Запесоцкий Александр, "Литературная газета", 16 мая

Полвека назад, в мае 1968 года, во Франции начались студенческие беспорядки, мгновенно захватившие западный мир и поразившие масштабами и направленностью воображение современников. Их назвали тогда "молодежной революцией".
Бунт молодежи был быстро подавлен "обществом взрослых", его лидеры успешно интегрировались в систему, против которой протестовали. Остались воспоминания – море научной литературы и художественных произведений, посвященных исследованию тех событий.
Вспоминая все это сегодня, обозревая события того бурного мая как бы сквозь толщу полувекового опыта эволюции Запада, я прихожу к выводу, что "молодежная революция" знаменовала собой своего рода лебединую песню, конец великой эпохи классического капитализма, начало его реального загнивания. Того весьма длительного и многослойного процесса, в результате которого практически весь мир (кроме российских "либералов") перестал считать Запад примером, образцом в своем развитии.

Как это было
Детальное описание тех событий способно поразить воображение любого читателя. Студенческие беспорядки начинаются в Сорбонне и Нантере. Из университетов изгоняются преподаватели, бунтари воздвигают баррикады. Бьют чернильницы о стены и пишут лозунги, тотально отрицающие весь буржуазный уклад жизни, всю традиционную культуру общества: от "Человечеству не видать счастья, пока последнего капиталиста не задушат кишкой последнего бюрократа!", "Освобождение человека должно быть тотальным, либо его не будет совсем", "Запрещается запрещать", "Освободим коммунистов Индонезии" до "Пролетарии всех стран, развлекайтесь!", "Никогда не работай!", "Нам нужен мужчина каждый день", "Нет экзаменам", "Алкоголь убивает, принимайте ЛСД"…
Начинаются массовые демонстрации, ожесточенные столкновения с полицией. К студентам присоединяются другие слои населения. 8 мая в нескольких городах Франции проходит первая стачка под лозунгом "Студенты, рабочие и учителя – объединяйтесь!" с пением Интернационала.
Полиция не справляется с ситуацией. Счет раненым с обеих сторон ведется на тысячи. Профсоюзы поднимают рабочих на захват крупных предприятий, стихийно возникающие общественные комитеты организуют распределение продовольствия среди населения. Бастуют телефон, телеграф, почта, общественный транспорт. К 20 мая число бастующих достигает 10 миллионов. Всеобщая забастовка. Социалисты требуют создания Временного правительства.
Но во главе страны – крепкий орешек по имени де Голль. Власть применяет силу. Ночь на 25 мая получает название "кровавой пятницы". 30 мая президент объявляет о роспуске Национального собрания. В июне порядок восстановлен. Запрещены ультралевые группировки, взяты под контроль университеты и промышленные предприятия. В конце июня проходят парламентские выборы, на которых сторонники де Голля впервые в истории Франции получают абсолютное большинство. Революция закончена.
Симптоматично, что практически параллельно "самовозгорание мятежного духа" прошло во многих странах Западной Европы, в США и Японии. Но так же быстро угасло, оставив, правда, в общественной памяти весьма специфические впечатления. Недоумение, потрясение и шок – пожалуй, самые подходящие слова для описания эффекта, произведенного "красным маем".

Что это было? О сути и причинах
Несмотря на подробнейшие описания событий тех дней, массу документов и свидетельств, серьезную аналитику, исследования протеста средствами искусства, вопрос "Что это было?" не закрыт до сих пор.
А было разное. В едином хаосе общественного протеста слились как бы разные потоки общественных мироощущений.
Общий антибуржуазный пафос протеста, конечно, несомненен. В политической плоскости зачинщиков бунта обычно именуют гошистами – левыми радикалами, экстремистами, которых относительно условно разделяют на анархистов и троцкистов. Революционеры "красного мая" резко противопоставляли себя традиционным левым, в том числе коммунистам.
В этой связи следует упомянуть организованный студентами за несколько месяцев до майских событий многотысячный митинг против правительственного курса в сфере образования, который спонтанно перерос в чествование погибшего Че Гевары: "Че – герой, буржуазия – дерьмо! Смерть капиталу, да здравствует революция!"
Между тем массовая поддержка "леваков" широкими слоями населения оказалась неожиданной, застала "общество взрослых" врасплох. Ведь протестный пафос студенчества "вдруг" возник на фоне спада традиционного революционного движения Европы и Северной Америки, который был связан с ростом производства и повышением благосостояния рабочего класса, большая часть которого, развращенная "обществом потребления", тогда становится "рабочей аристократией" и неплохо чувствует себя в капиталистическом обществе. Руководство коммунистических партий в этой связи отказывается от революционного преобразования мира, переориентируясь на частичные реформы, работу в местном самоуправлении, в профсоюзах, создание "антимонополистической демократии", которая должна предшествовать этапу социалистической революции. Неслучайно руководство СССР того времени берет курс на "мирное сосуществование" с империализмом.
Необходимо отметить, что на Западе были извлечены серьезные уроки из победы российской революции 1917 года. Появилась Международная организация труда, призванная снимать антагонистические конфликты между работниками и работодателями. Стала неуклонно повышаться социальная защищенность людей труда, совершенствовались правовые механизмы их защиты. Низы получали все больший доступ и к материальным благам, и к культуре.
Молодежная революция 1968 года происходит в период беспрецедентного для Франции ХХ века длительного экономического роста, формирования "потребительского общества". Примерно та же ситуация характерна и для всей Западной Европы, для США.
Однако разными поколениями приближение к изобилию воспринимается по-разному. Если для старших экономическое процветание – тяжким трудом проложенная дорога в рай на земле, а социальная стабильность – счастье, заработанное после ужасов войны, то для новых поколений молодежи относительное материальное благополучие – нечто само собой разумеющееся. Этакая "данность". И ценность жизни без социальных потрясений не очень-то прочувствована в силу отсутствия иного опыта.
В этот период благодаря упорному труду старших поколений и научно-техническому прогрессу, росту производства материальный уровень жизни даже самых малоимущих слоев молодежи на Западе впервые в человеческой истории позволяет ей создать свою молодежную культуру, отличную от общепринятой, от "культуры взрослых". Понижаются социальные барьеры, огромные массы молодежи вовлекаются в образование, сосредотачиваются в кампусах. Молодежь выходит на арену общественной жизни как относительно автономная социальная группа с иной, своей собственной шкалой ценностей.
И обретает своих идеологов в лице таких философов старшего поколения, как Жан-Поль Сартр, Герберт Маркузе и др. Левая профессура же утверждает, что рабочий класс в "обществе потребления" теряет свою революционность, так как ему теперь "есть что терять, кроме своих цепей". А подлинно революционным классом якобы становится молодежь. И это мнение вроде бы подтверждается всем жизненным контекстом, окружающим студентов Запада во второй половине 60-х.
На самом же деле что терять студенческим слоям молодежи есть. Но относительное материальное благополучие, отсутствие необходимости бороться за выживание стимулирует интерес к духовным ценностям, нравственным исканиям. Увы, общий культурный уровень масс не позволяет им сколь-нибудь серьезно углубляться в поиски смысла жизни. "Sex, drugs, rock-n-roll" – вот крае­угольные камни размежевания отцов и детей. Именно в это в итоге и выливается антибуржуазный протест.
Следует отметить, что сама постановка вопроса гошистами о нравственности, гуманизме, справедливости, поиске духовных ориентиров была не нова. Новым и шокирующим старших было то, что проблематика духовных ценностей в противовес ценностям материальным была выдвинута относительно благополучной частью общества, да еще в условиях сравнительного общего благополучия на Западе.
При внимательном рассмотрении дело обстояло все же несколько иначе. Непосредственно перед маем 1968 года стали заметны симптомы некоторого ухудшения экономической ситуации. Количество безработных во Франции стало расти и приблизилось к полумиллиону. Их ряды пополнялись в первую очередь за счет молодежи. Диплом Сорбонны стал означать что-то вроде справки о грядущей невостребованности работодателем. Два миллиона рабочих получали минимально возможную по закону оплату труда. Ухудшались условия труда и социальной поддержки.
Сохранение темпов экономического роста потребовало в этот период новых инвестиций, в том числе – интенсификации наемного труда, сверхурочной работы. 40-часовая рабочая неделя к середине 1960-х выросла до 45 часов.
В высшем образовании обозначились проблемы с размещением студентов в общежитиях, транспортом, финансированием университетов. Страна не справлялась с взятыми темпами расширения доступности образования.
В итоге массы, вовлеченные в высшее образование, обнаружили, что движутся по жизненным траекториям, неведомым ранее их родителям, их социальным слоям. И будущее в этой ситуации для них выглядит пугающе неопределенным.
В отличие от маршрута "школа – работа", удлинение образовательного периода в университетах означало для многих "тусовку" на студенческой скамье с массой привилегий, но без ответственности. Освобождение от контроля учителей и родителей, погружение в атмосферу индивидуальной свободы, не основанной на фундаменте необходимого воспитания… То есть взрослая жизнь со всеми ее прелестями, но без забот. Страх перед будущим возникал как нежелание брать на себя ответственность за что-либо, работать и создавать семью.
Отсюда – и гедонистическая направленность протеста. Примечательны лозунги: "Скука контрреволюционна", "Твое счастье купили, укради его", "Звонит будильник. Первое унижение за день", "Нельзя влюбиться в прирост промышленного производства", "Никогда не работай"…
В итоге оказалось, что "общество взрослых", истеблишмент ждет благодарности от подрастающих поколений за включение социальных лифтов, благополучную жизнь, доступ к образованию, но слышит раздраженный вопрос: "Спасибо, конечно, но что мы получим дальше, как нам дальше жить?"
В любом случае перед нами – конфликт нового типа, абсолютно "неклассический" феномен, не имеющий прямого отношения ни к теории Маркса, ни к ленинской формуле "низы не могут, а верхи не хотят". Странная "революционная ситуация" в благополучной и сытой стране с уверенно развивающейся экономикой, распухающей от сверхприбылей научно-технической революции и неоколониальной политики. И странные "революционеры" – элитарная социальная группа. Мятеж, который не ставит перед собой никаких определенных целей, кроме реализации, казалось бы, запредельной стихии разрушения.
Действительно, недовольство студенток, которым дирекция общежитий не разрешала оставлять у себя на ночь мальчиков, было несколько несоизмеримо с агрессией бунта и стремлением его участников нанести максимальный ущерб несущим конструкциям общества, социальным институтам государства…
Позднее мировая практика также не знала ничего подобного ни по масштабам, ни по накалу страстей, ни по тотальному отказу молодежи от культуры "общества взрослых".
Думается, понимание данного феномена может быть обретено лишь в контексте общего развития западного капитализма. "Красный май" – точка бифуркации его эволюции, надлома, подготовленного ходом всей предшествующей истории. Что это было – можно понять лишь с учетом последующего полувекового опыта.

Духовность или потребление? Жизнь после мая
Если отбросить всю карнавальную мишуру молодежного протеста, то окажется, что "общество взрослых" не нашло убедительного ответа на главный вопрос, сформулированный в 1968 году новыми поколениями: о смысле жизни.
Разумеется, "майская революция" изменила политическую атмосферу Франции да и всего Запада. Она способствовала демократизации высших и средних учебных заведений, расширению возможностей для политической деятельности на территории университетов и студенческих городков. Принятый "Закон об ориентации" координировал действия университетов с экономической обстановкой в стране, снижая тем самым риск безработицы для выпуск­ников.
Но главным все же стало не это. Запад начал стремительно трансформировать свою социально-экономическую формацию. Наверное, фантасты-романтики могли бы предположить сценарий развития, при котором власть имущие приближали бы общество к "эре милосердия" – гуманизация общественных отношений, ликвидации социального неравенства, воплощению лозунгов "свободы, равенства, братства". Но "эра милосердия" – репертуар российских идеалистов. Запад же взялся за воплощение на практике альтернативного идеологического комплекса, строительство "общества потребления".
Конечно, социальные функции государств там (до последнего десятилетия) усиливались, но ведущими тенденциями стали все же: фундаментальные изменения рынка вплоть до утраты им роли локомотива экономического развития; деформация национальных элит и потеря ими способности к генерации новых смыслов, выявлению перспективных путей развития; тотальное перерождение демократии; возрастание манипуляций обществом и уничтожение свободы слова; разрушение христианской матрицы развития культуры.
Прошедшие 50 лет можно характеризовать как воцарение так называемого неолиберального капитализма, приведшего Запад в очевидный тупик.
Эффективность классического капитализма базировалась на свободном рынке с его стихийной принудительностью экономических механизмов. В основе лежала конкуренция производителей, борьба за удовлетворение потребностей потребителей на основе производства качественного товара. И этот рынок ушел в прошлое.
Центр тяжести производства переместился из фабричных цехов в головы людей. Материальное производство вытеснилось на периферию экономики производством смыслов. И сами потребности людей стали производиться как продукты. Современное "информационное общество" не стало сферой свободной жизнедеятельности людей, явив собой по сути лишь новую форму государственно-монополистической организации производства.
Конец 60-х – начало 70-х годов – период, когда относительно свободная интеллектуальная жизнь Запада решительно сменяется тотальной манипуляцией сознанием. Радикально меняются механизмы формирования и функционирования элит.
В "домайскую" эпоху особую роль в обществе играли интеллектуалы – писатели, философы, ученые, профессора. Они пользовались значительной свободой в анализе реальности, генерации идей и донесении их до общества, оказывали на его развитие существенное, а иногда и ключевое влияние. Их зависимость от экономической и политической элит была сравнительно слабой.
После "красного мая" практически все духовное производство Запада было приватизировано монополистическими структурами. Как и само государство. Интеллектуалы превратились в служащих корпораций, производящих идеи по их заказу и в их интересах, все чаще – без связи с реальностью. Или связанных, но не улучшающих бытие с точки зрения общественного блага. Крупная буржуазия создает духовный продукт в собственных узкокорыстных интересах и навязывает его через систему СМИ, с помощью механизмов распространения массовой культуры. Аналогичным образом приватизируются институты функционирования демократии, что приводит к вырождению политического класса, исчезновению политических лидеров уровня Франклина Рузвельта, Шарля де Голля.
И неслучайно сегодня лидеры стран Евросоюза за редкими исключениями образуют единообразный ряд безликих чиновников, а избранный вопреки воле сложившейся в США властной элиты Дональд Трамп практически лишен возможности реализовывать свои предвыборные обещания.
Превращение свободы слова и демократии в товар означает вступление капитализма на Западе в фазу критического перерождения. Перерождение это уже называют злокачественным. Но подобные оценки, выработанные крупнейшими в мире учеными, тщательно замалчиваются российскими буржуазными СМИ. Хотя практически весь остальной мир уже давно не считает Запад сколь-нибудь перспективной моделью социально-экономического устройства.
Особенно активно в мировом сообществе критикуется культурное перерождение Запада, отказ от христианства с его системой ценностей, общей для традиционных мировых религий.
Весь спектр нынешних глобальных кризисов (истощение запасов энергии, климатические изменения, рост терроризма, множащиеся техногенные катастрофы, загрязнения среды обитания человека и т.д., и т.п.) в мире все больше связывают с кризисом западной модели развития, цивилизационной парадигмы. По какому пути пойдет человечество в дальнейшем – вопрос, не имеющий пока четкого ответа. Видимо, впереди эпоха конкуренции нескольких различных моделей.
Образно говоря, историю капитализма можно представить как захватывающий сериал, где серии – различные фазы его эволюции, определенные эпохи. Так вот "красному маю" в этой истории, по-моему, принадлежит роль титров "Конец" в одной из последних серий. Увы, скорее всего, самой благополучной…