http://zina-korzina.livejournal.com

"Татарский изредка отрывался от вида за окном и смотрел на Гиреева. Тот в своей диковатой одежде казался последним осколком погибшей вселенной – не советской, потому что в ней не было бродячих тибетских астрологов, а какой-то другой, существовавшей параллельно советскому миру и даже вопреки ему, но пропавшей вместе с ним".
В. Пелевин. "Поколение П".

Не так давно мне довелось прочесть интересное наблюдение, касавшееся эпохи Застоя (не помню уже чье, но, кажется это все-таки было в связи с Сергеем Довлатовым). Смысл высказывания сводился к тому, что позднесоветская система была крайне благодушна, а иной раз попросту равнодушна ко всем проявлениям, за исключением совсем уж нагло-подлого антисоветизма. Как старенькая бабушка весело и тупо смотрит на ленящихся внуков и бушующих котов, превращающих аккуратные клубочки пряжи в увлекательный хаос переплетенных ниток. Эпоха Застоя действительно была наполнена благостными юбилеями, мандариновым запахом новогодних столов и оптимистичным ничегонеделанием в запыленных стекляшках НИИ. Люди покорно кемарили на месткомах и профсоюзных перевыборах, читали Булгакова, вязали модные шарфы из импортного мохера и планировали очередной отпуск в Крыму или еще лучше – на Рижском взморье.
Разумеется, эта dolce farniente не была повсеместной – иначе в стране никто и никого бы не запускал в Космос, не прокладывал бы славную дорогу со звенящей аббревиатурой БАМ!!!! и не показывал бы по ТВ доктора Лукашина, улетающего ленинградским рейсом навстречу стройной учительнице с мейк-апом как для съемки в каталоге "Quelle".
Система работала, производила и перевыполняла план. Она рапортовала и обещала многие блага к 2000 году – уже не Коммунизм, который, как фата-моргана, удалялся по мере приближения к нему и таял, оставив приятное послевкусие от фантазий ранних Стругацких. Зато было ощущение полета, мечты и уверенности, что здесь – самое лучшее в мире здравоохранение, образование и спорт. А там, за пределами бытия – только стрельба на улицах и обманчивая реклама с неприлично-голыми женщинами. А бытие было размеренным и правильным. На обложках журналов сияли крепкими щеками девушки-работницы, перевыполнявшие план. "Польские" красавицы в лице Селезневой, Шарыкиной и Аросевой пели под братские фонограммы про любовь и разрешенный и потому невинный флирт. Майор Томин ловил преступников, Зинаида сверяла их "пальчики", а Пал Палыч Знаменский проводил воспитательную работу. Пионерские хоры пели о молодом Ленине и юном Октябре. Сатирики, суды и парткомы боролись с пьянством, но побеждало все равно пьянство при участии все тех же сатириков, заседателей и парторгов.
Возможность жить не в системе, а параллельно системе, принимая, впрочем, некоторые ее правила игры – вот, что было присуще эпохе Застоя. Доктора околовсяческих наук, желая постигнуть дзен или просто уставши мириться с бездарным зав.кафедрой, уходили в истопники и прочие кочегары. Туда же уходили рок-идолы и разные гуру молодежных течений. Эпоха требовала прописки, трудовой книжки и хотя бы неискреннего кивания. Сталинско-хрущевские системы ждали от человека не простого присутствия, а деятельного участия. Весьма характерна сцена собрания из фильма "Афоня", где люди уже не скрывают своей социальной апатии. Заметим, что это кино прошло цензуру и было выпущено на широкий экран. Стало быть равнодушие к общественной жизни сделалось повсеместной нормой, впрочем, как и пьянство сантехников, доставание импортных моек и умирание русской деревни. В менее известном, но весьма характерном кинофильме "На чужом празднике" героиня актрисы М.Левтовой просто путешествует. Она – в принципе, даже и не отрицательная героиня, а просто заблудилась девочка, бывает. Нарвется на Пал Палыча Знаменского, он ее наставит на путь истинный.
Жизнь, как в том анекдоте: могу копать/могу не копать. Могу вступать, могу не вступать – нежелание быть комсомольцем не каралось ничем, кроме, как провалом карьеры. Не хочешь идти вверх к сияющим вершинам с импортными мойками? Езжай в деревню, становись конюхом и старообрядцем или живи у друзей, как С.Довлатов. Или вот – наймись оформителем в Дом Культуры, раз в неделю рисуй афишу со словами "Фантомас разбушевался" или "Анжелика – маркиза ангелов" и можешь остальные 6 дней писать картины в стиле кубический пуантилизм. Также имеешь право пить "Солнцедар" с другими кубическими пуантилистами, слушать Би-Би-Си и сочувствовать академику Сахарову. Только тихо. Без воплей. Для себя и для своих. Тебя не будут выставлять в ЦДХ и прочих широких залах для общественности, но ты можешь по тихому состряпать выставку-квартирник, где непременно подцепишь деву-филолога, которая не потребует с тебя клятвы, белой фаты и поездки в ЗАГС, ибо оная чужда предрассудков, зато понимает Антониони-Джойса-Босха, да и вообще носит фенечки, амулеты да самыздат в хипповской торбе.
Культ книжности, образованности, образованщины! В каждом доме – даже там, где книги подбираются по цвету корешков, непременные шкафы с фолиантами. Не убогие три полки, как в стильно-бедняцкие шестидесятые, а вот эти многоярусные собрания Золя, Мопассана, Тынянова, Ольги Форш... (На современных развалах много того-самого Дюма, Дрюона, Сименона. Люди, с перепугу накупившие книг в момент, когда это было остро_модно, теперь сбывают свои залежи по стольнику). По радио – музыкальная классика в передаче "Рабочий полдень". Комбайнер из совхоза "Красный ленинизм" Иван Бузной просит передать Интродукцию и Рондо каприччиозо для скрипки с оркестром Камиля Сен-Санса. Тянуться к Высокому! Но – двойная мораль. Молодежь бежит из села, чтобы колбаситься в импортных джинсах под "Bee Gees" на городских танцполах. Зато в газете – радостный репортаж про обмолот озимых. Газеты рапортуют, молодежь – драпает. Профессия фрезеровщика – это звучит гордо, да и оплачивается неплохо. Зато главарь автосервиса – это звучит престижно. Правда, завкафедрой – это тоже звучит престижно. Ты мне – распредвал, я тебе диссер. Все довольны. Не довольны? Слушайте Би-Би-Си и тихонечко пойте запрещенные песни у себя под одеялком.
Модны лейблы и билеты в Таганку, актуальны Высоцкий и журнал "Burda Moden". Никто не верит Партии, а ей и не особо нужно. В соц.глянце под названием "Работница" имеют в виду только рецепты блюд, выкройки штанов-бананов и правила ношения бижутерии. Сплетни про Аллу Борисовну – только из уст в уста, а в газетах ни-ни. Секса – более чем достаточно, особенно по общагам, зато за невинный "Playboy" можно угодить на бодрящую лесосеку. Все можно, но некоторое "все" – очень тихо. Поскольку кино делается на государственные деньги, оно получается хорошим, а фиги в карманах добавляют остроты Мюнхгаузенам и прочим Бедным Гусарам. Главное – указать воспитательную роль, ввернуть цитату из Брежнева и доказать близость героя – декабристам и карбонариям. После этого можно писать о балах николаевской знати. Спокойно, благолепно, благопристойно. Фильмы и статьи той эпохи приятно видеть, в них нет энергично-нервной интонации вещей сегодняшних. Те создавались для Эдема, где у каждого была своя ниша и неправда, что в СССР совсем не было выбора. Был! И миры истопника/профессора/дзен-буддиста могли никогда не пересекаться в мирами торгашей или партократов, даже если они все и оказывались на одном и том же модном спектакле... А новогодние праздники пахли мандаринами и предвкушением. И все-все было хорошо.