"Профиль", 25 августа

Опытным путем проверено, что ремонт подобен стихийному бедствию. От цунами и наводнения нашествие рабочей силы отличается лишь тем, что масштабы разрушений не в состоянии предсказать ни один прибор, а к потерпевшим бедствие не летят самолеты разных стран со спасателями на борту. Хуже ремонта в квартире может быть только ремонт в подъезде, ибо его результаты еще более непредсказуемы.

Любите ли вы порядок так, как любит его Кондратий Иванович? Кондратий Иванович возвращается домой, аккуратно расшнуровывает начищенные ботинки, ставит их в галошницу под прямым углом. Кондратий Иванович снимает брюки и пиджак, распрямляет складочки, вешает в гардероб под углом двадцать градусов. Кондратий Иванович идет в ванную комнату, ровно десять раз намыливает руки бактерицидным мылом, тщательно их споласкивает, вешает полотенце на вешалку, выравнивает кончики. Внимательно смотрит на себя в зеркало, поправляет воротник домашнего пуловера. Кондратий Иванович заходит в свой кабинет, удовлетворенно отмечает, что штора на окне не сдвинулась ни на сантиметр, часы на столике показывают точное время, а на стеклянном столе нет ни пылинки. Кондратий Иванович появляется на кухне, где его уже битый час ждет жена, в третий раз с момента возвращения мужа домой разогревая лососевый стейк и овощное рагу. Кондратий Иванович произносит с укором: "Опять ты поставила маленькую тарелку с синей каемочкой, как будто трудно запомнить, что вечером я ем из большой тарелки с зелеными квадратиками". Кондратий Иванович недоволен, что хлеб порезан неровными кусками, его расстраивает также бледное пятнышко от соуса на салфетке.

Жена покорно кивает, в мгновение ока меняет тарелочку и приносит новую салфетку. Она не знает, как сообщить Кондратию Ивановичу трагическую новость. У них в подъезде начинается ремонт. Ремонт в подъезде означает, что продолжительное время в нем будет беспорядок. Чужие люди в грязных джинсах будут чувствовать себя как дома, в лифте появятся похабные рисунки, а на табло напротив цифры 9 напишут неровным почерком: "Здесь живет Люська, приезжайте". Рабочие будут пить пиво и кидать пустые бутылки в кучку в углу. Один из рабочих непременно поссорится с другим, вследствие чего будет ходить с забинтованной головой, а бабушки, возвращаясь с детьми из школы, станут кивать в его сторону и шептать внучатам: "Вот смотри, Ванечка, это твое будущее, если не будешь учиться математике". Они станут швырять мешки с сухим цементом на пол, в подъезде зависнет удушливая дымка. Кондратий Иванович будет возвращаться домой в ботинках, перепачканных краской. В общем, ужас, ужас, ужас.

Трагедия усугублялась тем, что дом был новый и все жильцы только-только закончили обустройство квартир. Строго говоря, ремонт в подъезде понадобился именно для того, чтобы ликвидировать последствия нашествия многонациональной рабочей силы в квартиры новоселов. Кондратий Иванович мужественно пережил наличие бригады в собственных ста десяти квадратных метрах, трижды за время ремонта побывав в санатории в Железноводске, где принимал успокаивающие йодо-бромные ванны. Государственный чиновник Кондратий Иванович, таким образом, израсходовал накопленные за долгие годы работы неиспользованные дни отпусков. И теперь, когда в его аккуратную квартиру приходили гости и поднимали бокал за новоселье, Кондратий Иванович залпом опрокидывал хрустальную стопку ледяной водки, обреченно махал рукой и, задумчиво посмотрев куда-то вдаль, говорил, что все ушло "коту под хвост". Что конкретно он имел в виду: накопленные дни отпуска, накопленные сбережения, чудом сохранившиеся нервы или веру в простого человека, - он не уточнял. В любом случае, на очередное испытание в виде ремонта в подъезде неотгуленных отпускных дней не осталось.

Ремонт в подъезде начался, как и все в этой жизни, в понедельник. Рабочие несколько раз ударили чем-то тяжелым по стенам, отбили несколько кусков и ушли восвояси. Беременная болонка Татьяны Петровны с третьего этажа жадно прильнула к обломкам стены и до изнеможения лизала кальцийсодержащую известку.

На следующее утро рабочие принесли магнитолу, меняющую пролетарскую жизнь к лучшему. Когда Лариса с третьего этажа заскочила домой в обеденный перерыв, чтобы угостить свою пенсионерку-маму свежей черешней, мама встретила дочку в возбужденном состоянии, нервно перемещалась по кухне, припевая: "А я все летала".

В среду жители подъезда проснулись от страшного взрыва, включили телевизор - узнать, где так рвануло, но ведущая "Доброго утра" натужно чирикала с Никитой Михалковым о будущем российского кинематографа и ни слова не сказала о взрывах в центре Москвы. Через полчаса раздался повторный взрыв, и жители догадались, что звук исходит с первого этажа, где рабочие продолжают ломать стену.

В четверг жители встретили рабочих сидящими на скамейке у подъезда и ведущими неторопливую беседу с консьержкой Любовью Михайловной. Любовь Михайловна показывала фотографии своей внучки Леночки, а рабочие доставали из кошельков помятые фотографии одинаковых на первый взгляд женщин, мутные глаза их теплели, и они с нежной хрипотцой рассказывали добросердечной консьержке про своих Люсь и Кать.

В пятницу рабочие в 12 часов дня ушли на обеденный перерыв и не вернулись. В субботу и воскресенье рабочие отдыхали.

В понедельник завезли цемент, рабочие неровной горкой выложили мешки в проходе к лифту, и жильцы осторожно протискивались между пыльными мешками и развороченной стеной. Кондратий Иванович вернулся домой в черном безупречном костюме от Хуго Босс, посмотрел на свое отражение в зеркале, увидел в нем немолодого уставшего мужчину, присыпанного белой пыльцой, махнул рукой, произнес печальное "все коту под хвост" и пребывал до глубокой ночи в столь расстроенных чувствах, что первый раз в жизни не обратил внимание на то, что его жена снова перепутала тарелки.

Во вторник рано утром в дверь Ларисы Аскольдовны со второго этажа раздался пронзительный звонок. Лариса Аскольдовна, как была в прозрачном пеньюаре и с мокрыми после душа волосами, кинулась к двери. От нее третьего дня ушел муж, но она верила, что он захочет теплоты, не полюбившейся когда-то, и вернется. На пороге вместо ожидаемого супруга стоял рабочий, как выяснилось впоследствии - Саша.

- Позвонить надо, - строго сказал Саша.

Лариса Аскольдовна отошла от двери, Саша, оставляя большие белые следы на ковролине, прошел в комнату, взял в крепкую руку телефонную трубку и пронзительно закричал: "Алле, Михалыч! Это Санек из второго! Дюбеля где, едрить их?" В течение следующих десяти минут Санек из второго хранил гробовое молчание, чутко вслушиваясь в указания Михалыча. Положив трубку, Саша оглядел с ног до головы взволнованную Ларису Аскольдовну в пеньюаре, и многозначительно подмигнул. Дюбеля, судя по всему, завезти не обещали, и рабочие под руководством Саши ушли в неизвестном направлении.

В среду жильцы проснулись под звуки отбойного молотка. Кондратий Иванович за завтраком жалобно смотрел на жену и спрашивал, что же делать дальше. Когда сквозь бронированную дверь проникли зубодробительные звуки, он в сердцах бросил ложку в недоеденную овсянку, вследствие чего его шелковый галстук навсегда утратил презентабельный вид. "Все коту под хвост", - повторил Кондратий Иванович и торопливо вышел на площадку. В течение нескольких минут он терпеливо нажимал на кнопку лифта, прислушивался к звукам в шахте и даже интеллигентно постучал по стальной двери. Когда лифт наконец пришел, Кондратий Иванович сквозь белую пыль разглядел в нем бригадира Сашу, который куда-то перевозил мешки и коробки с неопознанным содержимым. Места для Кондратия Ивановича не нашлось, он махнул рукой и поспешил к лестнице. На всех десяти пролетах валялись раскореженные мешки с цементом, неровные стопки кирпича и пустые баллоны от монтажной пены. К первому этажу Кондратий Иванович стал похож на работника мукомольного завода. Сев в служебный автомобиль, он сообщил водителю о том, что берет отпуск за свой счет.

В течение последующих четырех недель, пока Кондратий Иванович приходил в себя в йодо-бромных ваннах, в подъезде номер два произошло несколько событий. Так, например, бригадир Саша пошел к Ларисе Аскольдовне позвонить в конце смены, а вернулся только на следующее утро в чистой рубашке в клеточку. Рубашка принадлежала неверному мужу Ларисы Аскольдовны. Отдав ее Саше, брошенная жена самоутвердилась в полном измен мире и ее посетила революционная мысль о том, не устроится ли ей для разнообразия на какую-нибудь работу.

Отпуск за свой счет, который взял Кондратий Иванович, подошел к концу. Возвращаясь домой, он мечтал о том, как войдет в чистый белоснежный подъезд и эстетический восторг компенсирует затраченные нервы. Смущало одно: жена во время телефонных разговоров избегала конкретных ответов на вопрос о том, как движутся дела, а под конец и вовсе делала вид, что не слышит вопросов.

Итак, Кондратий Иванович вошел в подъезд. Его встретили вызывающе розовые стены, которые обрамлял золотой барельф с лилиями. На двух стенах кафелем искусно были выложены картины: Омовение Афродиты и Зевс на лоне природы. Ярко-оранжевый напольный кафель блестел в лучах люстры с блестящими золотистыми подвесками. Довершал композицию искусственный фонтанчик, неприятно журчащий по пластмассовым камушкам. Кондратий Иванович с тревогой вспомнил, что в таком псевдогреческом стиле была оформлена турецкая баня в правительственном санатории в Железноводске, порог которой он не мог переступить по эстетическим соображениям. Восхищенная дешевой роскошью консьержка объяснила Кондратию Ивановичу, что бригадир Саша, вдохновленный интерьером в ванной его новой возлюбленной Ларисы Аскольдовны, попытался воссоздать композицию в подъезде. Вдохновленная новым другом Лариса Аскольдовна смело взяла на себя расходы по оформлению холла.

- Ларисе хотелось, чтобы все в подъезде буквально кричало о любви, - с уважением сказала консьержка. - Правда, красота?

- Все коту под хвост, - уклончиво ответил Кондратий Иванович. Его безупречный европейский костюм отразили огромные зеркала в золотых рамах с греческими узорами.