Андрей КОРОЛЕВ, "Литер", 6 марта

Казахстан взял курс на широкую модернизацию, которая среди прочего предусматривает перемены в социальной сфере. Суть их в том, чтобы укрепить стабильность, сделать развитие общества гармоничным и бесконфликтным, а в целом усилить конкурентоспособность Казахстана на фоне текущих глобальных вызовов.
О том, какие перемены происходят в обществе и с какими проблемами сегодня приходится сталкиваться, сегодня мы попросили рассказать президента фонда "Стратегия", кандидата социологических наук Гульмиру Илеуову.
– Социальная модернизация носит комплексный характер. Ее невозможно рассматривать вне тех перемен, которые протекают в экономике или политике. Казахстанское общество морально готово к таким переменам?
– Понятие "модернизация" принято рассматривать как движение от традиционного общества к современному. Причем за эталон перемен часто берут европейские общества. И здесь логично спросить: хотим ли мы сами этого? И в каком обществе мы собираемся жить? В данном случае привлекает внимание, что сегодня не утихают дискуссии по этому поводу. Особенно в экспертных кругах. Появляются публикации с идеализацией кочевого общества, другие восхваляют тенгрианство, третьи призывают построить традиционное общество. На одной конференции слышала даже призывы от экспертов из одной солидной организации строить у нас "архаическое общество". Видно, что общественная дискуссия на тему целей развития не завершилась. Хотя замечу, что многие такие "концепции" безграмотны, носят популистский и прожектерский характер.
Как видно, понятие "модернизация" – непростое. Поэтому на ваш вопрос следует ответить другим вопросом: в казахстанском обществе есть единодушие по поводу общих целей и ценностей, которые оно разделяет? Ведь как мы видим, на примере дискуссии в научной среде, прения продолжаются до сих пор.
– По данным Агентства по статистике РК в 2000–2012 годах доля самозанятого населения сократилась на 10 процентов. И сегодня она составляет 32 процента от экономически активного населения, грубо говоря, каждый третий трудоспособный казахстанец. С чем связаны низкие темпы снижения этого показателя?
– Проблема связана не столько с самозанятым населением, сколько с реальным сектором экономики. Для нас остается актуальной задачей диверсификация экономики и наращивание производства. Людям негде работать. За 20 лет структура экономики сильно изменилась по сравнению с советским временем. В этом нет ничего удивительного. Но в результате закрывались заводы из-за низкой конкурентоспособности и рентабельности. В то же самое время люди не смогли найти работу по специальности или в соответствии со своим профессиональным опытом.
– Кстати, вопрос в тему: почему сегодня лучше таксовать, нежели найти себе достойную работу?
– Следует понимать, что безработица имеет многоплановое измерение, речь идет не только об экономике, но и о социальных, а также психологических аспектах. Нужно отметить, что, если человек не работает, это же не значит, что он просто сидит дома и не ходит на работу. За годы вынужденного безделья он депрофессионализируется, теряет наработанный годами опыт, иногда опускается на самое социальное дно. Многим психологически трудно начать работать в коллективе после вынужденных лет простоя.
Конечно, есть люди, которые изначально не настроены долго и упорно трудиться и ищут легкий заработок. Но они не составляют несколько миллионов граждан. А вообще, если идти от этимологии слова "самозанятые", то мы им должны быть благодарны, что они сами смогли себя занять в сложившихся обстоятельствах, то есть самостоятельно решили свою проблему.
– Будущее Казахстана за "умной" экономикой, которой уже сегодня нужны технические кадры. Однако сейчас молодые люди стремятся попасть на госслужбу. Как привить им интерес к науке и инновационной деятельности?
– Я бы обратила внимание на следующий аспект. После обретения независимости и перехода на рыночные рельсы социологи фиксировали рост предпринимательской активности. Многим людям в 90-е и начале 2000-х казалось, что все зависит только от них самих, от их энтузиазма, инициативы, способностей, а проведенные государством реформы в экономике усиливали подобные настроения. Это отличало нас от граждан других бывших советских республик. Начиная с 2009 года исследования начали показывать другую тенденцию, которую бы я назвала откатом, отходом от рыночной модели поведения.
Расслоение в обществе не всем позволяет достигать поставленных целей, тренд заметен не только среди старшего поколения, но и среди молодежи. Выход – трудоустроиться на госслужбу, где есть стабильный доход и определенные социальные гарантии. Существует мнение, что в отказе от ценностей рынка ничего страшного нет, наша страна молодая, преодолевать трудности нам не привыкать. Однако мы теряем "энергию масс", желание людей самостоятельно менять свою жизнь к лучшему, то есть то, что, по идее, должно было стать движущей силой модернизации. В связи с этим трудно сказать, насколько будут эффективны призывы к казахстанцам занимать активную позицию.
Печально, что такие настроения овладевают молодежью. Тем более что поступают регулярные сигналы о том, что трудоустройство в госорганы сопряжено с коррупцией. По признанию участников фокус-групповых обсуждений, если на юге страны для получения работы требуют взятку в размере 1–2-месячной заработной платы, то, например, в Актобе расценки могут достигать 5–6 тысяч долларов США. Но у меня есть надежда на молодое поколение, так как в этой среде, по нашим исследованиям, ресурс поддержки преобразований в рыночном ключе еще существует.
– Глобальный кризис стал моментом истины для среднего класса. Тем более казахстанского, доля которого в годы бурного роста оставляла желать лучшего. Какие у него перспективы?
– По среднему классу исследований в нашей стране практически не проводится. Меня радует, что в последнее время стали хотя бы приравнивать средний класс к представителям среднего бизнеса. Наверное, потому, что среднего бизнеса у нас крайне мало. Имеющийся малый бизнес по качественному составу также недостаточно хорош: в его структуре слишком много индивидуальных предпринимателей, таких вот оформленных "самозанятых".
Отмечу также, что у нас до сих пор не утвердилось понимание, кого именно относить к среднему классу, что брать за основу выделения этой страты населения. Для меня важнейший и единственный критерий – доход. Но в этом случае должны быть определены границы, в рамках которых мы определяем этот класс. Другие исследователи включают дополнительно иные критерии – образование, владение недвижимостью, профессиональный статус. Так что средний класс в Казахстане есть, но кого относить к нему, нам еще следует почетче определиться. При этом в социологии чаще всего используют подход на основе субъективных оценок респондентов своего материального положения.
– Понятно, что многое зависит от того, кого включать в средний класс. Но это теоретические вопросы. А как на практике выглядит ситуация?
– Согласно исследованиям нашей организации, большинство респондентов (более половины) используют при описании своего материального положения оценку "среднее", которое подразумевает: такое же, как у других, то есть хватает на еду и одежду, а на другое нужно копить или занимать. Вряд ли такое материальное положение соотносимо со средним классом в его европейском измерении. Вместе с тем около 12–15 процентов населения заявляет, что у них хватает средств не только на покупку товаров первой необходимости, но и на более дорогостоящие приобретения. За годы кризиса их число колебалось незначительно, не опускалось ниже 11 процентов.
Можно предположить, что именно этих людей можно отнести к казахстанскому среднему классу. Теперь важно было бы понять, кто они – представители среднего класса в Казахстане, как достигли успеха и процветания, в какой степени может быть тиражируемым их успех.