Галия ШИМЫРБАЕВА, "Казахстанская правда", 23 февраля
В честь юбилея Мажита Бегалина в школе-гимназии № 120 Алматы, носящей его имя, состоялось открытие музея. А перед этим прошла премьера документального фильма Булата Нусипбекова "Когда душа не может молчать", где те, кто его знал и любил, рассказывают о нем так, словно Мажит, проживший до обидного мало – всего 56 лет, и не уходил от них. …Он родился в Абралинском районе Семипалатинской области – том самом месте, где располагался печально знаменитый полигон. Ему было девять лет, когда отца, писателя Сапаргали Бегалина, назначили главным редактором газеты "Турксиб", и семья, где росли трое сыновей, переехала в Алма-Ату. Хотя в школе Мажит активно увлекался художественной самодеятельностью (играл немного на скрипке, ставил спектакли), а еще очень любил историю и литературу – знал наизусть многое из творчества Чокана Валиханова, Абая, Лермонтова, почему-то решил стать маркшейдером. еще учась в выпускном классе, окончил нулевой курс Горного института. Стать горняком ему помешала война – не успел получить аттестат, как ушел на фронт. Весной 1943 года вернулся домой без правой руки. В том же году поступил во ВГИК, в мастерскую Сергея Герасимова и Тамары Макаровой. После окончания института Мажит несколько лет работал на "Мосфильме", был вторым режиссером в фильмах "Молодая гвардия", который снимал его педагог Сергей Герасимов, и в "Падении Берлина" Михаила Чиаурели, но исподволь готовился к съемкам на Алматинской киностудии (так тогда называлось АО "Казахфильм" им. Ш. Аманова). Вернулся в Алма-Ату в 1949-м, работал художественным руководителем киностудии, был вторым режиссером на картине Ефима Дзигана "Джамбул". Он думал, что вернулся на родину навсегда – здесь у него родился сын Нартай, появился свой угол – получил двухкомнатную квартиру, но вскоре был вынужден перебраться в Москву. Жене, актрисе Олесе Ивановой, не подошел здешний климат. Но, живя там, Мажит не оставил Казахстан: самые знаковые его картины – "Это было в Шугле", "Его время придет", "Следы уходят за горизонт", "За нами Москва", "Степные раскаты" – сняты на родной земле. Поскольку они отражали основные тенденции эпохи, в которую снимались, то сегодня они по праву считаются классикой казахского кинематографа. Сергей Герасимов вспоминал о Мажите после его смерти: "Еще на вступительных экзаменах он поделился со мной идеей создания фильма о выдающемся казахском ученом Чокане Валиханове. Мне невольно передалась его увлеченность. В последующие годы я с нетерпением ждал выхода этой картины и убедился, что в ней, безусловно, присутствуют черты большого и серьезного искусства". Сценарий фильма "Его время придет" был написан в 1951 году, но в производство был запущен только пять лет спустя: в Алма-Ате многие были против этой ленты. Вернее, против той трактовки образа Чокана, на которой настаивали сценарист Сергей Ермолинский и режиссер. С Мажита требовали, чтобы он создал иконописный образ, а ему хотелось показать чингизида Чокана через призму его происхождения. И добился-таки своего: переступив грань общепринятого в те годы "пролетарского происхождения" героя, создал образ "принца крови". Среди тех, кто горячо поддержал именно такую трактовку, был редактор сценария Мухтар Ауэзов, называвший Чокана Валиханова "человеком века", и академик Алькей Маргулан, который даже выступил в прессе с заявлением, что он, ученый-чингизовед, полностью поддерживает замысел молодого режиссера. Кстати, живя в Москве, Мажит Бегалин стал едва ли не главным читателем библиотеки им. Ленина. Например, вынашивая план фильма о Чокане Валиханове, он прежде досконально изучил все труды ученого. Пропадая в библиотеках, он так и говорил: "Чтобы иметь право говорить о великом человеке, надо хотя бы через его произведения приблизиться к нему". После картины о Чокане он мечтал снять ленту и об Абае. Мухтар Ауэзов, как вспоминает младший брат режиссера Касым Бегалин, когда однажды зашел разговор об этом на одной из посиделок алматинской творческой элиты, даже сказал: "Конечно надо. Но кто будет снимать эту картину? Я все время думаю о молодом режиссере Мажите Бегалине. У меня перед глазами стоит "Его время придет", но режиссеру пока трудно выйти из-под ауры такой личности, как Чокан. И все же мне кажется, что он более подготовлен к теме Абая, чем другие режиссеры". Заявку на съемки киноэпопеи "Абай" они совместно с писателем и актером Сатимжаном Санбаевым подали много позже после того памятного разговора – в 1972 году. О причинах, по которым он не снял эту картину, можно только гадать: возможно, не успел, а может быть, было тому и другое объяснение. Мажит ушел из жизни неожиданно, оставив после себя много незавершенных проектов. Собирался снять фильм о терзавшей его боли – Семипалатинском полигоне. А незадолго до кончины задумывал картину об аль-Фараби. Первый вариант сценария, написанный им в соавторстве с Ануаром Алимжановым, был напечатан в журнале "Дружба народов". Но здесь он точно не успел – вскоре Бегалина не стало. Ануар Алимжанов, встретившись через год после смерти Мажита с Касымом Бегалиным, передал тому квитанцию на получение гонорара с просьбой отдать ее Олесе-женгей – вдове режиссера. Асанали Ашимов снялся всего в одной картине Бегалина – "Следы уходят за горизонт", но благой след, оставленный Мажитом, греет его до сих пор. – Он был старше меня на 15 лет, но, работая с ним, я не чувствовал этого, – рассказывает Асанали Ашимович. – Мажит был из тех режиссеров, которые доверяют актерам, а потому предоставляют им полную свободу для творчества. В картину "Следы уходят за горизонт" он взял меня без проб на роль чабана. Причем не какого-нибудь там степного философа, а самого настоящего мыркымбая, для которого интересы желудка превыше всего. Помня о том, что до этого мне приходилось играть только героические роли, Мажит спросил: "Сможешь?" Ну а как бы я не смог, если в детстве сам нередко пас деревенское стадо. Образ я выдал что надо: мой недалекий герой с шумом втягивает в себя сорпу, чавкая и причмокивая, ест мясо – он вообще плевать хотел на чувства окружающих… Шакен Кенжетаевич, перед которым мы все благоговели и чувствовали себя мальчишками, даже однажды ревниво заметил: "Со мной вы никогда не бываете такими раскованными". А нас, молодых актеров, привлекало в Мажите многое. Потрясала его необыкновенная начитанность, восхищал его какой-то нездешний шик. Впервые я его увидел на своей свадьбе – он был гостем моего тестя, Шакена Айманова. Я смотрел на него, как, впрочем, и на других гостей, которых пригласили родители невесты, как на небожителя. Это и понятно: я – никому неизвестный еще студент, а он уже известный режиссер, успевший снять картину о Чокане Валиханове. Очень запомнился почему-то шелковый шнурок, который он носил вместо привычного галстука. То, что я позже, напрочь отказавшись от чопорных "ошейников", заменил их шелковыми платками, – его влияние, а может быть, даже и подражательство, в котором я в молодости не признавался самому себе. Но самое главное, чем привлекал Мажит, – его необычайная харизма и чувство юмора. Даже не совсем безобидные прозвища, которые он давал окружающим, не обижали, а каким-то непостижимым образом еще более привлекали к нему людей. Шакен Айманов был у него Шалом (Стариком), Идрис Карсакбаев – Тигром, Аким Тарази – Булькильбаем (Колобком), актер Куатбай Абдраимов – Котбаем (Задницей), а я просто Шош (короткое от слова шошка – свинья). Его невозможно было не уважать. Европейски образованный, утонченный и даже, на первый взгляд, обрусевший, он сохранил в своей московской квартире дух казахского дома, а уж что касается родного языка – он у него был первозданной чистоты. Я не помню, чтобы Мажит мешал в разговоре два языка, а это ведь первый признак отличного владения им. Приезжая в Москву, мы останавливались всегда у него – он и его жена Олеся настаивали на этом. Ушел Мажит Бегалин из жизни в одночасье – стало плохо в самолете, догнала война: оставшийся после ранения осколок растерзал ему печень. Но Асанали Ашимов считает, что его надломила смерть Шакена Айманова. – Всего за неделю до смерти Шакена Кенжетаевича, в середине декабря 1970 года, с премьерой картины "Конец атамана" мы поехали на Дни Казахстана в Грузию. Компания во главе с ним собралась солидная – Амина Умурзакова, Нуржуман Ихтымбаев, Ораз Абишев, Мажит Бегалин… Айманов был в те дни необычайно весел, вел себя как мальчишка. Поднимая в ресторане гостиницы первый тост, сказал, обращаясь к Бегалину: "Бразды правления казахским кино я могу передать тебе хоть сегодня". Та полушутя-полусерьезно сказанная фраза обернулась трагической реальностью. Через неделю Шакена Кенжетаевича не стало. Мажит Бегалин воспринял его смерть очень тяжело. Он остался старшим в кинематографическом сообществе, но еще не был внутренне готов к этому. Мажит как-то сразу сник, впал в депрессию. Вместе с Аймановым у него словно ушла земля из-под ног, в его лице он потерял некую мощную опору… Он пережил Айманова почти на восемь лет, но это уже был не тот Бегалин – искрометный, легкий и словно постоянно танцующий, но в памяти он остался именно таким… |