Татьяна КОСТИНА, "Казахстанская правда", 10 июля

Начало см. здесь

Высокая любовь и настоящая дружба
– Почему героиню своей первой книги "Далайя" вы "влюбили" в урартского наемника и бывшего пленника. За этим особый смысл или… так получилось?
– Все случилось так, как случилось. Для того чтобы понять мое восприятие жизни, надо посмотреть на воспитание моего сына. С детства он получил заряд толерантности. Да и опыт наших с супругой семей, где присутствуют представители разных этносов, возымел значение. И вообще, в вопросах отношения этносов и национальностей не следует зашориваться. Это явно сужает мировоззрение.
– То есть на ваших знаменах начертано: космополит?
– Вы опять говорите о неких крайностях. Болезнь нашего общества – радикализм. У меня всегда были желание и цель, чтобы мой сын чувствовал себя, где бы он ни находился в мире, как у себя дома. Очень важно современному человеку, особенно молодому, относиться с уважением к чужому очагу как к своему родному.
Мои произведения в некоторой степени являются отражением моих помыслов. Наверное, так и должно быть. Главное, Далайя испытала любовь, и от этого большого и взаимного чувства у нее был рожден сын Дантал. Именно так и называется второй том трилогии. В следующем, третьем томе рассказывается уже о жизни и судьбе правнука Далайи – Дассарии.
– Радетели за "чистоту крови" не одобрят…
– Как не одобрят и египтяне. И это из-за того, что первые пирамиды и не на их земле, по моей версии, построили синетелые великаны из параллельного мира…
Но если серьезно, то к читателю, который возьмет на себя смелость и осилит всю трилогию, придет понимание гуманности моих произведений. Они созданы для всего мира. И не столько потому, что саки и хунны – наши предки, и по этой причине якобы они лучшие, сколько очень почтительно отражают историю разных народов.
Мои книги уважительны по отношению к памяти предков: и греков, и египтян, и персов, и всех тех, кто отражен в трилогии.
– То есть они комплиментарны? А как же быть с правдой жизни?
– Мир становится все грязнее – в моральном, этическом и духовном отношениях. И я не вижу смысла в тиражировании этой грязи. Задача стоит более важная – сохранить в чистоте то первозданное, что оставили нам предки. Найти, запечатлеть, сохранить, передать…
Я бы очень хотел, чтобы мои внуки гордились не только тем, что их дед – писатель, но и теми героями, которых дедушка описал. Клеймо можно навесить на любого, особенно в наше время. А вот как сохранить светлое как должное, как память – вот что важнее всего. В чем прелесть исторических произведений? Они как хорошее вино – чем дольше выдержка, тем качественнее. Чем дальше мы уходим от событий, которые описаны, тем они ценнее.
Как наши потомки узнают, какие у них были далекие предки? Разве можно смотреть на прошлое глазами только современного кинематографа, где чистая любовь заменена пошлостью, убийцы и насильники – главные герои… Представьте на два поколения вперед, например: родились дети, подросли и берут фильмы нашего времени. Сплошные бессмысленные боевики... Посмотрели они их, и что подумали о нас? Страшно представить – что?
В моих книгах есть высокая любовь и настоящая дружба. Да, есть и сражения, но мы о них говорили выше. Есть пороки, но и сколько доброты! Одним из первых мою трилогию прочитал ныне ушедший из жизни главный редактор журнала "Нива", поэт Владимир Романович Гундарев. Он сказал как-то мне одну очень важную мысль: "...Абай Кариевич, у меня 20 лет читательского стажа, но я впервые вижу, что отрицательный герой – тоже человек…"
Действительно, в произведении должна быть душа. Она должна проходить красной нитью сквозь все повествование.
А той комплиментарности, о которой вы сказали выше, просто нет. Так или иначе, но в первом томе основные действующие лица – это саки. Я как бы отдаю им предпочтение. Но когда читатель начнет историческое путешествие по другим частям трилогии, то поймет, с каким почтением отношусь к древним грекам и египтянам. Я писал, и они становились мне родными. Я погружался в эпоху Персии – и те же чувства. То же самое происходило и по отношению к хуннам. Мне дорога объективность, а не предпочтения.
– Кстати, от комплиментарности до придворности – один шаг…
– Скажу так. О высоте башни судят по ее тени. О величии человека – по его завистникам. Думаю, этой восточной мудростью я ответил на ваш вопрос.
Всякая власть от Бога, я убежден в этом. И это не пафос. Великая честь – быть полезным своему Отечеству. Если этого нет, и смысла жизни тоже нет.
– Что значит для вас убить героя?
– Не поверите, но бывало так, что я писал и плакал, как дитя, навзрыд. Больно прощаться, когда понимаешь, что больше этого человека уже не "увидишь" в своем повествовании. Ты не можешь "вести" его дальше. Казалось бы, ты автор, и по этой причине – царь и бог для своих героев, но это не так. Порой их судьбы даже тебе неподвластны, и это наводит на мысль, что они были на самом деле, а тебе выпала великая честь описать их в своих произведениях. Вот такие невероятные эмоции. Но, признаться, бывало, что я и хохотал до упаду, когда мои герои попадали в очень смешные ситуации. Все, как в реальной жизни. И смех, и слезы, и любовь...
– Вас ведь надолго не хватит при такой эмоциональной нагрузке?
– Чего мне бояться? Я уже вошел в вечность... Шутка.
У меня есть не только эти произведения, но есть и современные: 5 новелл, 3 пьесы: "В веках не меркнущая сталь", "Без вины виноватый" и "Святая вода". Есть еще и лирика.

Зов предков
– Абай Кариевич, скажу честно, вы для меня – Terra Incognita. Расскажите о себе.
– Все обычно. Родился в 1962 году в Кокчетавской области в Володарском районе в селе Володарское, ныне – село Саумалколь Айыртауского района. Окончил школу, ушел на службу в ряды Вооруженных сил и 3 года служил на Балтийском флоте. Затем поступил в Свердловский юридический институт на очное отделение судебно-прокурорского факультета, а после завершения учебы был распределен в прокуратуру города Москвы, но… родители были уже в весьма преклонном возрасте и хотели, чтобы я был как можно ближе к ним. Так я уступил московское назначение своему товарищу.
Начал трудовую деятельность с должности следователя районной прокуратуры, потом стал помощником прокурора города Кокчетава, чуть позже был назначен прокурором-криминалистом прокуратуры Костанайской области, затем там же – начальником областной научно-производственной лаборатории судебной экспертизы, после чего был переведен на должность заместителя директора Центра судебной экспертизы Министерства юстиции в Астане, откуда позже уволился.
– И сразу написали трилогию "Исполины"?
– Нет. В самом начале появилась поэма "Томирис", которая послужила основой сюжетной линии, написанной сразу же после этого пьесы в стихах "В веках немеркнущая сталь".
– Не сложно было из следователей в поэты?
– Нет. Все получилось сразу и весьма гармонично. Поэму "Томирис" я написал за 37 ночей. Отдохнул пару дней и за 34 ночи написал пьесу в стихах. Догадаться нетрудно – в центре внимания великая массагетская царица Томирис, победившая великого Кира. И это не случайно. В юношеские годы на меня сильное впечатление произвела двулогия казахского писателя Булата Жандарбекова "Саки". Можно сказать, что она перевернула мое мировоззрение по отношению к нашему далекому прошлому.
Для творческой работы нужны определенные условия. Когда жил и работал в Костанае, то, несмотря на появившееся желание творить, не мог себе этого позволить. Супруге нужно было учиться, и нам вместе – ставить на ноги нашего ребенка. Хотя, признаюсь, что определенные порывы создать нечто литературное уже были и тогда. Так сказать, творческое воображение давало знать о себе и частенько посещало меня.
– Вам это снилось или... как?
– Костры, запах разгоряченных сакских лошадей, вольные степи… Все это ощутимо представлялось. Появлялась сильная тяга к творчеству, дабы отразить все эти видения и чувства, связанные с ними, в серьезном и значимом произведении. На меня произвели сильное впечатление и то далекое время, и тот древний мир людей. Я словно бывал там. Порой мне казалось, что я даже понимал их язык. И, самое главное, я не чувствовал себя чужим среди них… Может быть, это зов предков. Назовите это зовом крови. Ведь в наших жилах течет и сакская кровь, равно как и кровь хуннов и тохаров, которых, кстати, древние китайцы называли да юэчжи, а хунны просто – юэчжи…
– Испытываете ли сопротивление чистого листа бумаги, когда голова полна фактов, мыслей, а нет первого слова?
– Да. Признаюсь, что очень сложно начать. Первое слово, начальная фраза рождаются у меня довольно мучительно. Всевозможные варианты так и роятся в голове.
Многие факторы влияют на выбор: и состояние души, и помыслы, и самочувствие, и настроение, и даже погода за окном. Но и не менее сложно закончить произведение, так как на этой завершающей стадии ты подводишь итог всему своему повествованию. Начало должно быть похожим на голод. Завершение же должно быть похожим на насыщение. Я считаю, что от пролога зависит судьба героев произведения, а от эпилога – судьба самого произведения.
На начальном этапе, когда уже сумел преодолеть сопротивление чистого листа, ты уже весь погружаешься в события романа, и тогда тебе никто и ничто не должно мешать. С этого момента значимым становится простая вещь – пальцы на клавиатуре должны успевать за мыслью.
У меня нет стоп-кадра в воображении. Я начинал писать на кухне на жестком стуле и весил тогда 130 килограммов. Ежедневно принимался за работу на закате и завершал ее на рассвете, с восходом солнца, и все написанное за ночь прочитывал супруге. Она удивлялась моему терпению. Я же мог объяснить его только тем, что мое тело оставалось за письменным столом, а вот душа как бы улетала, находясь вместе с моими героями.
Конечно же, писательский труд не легок. На него влияет великое множество различных факторов, к тому же трилогия – это объем. Но слово "тяжело" не приемлемо в отношении такого интереснейшего творческого процесса, невероятного ощущения от пребывания в прошедших эпохах и созерцания жизни героев. Порой кажется, что мозг чрезмерно переполнен информацией, и даже возникает ощущение, что от этого он увеличивается в своем объеме.
– А где вам интересней: здесь и сегодня или там, в далеких исторических временах?
– Мне интересно любое время, особенно когда есть с чем его сравнивать. Только при таком анализе становится доступным и познается: и общее, и различие между минувшими и настоящими временами. Только так можно попытаться понять суть человеческой психологии и особенности ее развития.
Зачастую от некогда существовавших этносов почти ничего не сохраняется, и тогда возникает сложность в том, как нам их понять, как познать то, как они жили в те ушедшие навсегда времена, если от них не осталось практически ничего. А ведь они были и по-своему творили историю. В отличие от оседлой Европы или Индии и Китая, где существовала письменность, "степь" обладала лишь устным творчеством, эпосом, который сегодня принято обозначать словом "фольклор", и пыталась передать свое культурное наследие вот таким образом, но все это по разным причинам прерывалось. Связь между поколениями, к сожалению, имеет и такое историческое свойство. Наверное, поэтому мне стало в какой-то степени обидно за них. В силу особенностей своего существования они не смогли после себя оставить богатую материальную культуру в виде письменности, хотя творили, слагали песни и стихи… И мое стремление в творчестве сводится к попытке восполнить этот пробел – ведь это наши великие предки.
– Когда описывали думы старого воина-сака: "Всегда, во все времена есть веление тех, кого нельзя ослушаться ни при каких обстоятельствах. Именно этим сильна Великая степь", то что имели в виду?
– Старцы. Степь всегда слушала старцев. И горы слушали старцев. И леса… Потому что старцы – это мудрость. Оттого и почтение к ним.
– Ваши книги могут изменить мир или они только открывают дверь в него?
– Нет. Изменить не могут. На что-то они, безусловно, откроют кому-то глаза, кого-то наведут на размышления, но не больше. Где вы видели, чтобы книга или книги изменили мир? Цель в другом – сохранить и передать будущим поколениям то светлое, доброе, чистое, что осталось нам от наших предков.
– И все же, если что-то можно изменить в нашем мире, то что?
– "В нашем мире". Видите ли, он наш, потому что мы в нем живем, но, судя по нашему отношению к этому миру, он словно и не наш. В этом весь парадокс. Нужно менять человеческую психологию мировосприятия. Из-за этого возникает огромный пласт проблем, который следует поднимать и решать незамедлительно. В числе первых из них – отношение человека к своему предназначению как в социуме, так и в природе, отношение как к вере, так и к экологии. Всего и не перечислить в коротком ответе.

Ее Величество деталь
– Из чего складывается день, когда вы садитесь за письменный стол?
– Правильнее спросить – из чего складывается моя ночь, потому что я "сова". Так вот, моя ночь состоит из работы. По-своему, наверное, я жесток и весьма беспощаден к себе во время написания произведения. Может быть. Когда я в творческом процессе, то все остальное уже не имеет значения. Вечер всегда волнителен и почти сумбурен, но стоит лишь слегка втянуться в процесс – и все, приходишь в себя только на рассвете, когда от написанного получаешь громадное удовлетворение и... ставишь точку.
Вы сейчас поймете лучше, о чем я. У меня есть давнее четверостишье, которое друзья до сих пор цитируют:
Пришел в эту жизнь – обрадуй,
Живешь в этой жизни – твори,
Уходишь из жизни – так надо,
Не трогай других – уходи.
Что касается темы, что мне нравится, а что нет, скажу, возможно, банальную вещь, но это отражает мои предпочтения. Мне всегда нравился дух библиотек. Когда я, будучи маленьким мальчиком, в нашей районной детской библиотеке прочитал все, что было интересно, а во взрослую меня не пускали, было очень обидно. Видимо, поэтому и сейчас, когда я прохожу мимо библиотек, у меня замирает сердце от завораживающего, удивительного, ностальгического ощущения.
Еще я не могу просто пройти мимо старинных зданий. Их, к сожалению, у нас мало. Когда я был в Акорде, то на меня сильнейшее впечатление произвели колонны. Они будоражат воображение.
А еще я люблю зиму, мороз в 40 градусов.
– Ваши романы уже живут своей жизнью. Не хотелось бы вернуться к ним и что-нибудь исправить или переписать?
– Нет. Пишу всегда сразу и набело. В самом процессе написания стараюсь продумывать каждую фразу и осмысливать значение каждого слова. Все происходит подобно реальной жизни, в которой бывает только один шанс.
– Если я отнесу "Исполинов" к фэнтези, не обидитесь?
– Жанры – это разновидности форм изложения. Каждый из них по-своему востребован и имеет право на жизнь. Для меня, как для автора, важно быть ближе к сути повествования, к их содержанию, а не к форме, и поэтому восприятие читателем моих произведений как фэнтези меня не обескураживает. Главное, чтобы они открыли для себя что-то важное и не остались равнодушными. Доля фэнтези присутствует в трилогии. К примеру, во второй книге "Дантал" на историческую сцену выходят пятиметровые синетелые великаны. Это происходит на территории древней страны Куш. Мало кто помнит и знает об этой стране даже среди историков. Это на юге от Египта, где-то в землях Эфиопии. Там была древняя страна Куш. Я увидел именно в этом месте один из проходов в параллельный мир, куда и вошли синетелые великаны, создавшие по только им ведомым побудительным причинам уникальные пирамиды.
– В первом романе трилогии "Далайя" постоянно встречались слова, детали, значение которых приходилось искать в справочниках. Откуда они пришли в ваше повествование?
– Подготовительная работа была очень кропотливой. К примеру, для того чтобы отразить жизнь рыбаков с острова Самос, что находится в Греции, мне пришлось тщательно изучать их быт, морскую фауну того места в то время и то, как они выходили на промысел и на что они тогда промышляли... По этой причине, видимо, и появилась, пусть и не обильная, но все же специфичная терминология.
– Кстати, о рыбе. Неужели в Эгейском море водился осетр?
– И осетр, и тунец. Пришлось изучать все весьма досконально. Мой принцип такой: если берешься отражать что-то из того, что связано с историей предков, нельзя допускать вседозволенность. Нельзя интерпретировать историю ка тебе хочется. Это, по меньшей мере, кощунство. Это беспринципно, я бы сказал: не по-человечески и, тем более, не по божественному. Поэтому все факты, приведенные в книгах, проверены мною, пропущены через сито справочников и энциклопедий.
Опять же к примеру: для того чтобы описать архитектуру родины одного из героев повествования – грека Форкиса, я изучил существовавшие в те времена ее стили – Дарийский и Ионийский ордера. Если мне доведется побывать на руинах Древней Греции, то я полагаю, что сумею определить, к какому из этих ордеров относятся те или иные древние строения. Вот так по крупицам складывался материал. Все это занимало колоссальное количество времени. Факт того, что трилогия "Исполины" была написана мною в течение почти двух с половиной лет, свидетельствует именно об этом.
Не всегда нужно бывать в каких-либо местах, дабы основательно их описать. Главное – глубокое и тщательное изучение материала и осознанное исключение пренебрежения нюансами. Вы слышали о польском писателе Болеславе Прусе, который написал книгу "Фараон"? Это удивительный писатель. Он никогда не выезжал из своего провинциального городка. В какой-то степени в этом мы с ним схожи. Я не путешественник и поэтому приходилось и приходится изучать всевозможные энциклопедии, словари и Интернет. Источники получения информации разные, равно как и точки зрения людей, разместивших в них те или иные сведения, и по этой причине только по тщательно отобранным крупицам – пазлам – и благодаря глубокому анализу складывается завершенная мозаика. И когда это получается, рождается книга.
– Вы тщательно и ярко описываете быт саков, упоминаете приземистые войлочные шатры. Разве это не юрты?
– У саков не было войлочных юрт. У них были кожаные шатры. Юрты – это творение хуннов. Более суровые климатические условия, в которых они обитали, вынудили их создать именно такие теплые и прочные жилища.
– Ваша героиня, чтобы остаться в живых, бежит от своих и по своей земле… Она постоянно сокрушается об этом. Это говорит она или сетуете вы?
– В книгах говорят мои герои. Всегда и везде. Конечно, это странно слышать от автора. Вы можете мне возразить – устами персонажей, их мыслями управляет автор. Но как бы странно это ни звучало, я видел, слышал их и переносил на бумагу то, что видел и слышал. Я только фиксировал процесс.
– В какой момент понимаете, что живете в том времени, а в какой – что вернулись в современность?
– Как только начинаешь понимать, где ты находишься, прекращается та воображаемая данность. И пока ты там – не осознаешь истинную, существующую реальность. Наверное, в этом вся прелесть, иначе невозможно творить. Если постоянно контролировать себя во времени, то никогда не окунешься в историю, особенно в ее далекое прошлое.
– Позвольте нескромный вопрос: почему вы не член Союза писателей Казахстана?
– Не знаю. Мне никогда и никто не предлагал. К тому же, если откровенно, мне нравится мой мир, который я создавал многие годы и который мне подарил Всевышний. От добра добра не ищут.
– Любопытно, какая книга на вашем столе, что читаете?
– Ничего. Когда пишу свои книги, то принципиально ничего не читаю. Срабатывает элемент порядочности. Когда занимаюсь личным творчеством, создаю нечто, на мой взгляд, оригинальное, то мне, по моему глубокому убеждению, нельзя читать других авторов, а тем более чем-то понравившихся. Есть опасность неосознанно перенести их мысли, фрагменты сюжетов, да и просто какие-либо выражения в свое произведение… Когда ты садишься за письменный стол, то твой эксперимент должен быть чистым.
– Абай Кариевич, в заключение беседы хотелось бы услышать пожелание нашим читателям?
– Уважаемым читателям газеты "Казахстанская правда" и их семьям я хотел бы пожелать следующее: малышам – счастливого детства, пожилым – старости без сожаления, ну а всем остальным – пожалуйста, берегите в себе качества, за которые вас следует уважать, и помните, что только достойные люди, утеряв серебро прошлого, способны обрести золото будущего.