Алексей Макаркин, "Известия", 30 августа

Еще в 1967 году известный российский востоковед А.М. Васильев опубликовал посвященную ваххабизму книгу "Пуритане ислама". Тогда этот феномен интересовал в Европе и Америке лишь специалистов. После трагедии 11 сентября эта тема перестала носить сугубо теоретический характер.

Современная цивилизация столкнулась с явлением, мало похожим на ставший привычным политический радикализм предыдущих десятилетий. Тогда терроризм был встроен в вооруженную национально-освободительную борьбу, проходившую на фоне геополитического противостояния - "холодной войны". Задачей радикалов было создание национальных государств, а не разжигание мирового пожара. Например, алжирские повстанцы, во время многолетней войны жестоко расправлявшиеся как с французскими солдатами и офицерами, так и с мирными поселенцами, в 60-е годы стали министрами, генералами и губернаторами в независимой стране. Нечто подобное произошло и с ООП в Палестине. В России на такой же сценарий делал ставку Джохар Дудаев.

Что касается другой разновидности терроризма (кровавых вылазок "Красных бригад" в Италии, РАФ в Германии), то там речь шла о болезни, поддававшейся излечению путем полицейских операций в отношении небольших групп фанатиков, которые очень быстро оказались в общественной изоляции.

Теперь ситуация принципиально изменилась. Религиозные фанатики-террористы используют в своих целях одно из направлений в исламе: ваххабизм, хотя сам по себе ваххабизм не является синонимом экстремизма - его "устоявшаяся" версия является государственной религией в Саудовской Аравии.

Религиозные радикалы не удовлетворяются локальными задачами, они хотят переделать по своему образцу весь мир. Их идеи выглядят привлекательно и для социальных аутсайдеров, убивающих милиционеров в Дагестане, и для людей, получивших западное образование, совершивших теракты в Нью-Йорке и Лондоне. Точно так же, как идеи пуританизма (и других радикальных версий протестантизма) объединяли недавних профессоров богословия официальной церкви и безграмотных крестьян. А процессы, вызывающие разрыв привычных для традиционной общины связей, лишь способствуют росту радикальных настроений. Место авторитета отца семейства или духовного наставника маленькой сельской общины занимают одиозные персонажи типа бен Ладена или Шамиля Басаева, у которых всегда есть простые ответы на сложные вопросы.

Для фанатиков вообще не являются авторитетами адепты традиционного вероучения. Вспомним, как жестоко чешские табориты расправлялись с представителями католического духовенства, насколько непримиримы были сторонники Кромвеля к духовным лицам англиканской церкви, подозревавшимся в симпатиях к католицизму. В этом свете неудивительными представляются убийства видных исламских священнослужителей в Чечне и Афганистане, умышленно совершенные террористами. Пуритан и радикальных ваххабитов сближают даже внешние признаки их деятельности - жесткое, силовое навязывание своих убеждений, готовность идти на смерть ради религиозной идеи. И, что еще важнее, апелляция к "незамутненным" истокам веры, резкая критика устоявшихся веками обрядов и традиционного духовенства (разумеется, вне Саудовской Аравии), тесно связанного с власть имущими и обвиняемого ими в коррупции.

Означает ли все это, что современные пуритане обречены на успех? Представляется, что такой пораженческий вывод был бы поспешным. Фанатизм привлекает одних и отталкивает других. Террористическому "интернационалу" может противостоять мобилизация самых разных политических сил, которые негативно относятся к попыткам разжечь мировую террористическую войну. И, разумеется, наряду с борьбой с конкретными экстремистами надо решать острые социальные проблемы, способствующие развитию политического и религиозного радикализма. Без этого даже самые успешные полицейские операции не излечивают болезнь, а лишь загоняют ее вглубь.