Василий Вохмин, oblgazeta.ru, 9 ноября

Концерт, посвященный Дню милиции, в советские годы был своеобразным ритуалом: собиравший огромную телеаудиторию, он всегда транслировался в прямом эфире. Это был единственный правительственный концерт, в котором вслед за патриотической песней Кобзона могла прозвучать песенная исповедь Пугачевой или же Хазанов позволял себе "очернить" нашу действительность.
Вечером 10 ноября 1982 года страна, как обычно, уселась у телевизоров. Но вместо звезд эстрады увидела… каноническую ленту советской ленинианы "Человек с ружьем". Оказавшийся в революционном Петрограде солдат Иван Шадрин бродил с чайником по коридорам Смольного, выворачивал душу перед незнакомцем (оказавшимся Лениным), а потом всем рассказывал о своей встрече с вождем.
А в здании ЦК КПСС на Старой площади консультанты тем временем вносили последнюю правку в текст обращения к народу по случаю кончины другого советского вождя… Утром того дня, как они вспоминают, секретарь ЦК по идеологии Михаил Зимянин посоветовал им посмотреть, что писалось в подобном случае о Сталине: "Только без этого… без культизма! Строго, спокойно, с достоинством. О роли партии, политбюро. Надо все поставить на свои места".

"Землемеры пьют без меры"
Осенью 1988 года мне, корреспонденту областной молодежной газеты "На смену!", удалось раздобыть адреса и телефоны трех ветеранов, знавших Леонида Брежнева по его работе на Урале в конце 20-х годов. Увы, двоих из бесценных свидетелей уже не было в живых, удачным оказался лишь третий звонок. "Приезжайте!" – без лишних расспросов ответил пожилой женский голос.
И вот я – в гостях у Нины Ярмак, помнящей Леонида Брежнева рядовым землеустроителем в уральской глубинке.
– Ну что вам про него рассказать? Работал много и хорошо. Так же много и хорошо пил. Не он один, конечно. У нас даже поговорка про него и его друзей ходила: "Землемеры пьют без меры". Общительный. Хотя в основном я общалась с Викой (женой Брежнева – авт.), с которой была дружна. Галя-то у них тут родилась, в Бисерти…
Моя собеседница замолчала, словно бы раздумывая, стоит ли продолжать рассказ.
– А однажды произошел такой случай. Надо было мне зачем-то в соседнее село. И ему – туда же. В общем, пристроилась я на его телегу. И вот едем. Вдруг на полпути Леня повозку останавливает, меня крепко за руку берет, и – в лес. А я совсем юная была, просто девочка. Испугалась, конечно, очень. Посмотрел на меня, поводил по лесу и… повернул обратно к телеге. Я потом подругам обо всем рассказала. А они мне: "Повезло тебе!".
Изучение уральских страниц биографии Леонида Брежнева тогда же, в конце 80-х, я продолжил в государственном архиве (в партийный архив доступ был только у членов КПСС). Но сколько ни листал документы органов управления сельским хозяйством (а молодой Брежнев на Урале успел побывать не только рядовым землемером, но и заместителем начальника окружного земельного управления), не нашел даже упоминания фамилии будущего генсека. Зато наткнулся на нечто совершенно иное: официальные бумаги, устанавливающие плановые задания по выселению кулацких элементов. Вполне буднично, наряду с величиной посевных площадей и поголовья скота, определялось "поголовье" тех, кто, по мнению властей, мешал социалистическому переустройству села.
Коллективизация была социальной катастрофой. И в ее эпицентре оказался прибывший на Урал выпускник Курского землеустроительного техникума Леня Брежнев.

И это все о нем
За три десятилетия, минувших после кончины "отца застоя", появилось огромное количество воспоминаний и интервью тех, кто окружал советского лидера. Могущественные члены политбюро и малоизвестные сотрудники ЦК, врачи, охранники и даже портные – кто только ни попытался обогатить колоритными деталями образ человека, 18 лет стоявшего у руля супердержавы. Свои впечатления о покойном оставили и те, для кого стабильные 70-е были важной ступенью в карьере, и те, кого Леонид Ильич тихо, но предельно твердо отправил в политическое небытие.
Доброжелательный, сдержанный, ровный, спокойный, деликатный, терпеливый, осмотрительный, щедрый, приветливый, мягкий, человечный, обаятельный, искренний, живой, компанейский, энергичный, справедливый, демократичный, отзывчивый… Я устал выписывать из мемуаров определения, сделавшие бы честь даже не политическому лидеру, а просто человеку.
Трусливый, мнительный, недалекий, подозрительный, коварный, слабохарактерный, не уверенный в себе, склонный к самообольщению, злопамятный, поднаторевший в дворцовых интригах, жадный, самодовольный, некомпетентный, мало приспособленный к государственной деятельности – список отрицательных оценок тоже оказался весьма внушительным.
Тонкий политик, по-своему очень неглупый человек, прекрасный знаток человеческой натуры и человеческих слабостей, сочетавший ненаигранную простоту и государственный масштаб, – все эти характеристики были даны нашему герою уже после его смерти и, следовательно, их авторы не преследовали никакой корысти.
Но… Принявшее чудовищные размеры тщеславие; узкий мещанский обывательский кругозор; лексическая примитивность; гедонизм, граничащий с развратом; вопиющая вульгарность в демонстрации себя в качестве беспрекословного хозяина страны и, само собой, густой старческий маразм – в хлестких уничтожающих фразах недостатка тоже нет.
Случается, прямо противоположные характеристики советского лидера даются одним и тем же автором и даже в одном сочинении, просто на разных страницах. Впрочем, стоит ли этому удивляться? Вряд ли кто-то будет спорить, что энергичный, подтянутый, обаятельный Леонид Ильич образца 1964 года резко контрастирует с едва передвигающим ноги, безэмоциональным, мямлящим что-то стариком начала 80-х.
Страна знала двух Брежневых. Страна в течение многих лет на телеэкранах наблюдала трансформацию (и, если угодно, деградацию) личности своего лидера. Страна воспринимала Брежнева номер один с надеждой, а Брежнева номер два со смесью безразличия и иронии – как данность, которую надо просто пережить.
Но вообще-то… Брежнев всегда был один. Качества политического лидера и способы манипулирования людьми, позволившие ему в 60-е захватить власть, помогли в 70-е стать единоличным и недосягаемым для конкурентов властителем крупнейшей державы мира.

Кто в доме хозяин?
7 сентября 1979 года Леонид Ильич вручал звезды героев космонавтам за рекордный по продолжительности 175-суточный полет. А за несколько минут до церемонии, когда все члены советского руководства уже стояли у входа в Екатерининский зал, разразилась острая словесная перепалка между секретарем ЦК по сельскому хозяйству Михаилом Горбачевым и премьер-министром Алексеем Косыгиным. Речь зашла о предложении Михаила Сергеевича добавить машин Казахстану для уборки хлеба, а также из-зане-урожая закупить больше зерна за рубежом.
По оценке Косыгина, Горбачев пошел на поводу у местнических настроений: "У нас нет больше валюты закупать зерно. Надо не либеральничать, а предъявить более жесткий спрос и выполнить план заготовок". В ответ Горбачев довольно резко ответил: если предсовмина считает, что мною проявлена слабость, пусть поручает вытрясти зерно своему аппарату и доводит эту продразверстку до конца. Вот как будущий президент СССР описывает ход дальнейших событий в своей книге "Жизнь и реформы":
"Минут через пятнадцать (после возвращения Горбачева с церемонии – Авт.) раздался телефонный звонок Брежнева.
– Переживаешь? – спросил он, видимо, желая подбодрить и успокоить меня.
– Да, – ответил я. – Но дело не в этом. Не могу согласиться с тем, что я занял негосударственную позицию.
– Ты правильно поступил, не переживай. Надо действительно добиваться, чтобы правительство больше занималось сельским хозяйством…
Часа через два еще звонок. На прямом проводе Косыгин. И как ни в чем не бывало:
– Я хочу продолжить разговор, который мы начали… Я еще раз перечитал вашу записку. Вносите свои предложения в политбюро".
Краткий сюжет, но как много в нем зашифровано о системе отношений между советскими лидерами, о власти и влиянии, о самих действующих лицах этой истории!
Ну, во-первых, сама полемика между членами высшего руководства. Несмотря на "монолитное единство", и в брежневском политбюро, как видим, случались землетрясения, боролись личности и интересы.
Во-вторых, способ и молниеносность разрешения политического конфликта. Глава государства – фигура почти родительская. И если он свое отношение высказал, то даже старейший и влиятельный член руководства, только что не стеснявшийся в выражениях в адрес молодого и маловлиятельного коллеги, спешит дать задний ход.
В-третьих, Горбачев и его подходы к разрешению экономических проблем. Возможно, в осенние дни 1979 года и не было иного выхода, кроме закупок зерна за границей и переброски техники в Казахстан. Но валюта – не рубли, ее невозможно просто взять и напечатать, а технику надо предварительно у каких-то регионов изъять… Встав во главе государства, Горбачев начнет (из благих, конечно, побуждений) так же щедро раздавать ресурсы, затягивая страну в долговую яму.
В-четвертых, Косыгин с его заботой о казне и, казалось бы, чисто административными рефлексами. Если для того, чтобы премьер-министр сказал "да", потребовалось вмешательство генерального секретаря, можно предположить, насколько чаще глава правительства произносил "нет". Это позволяло ему хоть в какой-то степени обеспечивать сбалансированность бюджета, устойчивость экономики и пусть скудное, но наполнение потребительского рынка. Когда говорят о "золотом веке" Брежнева, нелишне напомнить о том, сколь велик вклад Алексея Косыгина в брежневскую стабильность.
В-пятых, сам Леонид Ильич и его "отцовская" роль. Вряд ли могут быть сомнения, за кем в этой истории оставалось последнее слово… А ведь в 1979-м физическая и интеллектуальная немощь генсека, казалось бы, была очевидна всем!
Брежнев номер один (то есть Брежнев 60-х – начала 70-х годов) понимает остроту стоящих перед Советским Союзом проблем, стремится с подачи Косыгина проводить пусть ограниченные, но реформы. Он – представитель так называемого коллективного руководства, пришедшего на смену Хрущеву, один из руководящей тройки. Но всем – и в стране, и за рубежом – ясно, кто в коллективе главный.
Брежнев номер два, как кажется, ничего не понимает и ни к чему не стремится. Из реального деятеля он превратился в политический символ, в увешанный орденами монумент, по "воспоминаниям" которого школьники пишут сочинения. Но вот – острая стычка соратников, и "символ" тут же показывает, кто в доме хозяин.
Важнейшую властную функцию – быть арбитром между конфликтующими группировками элиты, между влиятельными ее представителями – дряхлеющий советский лидер из своих рук не выпускал никогда.

Государь волен выбирать знать
"Народ, на худой конец, отвернется от государя, тогда как от враждебной знати можно ждать не только того, что она отвернется от государя, но даже пойдет против него, ибо она дальновидней, хитрее, загодя ищет путей к спасению и заискивает перед тем, кто сильнее… Государь не волен выбирать народ, но волен выбирать знать, ибо его право карать и миловать, приближать или подвергать опале".
Леонид Ильич не читал не то что Макиавелли, но даже Маркса с Лениным. Но он прекрасно чувствовал, что надо делать для укрепления собственной власти, а чего делать нельзя, кто друг, а кто враг.
Политика – жестокая мужская игра, в которой поверженные редко поднимаются вновь. Среди тех, кто проиграл "мягкому, приветливому, доброжелательному, компанейскому" Леониду Ильичу, подняться не смог никто!
Неуемный Никита Сергеевич, пугавший мир своей непредсказуемостью, в один день исчез из информационного поля. Александр Шелепин, немало потрудившийся для свержения Хрущева и не скрывавший властных амбиций, сначала "брошен" руководить профсоюзами, а затем выведен из политбюро. Переведены на малозначащие посты его единомышленники Владимир Семичастный и Николай Егорычев. Партийный вождь Украины Петр Шелест и первый зампред союзного Совмина Дмитрий Полянский, не выказывавшие должного почтения генсеку, постепенно удалены из руководства.
Брежнев, как и большинство людей, не любил конфликтов и скандалов. Он всячески старался избегать объяснений с утратившими его доверие соратниками, пытался смягчить им горечь отставки. Но если считал, что мягкий вариант не пройдет, действовал неожиданно, решительно и круто.
24 мая 1977 года на пленуме ЦК КПСС внезапно было принято решение совместить посты генерального секретаря и председателя президиума Верховного Совета СССР (читай – президента). Но политическая сенсация состояла не только в этом. По поведению тогдашнего президента Николая Подгорного весь зал понял, что эта идея оказалась большим сюрпризом и для него. По воспоминаниям П.Шелеста, Подгорный рассказывал:
"Я сижу на пленуме ЦК, Леня рядом, все хорошо, вдруг выступает из Донецка секретарь обкома Качура и вносит предложение: считаю, что целесообразно совместить посты… Я обалдел. Спрашиваю: „Леня, это что такое?". Он говорит: „Сам не пойму, но видать, народ хочет так, народ…".
В окружении Леонида Ильича никогда не было человека, про которого можно было бы с уверенностью сказать: вот он-то и есть второе лицо в государстве. Элементами правящего триумвирата с середины 60-х годов являлись, помимо Брежнева, Подгорный и Косыгин. Но президент и премьер, по многочисленным свидетельствам, не переносили друг друга еще больше, чем каждый из них в отдельности – генерального секретаря.
Михаила Суслова принято величать „серым кардиналом Кремля" и „вторым человеком в партии". Но наряду с ним правом вести заседания секретариата ЦК обладал Андрей Кириленко. Взаимная нелюбовь „двух вторых" ни для кого не была секретом.
Суслов умирает от инсульта, а Кириленко поражает старческое слабоумие. Брежнев доживает последние месяцы, путая в своих речах Азербайджан с Афганистаном. Однако властного инстинкта генсеку вполне хватает на то, чтобы не выделять кого-то одного: на работу в ЦК из КГБ переводится Юрий Андропов, но все хорошо знают, что не меньшей властью обладает многолетний помощник вождя Константин Черненко. Вторые лица озабочены в основном тем, чтобы ослабить влияние друг друга. „Государь" же всегда может принять на себя роль миротворца.
Первым замом к излишне самостоятельному Косыгину был определен днепропетровский приятель генерального Николай Тихонов (кстати, в годы войны – главный инженер Первоуральского новотрубного завода).
Набиравший политический вес председатель КГБ Юрий Андропов оказался под постоянным доглядом: в заместителях у него – молдавский знакомец Брежнева Семен Цвигун и днепропетровец Георгий Цинев. Это не считая того, что андроповскому ведомству противостояло щелоковское МВД, и о взаимной неприязни руководителей двух силовых структур ходили легенды.
Когда переведенный на работу в Москву Михаил Горбачев попытался пригласить чету Андроповых в гости (их дачи оказались рядом), то натолкнулся на решительный отказ.
– Мы еще будем идти к тебе, а Леониду Ильичу уже начнут докладывать, – не стал лукавить всесильный шеф политической полиции.
…Дураки не приходят к власти в крупнейшей империи мира в условиях византийского политического процесса. И не удерживают эту власть долгие 18 лет в окружении тех, для кого дворцовые интриги стали делом жизни.
Макиавелли Брежнев не читал, но как политический игрок был на голову выше всех своих соратников. Когда в финале снятого Сергеем Снежкиным сериала „Брежнев" политбюро в полном составе по требованию Хозяина начинает петь, лучшей метафоры и быть не может: они действительно пели под его дуду почти два десятилетия.
Почему Брежнев, уехав однажды из Свердловска, никогда сюда не возвращался?
Время переезда Леонида Брежнева на постоянную работу в Свердловск установить нетрудно: на постановлении бюро окружкома ВКП(б) об отзыве его из Бисертского района значится 13 февраля 1930 года. Время отъезда из столицы огромной тогда Уральской области – тоже: из беседы Виктории Петровны Брежневой с писателем Владимиром Карповым следует, что Леонид покинул Свердловск в сентябре того же 1930 года, отправившись учиться в Москву. В Москве жить оказалось негде, и молодой Брежнев переводится из столичного вуза на вечернее отделение металлургического института в свое родное Каменское (будущий Днепродзержинск) и начинает работать на заводе.
Вот так: был заместителем начальника окружного земельного управления – стал кочегаром в теплосиловом цехе. Даже с поправкой на совсем не стабильную (в отличие от брежневских времен) эпоху „великого перелома" такое крушение карьеры выглядит удивительным. Интересно, как сам Леонид Ильич объяснял необычный перепад в своей судьбе?
Ну, прежде всего, время отъезда с Урала в его „Воспоминаниях" (глава „Чувство родины") почему-то отнесено на 1931 год. Надо ли говорить, что в биографиях политических деятелей такого уровня (даже если их пишут специально нанятые люди) случайные ошибки весьма маловероятны. Зачем же источнику информации (назовем его так) понадобилось вычеркивать из своей жизни целый год?
Внезапный отъезд на Украину Брежнев объясняет тем, что на индустриальном фронте лежал передний край борьбы за социализм. „Стране нужен был металл, две трети чугуна давали заводы Юга… значит, мое место там".
Давайте на секунду представим себе Свердловск 1930 года. Тут и там строительные леса: архитекторы не боятся играть геометрическими формами, что позднее позволит назвать наш город „заповедником советского конструктивизма". Под окнами рабочего кабинета Лени Брежнева на улице 8-го Марта, 34 грохочут трамваи (первая линия была открыта за три месяца до его переезда в Свердловск, 7 ноября 1929 года, и строили ее всем миром). На северной окраине уже начинают расти цеха „завода заводов". Где, как не здесь, прекрасная возможность проявить себя „на индустриальном фронте", уж коли возникло такое желание?
Крутой вираж в судьбе будущего властителя страны покажется еще более странным, если сопоставить его с одним газетным свидетельством, на которое давно обратили внимание исследователи биографии Брежнева. Вот что сказано в этом описании „железнодорожных" пристрастий генерального секретаря:
„Он очень любил делать остановки в областных городах и, прогуливаясь по перрону вдоль состава, беседовать с первыми секретарями обкомов. Исключением был Свердловск (Брежнев провел молодые годы в Свердловской области) – Леонид Ильич приказывал составлять расписание так, чтобы проехать этот город ночью".
Утверждение легко подтвердить фактами: в хрущевском президиуме ЦК Брежнев отвечал за оборонную промышленность, но ни разу не посетил оплот советского военно-промышленного комплекса. Он дважды – в 1972-м и 1978-м годах – совершал длительные железнодорожные поездки по Сибири и Дальнему Востоку, но проигнорировал лежащий на пути город своей юности.
…Преступников, быть может, и тянет на места былых „подвигов". Но нормальный человек, попавший в какую-то неприятную историю, переживший мощнейший стресс, испытавший страх и унижение, скорее всего, будет избегать того, что пробуждает страшные воспоминания.Через какой же силы стресс прошел Брежнев в Свердловске, что вынужден был бросить высокую должность, бежать, а потом постарался вычеркнуть „злой" город из своей памяти?! Видимо, мы уже никогда не узнаем точного ответа на этот вопрос. Не сработался с начальством? Совершил некий предосудительный поступок, будучи кандидатом в члены ВКП(б)? Мне кажется чрезвычайно интересным предположение о политической подоплеке произошедшего. Повторюсь: то был пик коллективизации, и Леонид Ильич оказался в гуще этих событий.По свидетельству сотрудника аппарата ЦК КПСС В.Печенева, в 1981 году генсек следующим образом вспоминал свое участие в раскулачивании:
– Придешь в крестьянский дом излишки хлеба забирать, сам видишь, у детей глаза от буряка слезятся, больше ведь есть нечего…
В то время Сталин заговорил о перегибах и головокружении от успехов. Но еще опаснее было проявить „недостаточную классовую сознательность", дать какие-то послабления кулакам или даже помочь кому-то из них. Молодой руководитель, учитывая особенности его характера и сочувствие к притесняемым, такие послабления дать мог. И, быть может, из-за этого удостоился в Свердловске пристального внимания соответствующих органов.
Племяннице генсека Любови Брежневой принадлежит следующее утверждение: „В печально известном 1937 году Леониду приходилось прятаться от гэпэушников в Свердловске, возвращаясь с разбитыми истеричным следователем губами после очередного допроса от чекистов". Но хорошо известно, что в 37-м Брежнев на Урал не приезжал, а его карьера весьма успешно развивалась в Днепродзержинске. Да и не было в то время уже никакого ГПУ и гэпэушников – глобальную чистку производили органы НКВД.
Так, может быть, истеричный следователь и разбитые губы были не в 37-м, а в 30-м, и дело происходило как раз на Урале?

Звезды не отклоняются от своего пути
Начав уральскую карьеру в 1928-м землемером, в течение двух лет Брежнев успел побывать начальником райземотдела, заместителем председателя райисполкома, первым заместителем начальника окружного земельного управления. Фантастический взлет для человека, которому едва за двадцать!
В 1931-м он – кочегар на металлургическом заводе в Днепродзержинске. В 1937-м – заместитель председателя Днепродзержинского горисполкома. В 1939-м – уже секретарь Днепропетровского обкома партии, где сначала курировал идеологию, а затем – оборонную промышленность. Желательное для головокружительной карьеры пролетарское происхождение имели миллионы. Инженерное образование успели получить сотни тысяч. Поразить скоростью продвижения по партийной лестнице, как он, могли единицы. И ведь на этом американские горки в судьбе будущего советского лидера не заканчиваются.
50-е годы. Вождь народов, увидев как-то Брежнева, уже произнес знаменитую фразу: „Какой красивый молдаванин!" (наш герой одно время руководил молдавским ЦК). Леонид Ильич уже успел побывать секретарем ЦК КПСС и кандидатом в члены президиума ЦК. И вдруг, после смерти Сталина, он оказывается всего лишь заместителем начальника(!) Главного политического управления Советской армии.
Вам ничего не напоминают эти перемещения? Не так ли из кандидатов в члены политбюро Борис Ельцин пересел в кресло заместителя председателя Госстроя, чтобы совершить затем прыжок на властный Олимп? Конечно, обстоятельства карьерных катастроф и стремительных взлетов двух государственных лидеров совершенно различны. Однако как не подивиться воле к власти, которая поднимала двух этих столь разных людей из, казалось бы, безнадежных положений.
В отдельных поворотах судьбы играет свою роль случай. Но в фабуле жизни человека случайностей быть не может. По большому счету, каждый в этом мире соответствует своей „должности", каждый многократно воспроизводит свои собственные ситуации и отношения.
Лидерство – такой же жизненный сценарий, как и все остальные. В каком бы провале ни оказался прирожденный лидер, он вновь начнет захватывающее дух движение по вертикали. Настолько естественное, что через какое-то время его и представить нельзя будет никем иным, кроме высокого начальника.
Всмотритесь в учетную карточку кандидата в члены партии Леонида Брежнева, публикуемую на этой странице. Так и представляешь молодого Леню Брежнева, написавшего в графе „народность" – „украинец" и задумавшегося, правильно ли он поступил. Не лучше ли в стране, где он собирается делать карьеру (и словно бы предчувствуя свою судьбу), причислить себя к „государствообразующей" нации? Так поверх „украинца" появляется „великоросс", а родным языком вместо украинского становится русский. Этот удивительный документ любезно предоставил нам для публикации Центр документации общественных организаций Свердловской области.
На какую траекторию мог бы выйти „уралец" Брежнев, не прервись его первый взлет самым загадочным образом в 1930-м? Возможно, на Урале у него не оказалось бы столь же влиятельного покровителя, как Никита Хрущев на Украине. Возможно, ему не случилось бы принять участие в таких важных для политической карьеры событиях, как арест Берии или разгром группы Молотова – Маленкова – Кагановича. И скорее всего, страна никогда не узнала бы „выдающегося борца за мир и коммунизм".
Но мне почему-то кажется, что дослужиться до поста партийного руководителя Среднего Урала Леонид Брежнев был просто обязан.

Дипломатия Брежнева
Какая неведомая сила подняла „заурядного человека, лишенного каких бы то ни было талантов" (так почему-то считают некоторые мемуаристы) на вершину властного Олимпа? Какие параметры его личности заставили уставших от хрущевских перетрясок членов президиума ЦК (людей примерно равных по статусу, среди которых не было явного фаворита) остановиться именно на его кандидатуре? Как ни странно, ответ на этот вопрос дают воспоминания о Брежневе зарубежных лидеров – людей, с которыми он волей-неволей общался как с равными себе.
Вот в сентябре 1971 года Брежнев принимает в Крыму канцлера ФРГ Вилли Брандта. Советский лидер первым затрагивает вопрос о разделении Германии и тут же изящно исключает его из обсуждения. „Как только машина тронулась, – пишет немецкий политик в своих „Воспоминаниях", – он положил мне руку на колено и сказал: „В том, что касается Германии, Вилли Брандт, я вас хорошо понимаю. Но ответственность за это несем не мы, а Гитлер". А может быть, он даже сказал, что теперь мы ничего не можем изменить?".
Вот в апреле 1979 года, встретив французского президента Валери Жискар д’Эстена, Брежнев беседует с ним по пути в Кремль. Он шокирует собеседника из „капиталистического лагеря" жалобами на здоровье, вспоминает свою челюсть, с которой немало намучился; прямо говорит, что есть у него болезни „намного серьезнее". В книге Жискар д’Эстена „Власть и жизнь" приводятся следующие подробности этого разговора:
„Он кладет мне руку на колено – широкую руку с морщинистыми толстыми пальцами, на ней словно лежит печать тяжелого труда многих поколений русских крестьян":
– Я вам говорю это, чтобы вы лучше поняли ситуацию. Но я непременно поправлюсь, увидите. Я – малый крепкий!".
В книге мемуаров 37-го президента США Ричарда Никсона отсутствуют подобные сцены. Зато автор проводит параллель между советским лидером и 36-м американским президентом Линдоном Джонсоном, который был достаточно фамильярен. Брежнев, сообщает Никсон, "тоже хлопал собеседника по коленке, толкал локтем в ребра или обнимал, чтобы придать особое значение моменту…".
Итак, на Брандта и Жискар д’Эстена доверительность и откровенность разговора (а именно это выражал жест Брежнева) производила впечатление. Никсона такое нарушение дистанции, как видим, коробило. Но всем троим эта черта дипломатии Брежнева врезалась в память.
Политика в любой стране и при любой общественной системе – искусство неформальных человеческих контактов. Но если в условиях публичной политической конкуренции к этому добавляется изощренность в борьбе за голоса избирателей, то в гробовой тишине советского политического ландшафта умение выстраивать отношения – главный секрет успеха.
Оказавшимся в гостях у Брежнева немцу, французу или американцу можно положить руку на колено и доверительно сообщить нечто действительно важное. Молодому секретарю ЦК, поспорившему с самим премьер-министром, позвонить и посочувствовать: "Переживаешь?". Старому товарищу по политбюро, который решил кого-то из коллег поставить на место, просто миролюбиво сказать: "Зря ты кипятишься, Алексей Николаевич (Андрей Андреевич, Дмитрий Федорович и т. д.)".
Результатом брежневской дипломатии на международной арене стали Московский договор между СССР и ФРГ (фактически мирное соглашение между противниками во Второй мировой войне), договоры об ограничении стратегических вооружений с США, Хельсинкский заключительный акт. Символом брежневской разрядки было рукопожатие в космосе экипажей "Союза" и "Аполлона" в 1975 году – событие просто фантастическое в условиях ожесточенной борьбы сверхдержав.
Идеологическая жвачка Суслова о классовой борьбе была рассчитана на внутреннего потребителя. Для внешнего мира существовала брежневская реальная политика переговоров и компромиссов. И это был личный выбор человека, хорошо знавшего, что такое война.
Результатом брежневской дипломатии внутри страны (а иначе его маневры среди отягощенных амбициями соратников назвать трудно) стали абсолютная политическая стабильность (что, конечно же, несло в себе как плюсы, так и минусы) и непререкаемое лидерство самого Брежнева. Он оказался недосягаемым, потому что был и таким же, и совсем не таким, как большинство его коллег.
…Командная советская экономика породила совершенно особый тип так называемого сильного руководителя. Это типаж волевого начальника, который на своем заводе, в своей отрасли или своем регионе – царь и Бог. Ради выполнения спущенной сверху директивы он не считается ни с кем и ни с чем, не терпит никаких возражений, не церемонится с подчиненными.
При отсутствии экономических рычагов стимулом становились разносы и накачки. Мини-диктаторыхудо-бедно обеспечивали функционирование отраслей и регионов, но то и дело натыкались на своеволие себе подобных в смежных сферах жизни. Ведомственность, с которой призывали бороться с высоких трибун – это ведь не что иное, как конфликты амбиций и интересов людей. Разборка Лигачева и Ельцина, случившаяся уже в постбрежневские времена (даже учитывая ее идейную составляющую) – классический пример такой стычки двух крутых начальников.
Ради сохранения самой себя система просто обязана была выдвинуть на пост регулятора и стабилизатора человека совсем иного склада. Так во главе огромной державы оказался мягкий, осторожный и терпимый Леонид Ильич.
Казалось бы, безудержные восхваления генерального впоследствии дискредитировали саму власть и вызывали всеобщее раздражение. Казалось бы, все это должно было повлечь дестабилизацию системы еще при жизни "дорогого Леонида Ильича"… Но ничего, подобного событиям в Польше, у нас не случилось. Почему?
Во-первых, комплекс чувств, которые порождала у подданных в чем-то комическая фигура позднего Брежнева, совсем не сводился лишь к раздражению: были тут и недоумение, и добрая ирония, и даже сочувствие (мучается человек!).
А во-вторых… "Когда государь пытается искоренить лесть, он рискует навлечь на себя презрение… Когда каждый сможет говорить тебе правду, тебе перестанут оказывать должное почтение" (Макиавелли).

"Жил сам и жить давал другим"
Бюрократический режим, во главе которого оказался Леонид Брежнев, не был чем-то необычным для многовековой российской истории. Но в каком-то смысле традиции бюрократии в это время были доведены до абсурда: любой самый незначительный вопрос требовал десятков согласований, экономику опутывали тысячи инструкций, а решение назревших проблем могло готовиться в недрах аппарата годами.
Каким образом страна жила и, пусть медленно, но развивалась? Каким образом были построены сотни предприятий, которые и сейчас пополняют российский бюджет? Секрет в том, что бюрократия – это не только способ заволокитить любой вопрос (или же, наоборот, придать ускорение нужной бумаге). Это еще и четкое распределение полномочий и ответственности. Номенклатура ЦК, обкома и райкома – совершенно разные отряды партаппарата, и вышестоящим "не по чину" лезть в дела подчиненных. Брежнев довольно часто звонил первым секретарям обкомов, интересуясь видами на урожай и другими вопросами, но по большому счету предоставлял своим наместникам абсолютную свободу рук.
"…Так получилось, что мы работали практически самостоятельно, – признается в книге „Исповедь на заданную тему" Борис Ельцин. – Получали какие-то указания, постановления ЦК, но это только для галочки, для отчетов… Мнение первого секретаря (обкома – Авт.) практически по любому вопросу было окончательным решением".
"Что касается роли первых секретарей, – замечает в своей книге Михаил Горбачев,-то ее можно сравнить разве что с положением прежних царских губернаторов. Вся полнота власти на местах практически была в их руках". По мнению Михаила Сергеевича, при Брежневе существовал своего рода общественный договор. Смысл его состоял в том, что первым секретарям в их регионах давалась неограниченная власть, а они в ответ должны были поддерживать и славить генсека.
Думается, однако, что субъектами общественного договора брежневской эпохи были не только разные отряды аппарата. Безусловно, это было неписаное соглашение власти и общества, которое позволяло стране существовать, не особо напрягаясь, и обеспечивало подданным необходимый минимум благ.
С телеэкранов сообщают о новых грандиозных "планах партии – планах народа", о необходимости повышения эффективности, качества, производительности труда. Но все – и верхи, и низы – понимают, что риторика останется риторикой, срыв планов всегда можно оправдать "объективными причинами", а за нарушения никого не накажут.
В магазинах нет то одного, то другого. Но самое необходимое (и по символическим ценам) есть всегда, и на хлеб насущный совсем необязательно зарабатывать в поте лица. Есть бесплатные медицина и образование, есть доступный для всех отдых в профсоюзных здравницах.
Страна смеется над репризами Райкина и Хазанова. Тираж журнала "Крокодил" достигает астрономических шести с половиной миллионов экземпляров. Но насмеявшись вдоволь над нелепостями бытия, люди идут на рабочее место и трудятся примерно так же, как герои сатирических монологов или журнальных карикатур. Так же, как "трудится" и сам глава государства. 10–15 процентов профессионалов, которые просто не могут халтурить и выкладываются на работе, обеспечивают более или менее устойчивое функционирование общества и развитого социализма.
"Там украшают флаг,
обнявшись, серп и молот.
Но в стенку гвоздь не вбит
и огород не полот.
Там, грубо говоря,
великий план запорот!" –
это ведь строки Бродского именно о брежневском времени.
70-е были временем, когда советскую экономику (конечно, не совсем безболезненно, но все же плавно) можно было перевести на рыночные рельсы. Не Китай, а Советский Союз мог бы стать образцом неспешного, продуманного строительства "капитализма без гримас" под руководством коммунистической партии. Увы, поток нефтедолларов не располагал советских лидеров к размышлениям о необходимости что-то менять.
У отца китайских реформ Дэн Сяопина был личный мотив не любить Мао Цзэдуна и построенную им систему (он подвергался репрессиям в годы культурной революции). У Брежнева не было и не могло быть личных причин трансформировать сталинскую модель общества (разбитые гэпэушником губы – не в счет). Да и могли ли быть сомнения в системе, которая на его глазах выстояла в самой страшной в истории человечества войне?! Говоря о жизнеспособности строя, советские пропагандисты подразумевали его неизменность, неприкосновенность, вечность.
Брежнев и его соратники прагматично оценили потенциал нефтяных и газовых месторождений Западной Сибири. Но в том, что касается общественных отношений, их воображение, к сожалению, не заходило дальше элементов хозрасчета и бригадного подряда. Увы: между консервацией "самого передового" общественного строя и его последующим обвальным реформированием существует прямая связь.
Судьба Брежнева – удивительная судьба. Дело не только в том, что он испытал взлеты и падения, сам прошел через коллективизацию, индустриализацию, войну, послевоенное восстановление, целину и прочие описанные в учебниках этапы. Молодость, расцвет, зрелость, старение и, наконец, одряхление этого человека почти совпали с соответствующими периодами в истории целой страны.
Его преемники еще пытались вдохнуть жизнь в застывший общественный организм. Но реанимационные мероприятия помогли ему не больше, чем самому Леониду Ильичу утром 10 ноября 1982 года.

Похороны – без Бога?
Многолетнего лидера страны опустили в могилу 15 ноября. Это совпало не только с боем курантов, но и с первым залпом траурного салюта. Грохот был такой, что вся страна заговорила о падении гроба. Один из "кремлевских могильщиков", похоронивший нескольких генсеков, позднее в газетных интервью категорически отвергал живучие утверждения о том, что Леонида Ильича "уронили".
Страна в прямом эфире увидела, как новый лидер Юрий Андропов устремился к могиле, чтобы бросить в нее горсть земли. Но не смогла увидеть на телеэкранах действительно волнующий момент, произошедший минутами ранее.
Джордж Буш-старший (он присутствовал на церемонии как вице-президент США) в своих мемуарах поделился странным чувством от советских похорон без Бога. Но не смог не описать этот удивительный для атеистической страны эпизод, очевидцем которого ему довелось стать и который не попал ни в один из выпусков новостей.
Представитель Америки находился на гостевой трибуне, имел исключительно хороший обзор и видел, как охваченная горем вдова покойного подошла к гробу Брежнева с последним прощанием. Она посмотрела на него, наклонилась над гробом, а затем… перекрестила тело своего мужа.
"Я был поражен, – признается Джордж Буш в книге „Глядя в будущее". – Во всей этой помпезной и военной обстановке похорон это был явный признак того, что несмотря на официальную политику и догмы, существовавшие более 60 лет, образ Всевышнего все еще жив в этой стране".

От редакции
В Год истории наша газета уже обращалась к самым разным темам – от дворцовых переворотов XVIII века и войны 1812 года до реформ 90-х годов. Мы полагаем, что каким бы сегодня ни было отношение к тем или иным событиям и персонажам, они в любом случае заслуживают нашего внимания. За переменами всегда приходит период устойчивого развития, и потому интерес ко времени брежневской стабильности будет только возрастать. Каким образом, сохраняя достигнутое, общество может идти вперед? Что из опыта предшествующих поколений актуально сегодня, а от чего стоит отказаться? Анализ событий давнего и недавнего прошлого, безусловно, способен дать ответы на эти вопросы.