Николай КАРАМЫШЕВ, mwclub.narod.ru

Вместо пренебрежительного слова "многоженец" я давно бы уже ввел слово "многоборец". Ибо слишком со многими вещами приходится мне бороться. Тут и стыд (точнее, два стыда), и страх разоблачения, и страх внезапной проговорки - словом, множество всего. Я никогда в своей жизни не мог удержаться в какой-то одной семье. Две семьи - вот оптимальный для меня вариант. То ли дело в изначальной двойственности моей натуры, то ли в блудливости, в которую я верить не хочу, - случалось мне месяцами обходиться без женщины, и ничего, с ума не сходил.

Я профессиональный сценарист. Восемь из двенадцати моих поставленных сценариев так или иначе затрагивают тему измены. Это вообще главная тема во всем мировом искусстве, сколько могу судить. Измена Родине - лишь частный ее случай, и "родина" - понятие в России куда более сакральное, чем в остальном мире. Так что никаких оправданий для измены Отечеству у нас нет. Измену женщине, напротив, у нас простить способны, даже насаждаемая десятилетиями коммунистическая мораль ничего здесь не сдвинула. На партсобраниях изменников коварных клеймили (кстати, и партсобрания такие существовали все больше в фольклоре), в реальности же все им сочувствовали. Потому что изменяли все.

Я ненавижу тип мужчины-живчика, который, сбегая в командировку, уже в купе начинает беспокойно оглядываться, ерзать и оказывать идиотские знаки внимания любой попутчице от пятнадцати до сорока. Я ненавижу запах этого живчика, его анекдоты, его - с вечной вороватой оглядкой и подхихикиваниями - истории о том, как он в тамбуре... или в вагонном сортире... или в самолете... одну, с во-о-от таким бюстом... Я никогда не гнался за количеством. Но я знаю, что прожить жизнь с одной женщиной для меня было бы так же немыслимо, как провести ее в четырех стенах.

Секс всегда был для меня только продолжением общения - "продолженьем разговора на новом, лучшем языке", как писал современный поэт, к полигамии отнюдь не склонный. Но ограничиться разговором с единственным собеседником - это тоже всегда казалось мне странным. Я так устроен, что мои отношения с любой женщиной рано или поздно перетекают за эту грань, естественным образом переходят в секс (ненавижу самое это слово) - и согласитесь, читательница: противоестественно выглядит гость, который пришел к вам вечером, сидит на кухне, говорит до полуночи о прекрасном и не порывается поцеловать вам руку! И не только руку... По-моему, интеллектуальные отношения с красивой женщиной рано или поздно обязаны перейти в эту стадию - и ничего ужасного в этом нет.

Но именно интеллектуальные отношения имеют свойство затягиваться. "Не та баба страшна, которая держит за ..., а та, которая держит за душу", - предупреждал Толстой Горького. И не ошибался. Всякий раз, как мне случается найти сколько-нибудь близкое мне существо (случайных связей у меня, несмотря на обитание в киносреде, было немного), - связь не прерывается годами. Сам я человек по природе своей не кочевой, менее всего склонный к перемене мест. Меня тянет к теплу и уюту. Но, как выяснилось, уютов должно быть два. Нужны два дома, два места, где я мог бы чувствовать себя в своей тарелке. Тогда не будет однообразия, и возникнут два необходимых полюса, между которыми только и может существовать искусство. И, кстати, все свои лучшие сюжеты я придумывал на пути от одной к другой.

Кстати, большинство полигамов именно таковы: это вовсе не живчики, мотающиеся по командировкам, не донжуаны, не охотники за черепами, не коллекционеры... Это люди, которым для разнообразия нужны даже не четыре жены, как принято в исламском мире, а две, не более. Как два полюса нужны магниту.

Классический случай полигамии - Бузыкин из "Осеннего марафона". Но, как сказал в одном из интервью сам Данелия: "...если бы я знал выход из этой ситуации, мне надо было бы давать не "Венецианского льва", а Нобелевскую премию".

Выхода нет. В результате я мучусь стыдом перед обеими - и перед женой, и перед любовницей. Причем оставить жену мне мешает вовсе не только жалость, и не только многолетняя привычка (не такая уж и многолетняя, я женат всего восемь лет). Жена понимает меня много лучше, чем любовница, хотя и работает в совершенно другой сфере. Только с ней я могу говорить о многом, что для меня жизненно важно. Дело даже не в дочери, хотя и в ней тоже. Дело в том, что никаких претензий к жене у меня нет. Кроме единственной: она не может быть всеми остальными женщинами, которых я еще встречу. Она не может быть всеми - а я не могу быть с одной!

Любовница - слово, которое я тоже ненавижу, поскольку оно опошляет все, - младше жены всего на два года. И с ней, как и с женой, у меня немало социальных и биографических сходств. У нее растет сын, который очень неплохо ко мне относится. Оставить ее мешает мне опять-таки не жалость, и не чисто мужская тяга к ней (хотя, что говорить, есть и это). Дело в том, что она еще и зависит от меня материально. Если бы я не помогал ей, она бы, конечно, не пропала, но жизнь ее была бы куда напряженнее. А умным женщинам, я думаю, вовсе не обязательно забивать себе голову размышлениями о том, где подработать. Умных женщин на свете и так немного.

Разумеется, друзья (их-то в отличие от жен может быть много, это наша мораль вполне разрешает) часто спрашивают меня: ну а если кто-то из них заведет себе другого? На это я отвечаю единственной полуприличной пословицей: "Ну а если бы у бабушки был член?" Правильно, она была бы дедушкой. Мужчина и женщина - биологически разные существа, и если для мужчины естественно и необходимо постоянно совмещать в уме и сердце какие-то крайности, то женщина это делать вовсе не обязана. Женщина живет одним чувством, одной страстью, одной идеей, даже если это идея женского равноправия: пример Маши Арбатовой у всех перед глазами. О чем бы она ни заговорила, все сворачивает на феминизм! Одна, но пламенная страсть... Мужчина не развратнее, не грязнее - просто он стереосистема, тогда как женщина - классическое моно. Это не лучше и не хуже: это другое устройство психики. И потому ни одна из моих женщин не испытывает необходимости в другом мужчине. Обе умны, обе имеют какой-никакой опыт (хотя обеим едва за тридцать) и обе прекрасно понимают, что измена из мести не способствует хорошему настроению. Она вызывает только отвращение к себе, да и зачем должен мучиться тот, с кем изменяют? Он невольно становится только орудием в чужой борьбе.

Нет, мои женщины не изменяют мне. Но, естественно, каждая хотела бы, чтобы я принадлежал только ей. Правда, жена в привилегированном, преимущественном положении. Она о любовнице не знает - я все-таки тоже не без опыта. Стараюсь. Вы спросите, как меня хватает на две постели? Пока хватает. Вот если бы я одну из них не любил, этой одной, конечно, перепадало бы меньше. Но вот вам доказательство, что я люблю обеих.

И что с этим делать? Человечество действительно думает над этим вопросом на протяжении всей своей истории. И заметьте, все проблемы, стоявшие перед ним, оно рано или поздно разрешало. Не мытьем, так катаньем. Значит, разрешит и эту.

Полигамия - вещь неизбежная, такая же неизбежная, как свобода совести, как право читать разные книжки.

Мужчина никогда не будет собственностью только одной женщины. Но вот кого я действительно ненавижу не меньше, чем живчиков, так это лицемеров, делающих вид, что сами-то они, конечно, из другого теста, из другого текста... Тем не менее в любой мужской компании, если где-то зайдет разговор на вечную тему, окажется, что жене изменял любой. Каждый. Кроме тех, кто холост.

Холостяки несчастны, они похожи на старых гомосексуалистов или старых журналистов. Говорю, конечно, о массе, а не о счастливых исключениях. Ужасен состарившийся живчик. Невыносим одиночка, занятый бесконечным перебиранием сальных воспоминаний. Но что делать людям, которые тяготеют к дому - и не могут жить только в доме?

Я перечитал написанное и увидел, сколько в этом тексте всяких "ненавижу", "терпеть не могу"... Да, я все чаще ловлю себя на злобе. На том, что срываюсь и ору на ни в чем не повинных людей, даже в автобусе. Причина не в том, что мне трудно уживаться с двумя женами. Причина в том, что мне надоело врать. А не врать я не могу - таковы условности идиотского мира, в котором мы живем.

И который, как это ни ужасно, оставим и детям своим.