, который не поклонился областному хану, не должен за это сидеть в тюрьме, а человек, который всю жизнь старался честно служить народу, не должен быть оболган и унижен на исходе лет и после. Совсем немногим личностям, таким как Кунаев, удалось сохраниться в опустошенной истории нашего ХХ века. Хотя бы этому рады. В ХХI столетии рождаются по-другому великие. Надо беречь каждого. Только тогда у нас появится настоящая национальная история.
--------
Сегодня исполнилось 100 лет со дня рождения выдающегося государственного и общественного деятеля Динмухамеда Кунаева. Он служил стране и народу
Султан ДЖИЕНБАЕВ, почетный президент Международного фонда им. Д. Кунаев, "Казахстанская правда", 12 января
С Димашем Ахмедовичем (буду называть его именно так, как это было при жизни Динмухамеда Кунаева) я проработал четверть века и прожил по соседству почти 35 лет. Положа руку на сердце, могу сказать, что его уважали не только соратники, но и простые люди. Я считаю Димаша Ахмедовича и своим учителем, и покровителем, и старшим братом, к которому всегда относился с большим уважением. Поэтому в статье хочу рассказать о нем, не касаясь его государственной деятельности. Объясню, почему: о нем, как о политике и государственном деятеле, внесшем неоценимый вклад в развитие Казахстана, написано уже немало и, думаю, будет написано еще больше. Эта же статья – для людей, которых интересует жизненный путь выдающейся личности. До 1959 года я не был лично знаком с Димашем Ахмедовичем. Первая моя встреча с ним происходила при следующих обстоятельствах. В конце года на отчетно-выборной конференции горкома партии мне (в ту пору я работал первым секретарем Фрунзенского райкома партии Алма-Аты) было поручено выступить с предложением избрать почетный Президиум во главе с первым секретарем ЦК КПСС Н. С. Хрущевым. После отчетного доклада первое слово для выступления в прениях тоже было предоставлено мне. На конференции присутствовал первый секретарь ЦК КПК Д. А. Кунаев и все члены бюро. Я вкратце доложил о работе райкома партии и более подробно остановился на недостатках в работе горкома партии и горисполкома, особой критике подверг работу алмаатинских архитекторов. Они заслуживали того: дома строились бессистемно, фасады были непривлекательными, проспект Ленина совершенно не соответствовал своему названию. В те годы это была обычная узенькая улочка без красивых зданий. Видимо, многие со мной были согласны и выступление встретили аплодисментами. Через месяц меня пригласили в ЦК Компартии Казахстана на прием к первому секретарю. Димаш Ахмедович предложил мне перейти в аппарат ЦК КПК заведующим отделом плановых, финансовых и торговых органов. Свое приглашение он четко аргументировал следующим. В 1960 году республика (столица не была исключением) испытывала большие трудности со снабжением мясопродуктами, особенно в первом квартале. Димаш Ахмедович, сказав, что я опытный по части снабжения человек, попросил, нет – скорее, потребовал сделать так, чтобы не было перебоев с поставками мяса на прилавки. Я, помнится, сообщил ему, забой скота в основном проходит осенью, поэтому надо построить холодильные емкости, чтобы заложить туда впрок 15–20 тонн мяса. "Тогда в первом квартале перебоев с ним уже не будет наверняка", – сказал я. Димаш Ахмедович одобрил мое предложение и дал указание срочно построить холодильные емкости. С той поры этот вопрос уже не вставал так остро. Почти так же быстро и достаточно легко мы решили и другую проблему. В Алма-Ате в те годы не было крытого колхозного рынка, а в Ташкенте, куда я специально ездил, рынок, имеющий все удобства, был просто на загляденье. Когда рассказал об этом Димашу Ахмедовичу, он сразу дал указание спроектировать и построить такой же и в Алма-Ате. Зная, какую роль рынок играет в жизни города, он постоянно интересовался его работой, часто ездил туда, чтобы посмотреть, как он функционирует. Особенное внимание обращал на то, сколько стоит мясо. Однажды спросил меня, как часто я бываю на рынке? Ответил, что в неделю раз. Он тогда заметил, что предельная цена на мясо не должна превышать пяти рублей за килограмм, но на некоторых прилавках торгуют им по 6 рублей. "Возьми на контроль и не допускай роста цен", – попросил Димаш Ахмедович. Еще один примечательный случай. Как-то в 1960 году мы с заместителем председателя Совета Министров Казахской ССР Утешкали Атамбаевым были в командировке в Южно-Казахстанской области. Посетив Сарыагачский район, узнали, что вода там имеет целебные свойства и пользуется большим спросом у людей. Местные жители и приезжие из разных городов безо всяких рекомендаций и контроля со стороны медицинских учреждений бессистемно пользовались источником. Делали они это так: рыли в земле канавы, заполняли их минеральной водой и пили, не зная, подходит ли эта вода для лечения их болячек. Вернувшись из поездки, мы с Атамбаевым написали докладную записку Димашу Ахмедовичу, где говорилось о необходимости создания санатория в Сарыагаче. Он одобрил наше предложение и дал поручение Госплану и Казсовпрофу рассмотреть вопрос о строительстве санатория в ближайшие годы. Он был построен в начале 70-х и функционирует до сих пор. В марте 1974 года Казахстан отмечал 20-летие освоения целины. На празднование приехали первые руководители всех союзных республик во главе с Леонидом Ильичом Брежневым, который высоко оценивал деятельность Центрального комитета Коммунистической партии Казахстана по освоению целинных и залежных земель. На следующий день после официальных мероприятий Димаш Ахмедович пригласил генерального секретаря ЦК КПСС к себе в гости. Леонид Ильич приехал вместе с министром обороны, маршалом СССР Андреем Гречко. Генсек был информирован о том, что год назад Кунаев переехал в новую, весьма комфортную, как ему передавали в устных разговорах, квартиру по улице Тулебаева, 119, поэтому рассчитывал увидеть нечто особенное. Однако, осмотрев квартиру, понял, что разговоры были сильно преувеличены – можно сказать, обычная квартира, хотя планировка и то, с каким вкусом она обставлена, ему очень понравились. В июне 1982 года страна широко отмечала 250-летие добровольного присоединения Казахстана к России. Готовясь к празднованию этой даты, приводили в порядок дороги, дома и другие объекты, поскольку планировался приезд первых руководителей всех союзных республик во главе с генеральным секретарем ЦК КПСС. Димаш Ахмедович дал задание на проспекте Ленина построить несколько престижных домов с хорошей отделкой. По дороге на каток "Медео" не было предприятий общественного питания, но по договоренности с председателем правления Казпотребсоюза Сейдалимом Танекеевым срочно построили два ресторана – "Самал" и "Джайлау", были также открыты два магазина – "Россия" и "Казахстан", символизирующие дружбу двух братских народов. Леонид Ильич, прогулявшись вместе с Димашем Ахмедовичем пешком по проспекту, громко восхищался тем, как изменился до недавних пор серый и невзрачный проспект. Несмотря на свою занятость государственными делами, Димаш Ахмедович все же находил время для отдыха. Вечерами мы вместе просматривали фильмы, поступающие в кинопрокат, посещали постановки московских, татарских, башкирских и других театров, приезжавших на гастроли в Алма-Ату. В обязательном порядке бывали на всех премьерах алмаатинских театров. Вообще, те годы очень запомнились своей искренностью и человеческим, теплым, уважительным отношением друг к другу членов бюро ЦК Компартии Казахстана. А тон таким отношениям задавал Димаш Ахмедович. Он часто приглашал нас всех к себе в гости, иногда вместе с ним мы ездили на охоту. Бесконечно занятый государственными делами он изредка урывал время для своего единственного, по сути, увлечения. У него вообще была особая связь с природой. Я бы даже сказал, что он был плоть от плоти от нее. Если весной выезжал в командировку на машине по близлежащим районам или областям, то, увидев цветущую степь, просил остановить машину, чтобы вдохнуть свежий запах, полюбоваться маками. Что потрясало – у Димаша Ахмедовича была удивительная память и на лица, и на имена. Он всех работников ЦК помнил по имени-отчеству. При этом, как бы ни был расстроен, проехавшись по тому или иному хозяйству, никогда не повышал голоса, а уж тем более – не допускал грубости, но негромко сказанные слова слышал каждый, кому они адресовались, и повторять дважды не было необходимости: его бесконечно уважали, поэтому все указания выполняли молниеносно. Запомнился приезд в Алма-Ату известных артистов из Москвы. Димаш Ахмедович, принимая их, вспомнил по именам всех народных артистов, которые во время войны работали в Алма-Ате. Когда они вышли из его кабинета, Андрей Миронов сказал, что просто потрясен. В 1992 году в Алма-Ату приехал генеральный директор Балхашского медного комбината Марат Раджибаев, чтобы пригласить нас к себе в гости. Димаш Ахмедович с удовольствием согласился побывать там, где он начинал свою трудовую деятельность. Среди множества встречавших нас людей была одна пожилая женщина. Димаш Ахмедович, заметив ее, сказал: "Здравствуйте, Катя". В ее глазах блеснули слезы: "Димаш Ахмедович, неужели вы помните меня? Ведь прошло почти 50 лет"… Его душа болела за каждого казахстанца. Однажды, пригласив меня в свой кабинет, попросил составить список старожилов Алма-Аты, все еще проживающих в подвальных и полуподвальных помещениях. Через некоторое время эти 10 или 15 семей получили благоустроенные квартиры. Народ его искренне любил и почитал. Тот августовский день 1993 года, когда он ушел из жизни, для всех стал траурным. Дорога от Театра оперы и балета им. Абая до кладбища Кенсай была сплошь усыпана цветами. Тропа к его последнему пристанищу не зарастает по сей день. Навещают не только алматинцы, но и люди из других республик и стран, которые знали Димаша Ахмедовича. На его могиле постоянно лежат живые цветы – от народа, для которого он так много сделал.
----
Человек-легенда: народная память и любовь людская всегда будут хранить имя Динмухамеда Ахмедовича Кунаева АКТОБЕ. 12 января. КАЗИНФОРМ /Мирал Джармухамбетов/
Сегодня выдающемуся партийному и государственному деятелю, бывшему первому секретарю ЦК Компартии Казахстана, члену Политбюро ЦК КПСС Динмухамеду Ахмедовичу Кунаеву исполнилось бы 100 лет. О человеке, оставившем неизгладимый след в истории нашей страны и в людской памяти, рассказывает профессор Актюбинского государственного университета им. К. Жубанова Бактыбай Утемисов, более десяти лет проработавший в свое время под началом Димаша Ахмедовича в аппарате ЦК Компартии Казахстана: – О великих трудно писать, но ради Димаша Ахмедовича стоит взять в руки перо. В этот знаменательный юбилей я хотел бы вспомнить о наиболее важных вехах его жизни. Димаш (так его называли в обычной жизни) родился в городе Верном 12 января 1912 года. Отец Минлиахмед и мать Зухра не имели образования. После Октябрьской революции отец работал в торговых и сельскохозяйственных организациях Алматинской области. Минлиахмед самостоятельно научился читать и писать по-казахски и по-русски, а Димаш получил школьное образование. Свои школьные годы Димаш Ахмедович вспоминал с особой теплотой. Именно в тот период он приобщился к общественной работе, стал комсомольским активистом. В 1931 году крайком комсомола дал ему направление в Московский институт металлов и золота. Через пять лет с дипломом горного инженера он получил направление на Балхаш, где начал свой трудовой путь десятником одного из крупных рудников. Здесь особенно проявился его организаторский талант. Уже через четыре года он был назначен директором Рудненского комбината "Алтайполиметалл". Его направляли на все важные рудники и заводы, которые появлялись в Казахстане в тот период. Тогда в республике была заложена основа горного дела. Прозорливость его как руководителя заключалась в том, что многие фундаментальные проблемы он решал на основе укрепления связи производства с наукой. Широкому кругу людей Динмухамед Кунаев известен как партийный и государственный деятель, но он был ведь и крупным ученым, доктором наук, академиком. В 1952 году возглавил Академию наук Казахстана, через четыре года его назначили председателем Совета Министров, а еще через четыре он был избран первым секретарем ЦК Компартии Казахстана. К руководству Казахстана пришел фундаментально образованный человек. В совокупности с должностью председателя Совета Министров (не считая небольшого перерыва) он руководил нашей республикой 31 год. А кратковременный перерыв был связан с диктаторскими амбициями Хрущева, который хотел отторгнуть от Казахстана часть ее территории. В годы целинной эпопеи в нашей республике был создан Целинный край в составе пяти северных областей. Центром его стал Акмолинск, который был переименован в Целиноград. Кроме того, Никита Хрущев упорно добивался, чтобы в состав края была включена и Карагандинская область. Кунаев был проницательным политиком и предвидел последствия шагов, предпринимаемых Москвой. Дело было вовсе не в экономике. Переход на краевое управление означал ликвидацию границ между республиками. Хрущев торопился с укрупнением края, чтобы быстрее передать его России. Пытаясь в какой-то мере завуалировать свои цели, Хрущев добился создания в Казахстане еще двух краев – Западно-Казахстанского и Южно-Казахстанского. Кунаеву и Правительству республики с трудом удалось остановить эту затею, но Москва не успокаивалась, она шла напролом. Следующим ее шагом стала попытка передать полуостров Мангышлак Туркмении, под видом того, что туркмены имеют богатый опыт работы в пустынной и полупустынной зонах и у них сильная геологоразведочная организация, на что Кунаев возражал: "У нас самих сильная геологическая служба и Казахстан сам способен освоить Мангышлак". Но кульминацией разногласий Кунаева с Хрущевым явилось указание последнего передать три хлопкосеющих района Южного Казахстана соседнему Узбекистану. Довод: узбеки имеют богатый опыт в производстве хлопка. Кунаев был категорически против этого. 25 декабря 1962 года Динмухамед Ахмедович был отстранен от руководства республикой, но вскоре, в октябре 1964 года, ушел со своего поста и сам Хрущев. Через два с половиной месяца Кунаева восстановили в прежней должности первого секретаря ЦК Компартии Казахстана. Первым делом он вернул республике южные районы. Не прояви Димаш Ахмедович принципиальность, трудно представить, в каких границах оказался бы Казахстан нынче. Однажды переданное возвратить назад уже невозможно. Это мы знаем на примере Крыма, который в свое время тот же Хрущев подарил Украине, и теперь он стал яблоком раздора между соседними государствами. Мы беспредельно благодарны этому поистине великому человеку, сохранившему территориальную целостность нашего государства. Кунаев сумел извлечь большую выгоду для республики от освоения целинных и залежных земель. Целина помогла прежде всего укрепить материальную базу сельского хозяйства. Казахстан доказал, что его удел не только животноводство: он стал хлебной житницей бывшего Союза. Когда речь заходила о целине, наш лидер был неумолим. На хлебозаготовке была установлена строжайшая дисциплина, что давало возможность получать высокие урожаи. В результате в конце пятидесятых проблема обеспечения республики хлебом была решена полностью. За тридцать с лишним лет его правления Казахстан по основным отраслям экономики – промышленность, строительство, сельское хозяйство – с 14 места среди 15-ти республик СССР поднялся в первую тройку. Трудно переоценить заслуги Динмухамеда Кунаева в развитии науки и культуры. Он вернул в Академию попавшего в опалу Каныша Сатпаева, сумел защитить от идеологических клещей Москвы Олжаса Сулейменова, обвиненного в национал-патриотизме за книгу "Аз и Я". Ни один по-настоящему творческий человек не оставался без его внимания. Было удивительно, что в одном человеке гармонично сочетались выдающиеся качества политического деятеля, руководителя государства и крупнейшего ученого с неподдельной добротой, скромностью и простотой. В этом мне довелось убедиться самому, когда в семидесятые годы работал в аппарате ЦК Компартии Казахстана. Несмотря на то, что работа в ЦК всегда была испытанием на высокую ответственность и профессионализм, отношения между сотрудниками оставались доброжелательными. Это был кунаевский стиль работы, в основе которого был высокий уровень деловитости. Он никогда не был властным и грозным руководителем. За одиннадцать лет работы в ЦК у меня были разные встречи с Кунаевым. Помню, однажды он вызвал нас, группу лекторов, через своего помощника. Мы подготовили аналитический материал к очередному пленуму. Когда мы вошли в его кабинет, он вежливо рассадил нас и, листая подготовленные материалы, спокойно сказал: "Говорить о недостатках или хвастаться достижениями – дело несложное. Нужно уметь готовить постановочные вопросы". Впоследствии, готовясь к какому-либо важному совещанию, мы уже знали, что одобрит Кунаев, а что – нет. Работая над материалами, мы всегда ощущали его присутствие. Часто встречались на заседаниях бюро ЦК или секретариата. Работник, готовивший вопрос о работе того или иного обкома партии, должен был присутствовать на этих заседаниях Мы не переставали удивляться логике его мышления, манере вести заседания, особенности речи. При этом он никогда не терял человечности, оставаясь спокойным и рассудительным. Нас удивляла глубина его знаний. Иногда он спрашивал о таких деталях, о которых затруднялись давать разъяснения даже специалисты. Когда обсуждался вопрос крупного строительства, он прежде всего интересовался обустройством людей: есть ли общежитие для рабочих, столовая и как скоро начнется строительство квартир. К тем, кого заслушивали, он часто обращался по имени, но любимой его фразой была: "Друзья мои!". Если он одобрял чьи-то действия, говорил: "Вы правильно делаете!", а если нет, то начинал с фразы: "А это почему так?". Он никогда не срывал зло на людях, никогда не оскорблял человека. Если кого-либо из руководителей освобождали от работы, Димаш Ахмедович говорил: "Как мы уже поняли, вы не тянете эту работу. Нам, к сожалению, приходится делать организационные выводы". И уже в его отсутствии: "У него тоже есть семья, достоинство и честь, позаботьтесь о нем". В ЦК существовала практика дежурств в воскресные дни. Однажды по графику выпало дежурить мне. Мы собирали сведения из обкомов партии и передавали их заведующему отделом ЦК Хакиму Абдрашитову. В приемную зашел Кунаев. Я встал и приветствовал его, он подошел ко мне и протянул руку: – Много сообщений? – Два было, я передал их Абдрашитову. – Он здесь? – спросил Димаш Ахмедович и, не спеша, вышел. Глядя ему вслед, я подумал: "Какая у него широкая спина!". Сегодня, вспоминая эти свои ощущения, невольно прихожу к мысли о том, что за этой широкой спиной казахстанцам жить было надежно. В сумбурные перестроечные годы Динмухамед Кунаев, к сожалению, не избежал критики своей деятельности и даже очернения. Один из наиболее близких его соратников по партийной работе, который в разные годы работал первым секретарем Джамбулского, Алматинского и Чимкентского обкомов партии, Асанбай Аскаров, по поводу несправедливой критики Кунаева сказал: "Нельзя рыть колодец рядом с океаном, такой колодец будет смыт". У казахов есть такая мудрость: "Вершину высокой горы может покрыть белый снег, но пыль – никогда". Любовь людская хранит в чистоте доброе имя этого благородного человека. Народная память будет всегда хранить имя Динмухамеда Ахмедовича Кунаева в ряду славных имен казахского народа. И это лучший памятник мудрому, по-настоящему великому человеку. |